Соперничество между Австро-Венгрией и Россией в вопросе разделения сфер влияния на балканские государства, в особенности на Сербию, которую Австро-Венгрия в своих устремлениях к Салоникам хотела превратить в вассальное государство, чтобы при благоприятных обстоятельствах присоединить к монархии и перейти от дуализма существующего государственного союза к триализму, привело, естественно, к напряженным отношениям между русской дипмиссией в Белграде и энергичными и воинственными представителями активной австрийской политики на Балканах — графом Форгачем и его преемником, генералом Гизлем фон Гизлингеном. Когда я прибыл в Белград, отношения между русской дипмиссией и представителем Австро-Венгрии господином Угроном по своей природе были еще вполне дружественными, вероятно, потому, что господин Угрон был венгром и не придавал значения вовлечению Венгрии в триализм и увеличению численности славян в Габсбургской монархии. Очень удовлетворительными были отношения с немецкими представителями, посланником бароном Гризингером и консулом господином Шлибеном.
Я приехал в Белград сразу после того, как здесь разыгрался ряд бурных политических конфликтов между Сербией и Австро-Венгрией: Таможенная война 1906 года, процесс Фридъюнга и аннексионный кризис 1908/09 годов. Аннексия Боснии и Герцеговины сильно возбудила сербский народ. Вспоминаю один пикантный эпизод. Известно, что Турция после аннексии получила от Австро-Венгрии финансовое возмещение за уступку своих прав на Боснию и Герцеговину. На одном из ужинов у Фуад-паши, турецкого посланника в Белграде (в 1910 или 1911 году, точную дату я не помню), куда были приглашены многие дипломаты, присутствовала и супруга М. Спалайковича, начальника отдела министерства иностранных дел — урожденная боснийка, дочь господина Ефтановича из Сараево, руководителя радикального сербского крыла в Боснии. В болезненном разговоре с хозяином стола она в моем присутствии произнесла: «Я была вашей турецкой подданной, но вы нас продали Австро-Венгрии по 10 фр. за душу». Фуад рассмеялся, но это был горький смех. Я думаю, этот эпизод не требует комментария.
Смена династии в 1903 году повлекла за собой новую внешнеполитическую ориентацию Сербии. Во время последних Обреновичей политика часто преследовала интересы, которые расходились с желаниями парламента; более того, она часто противоречила им, как, впрочем, и настроениям народа. И если они (Обреновичи) искали опору в Австро-Венгрии, то король Петр, в духе швейцарской конституции допускавший в государственных делах большую свободу, стал проводить внешнюю политику, возлагая все надежды на могущественный северный братский народ.
В марте 1910 года король Петр нанес визит в Петербург царю Николаю. В августе 1911 года его дочь, принцесса Елена, вышла замуж за русского великого князя Иоанна Константиновича из царской династии Романовых. Существовали и другие возможности брачных связей между членами этих правящих домов.
В мае 1911 года престолонаследник Александр был назначен генеральным инспектором сербкой армии. С большим рвением он посвятил себя решению этой задачи, стремясь ознакомиться со всеми военными вопросами. Мне припоминается, что однажды я получил от него приглашение прибыть в 7 часов утра ко Двору. Отсюда мы на машине двинулись вдоль Дуная по направлению к Дубравице, которая лежит на дунайском берегу, а оттуда далее, на Костилац. Речь идет об острове Дубравица, который вытянулся на 20 километров по течению Дуная. Согласно полученному сообщению, австрийцы начали фортификационные работы, которые имели большое значение для переправы через Дунай, поскольку названный остров лежит напротив устья Моравы. Проведение этих работ на острове могло служить указанием на то, какой из двух возможных планов вторжения собираются предпочесть австрийцы: захват жизненно-важной артерии страны, зоны между Белградом и Крагуевацем — Кральево или же план вторжения в Сербию с использованием благоприятной обводной формы границы. Этот план в 1914 году безуспешно попытался применить генерал Потиорек. В тот момент наблюдение за островом через бинокль не позволяло установить что-либо, достойное интереса или внимания. Сегодня же самолет, оснащенный фотокамерой, позволит передать полную картину происходящего.
В январе 1912 года, в утренние часы, я был приглашен премьер-министром и министром иностранных дел М. Миловановичем в министерство, где мне представили проект военной конвенции между Сербией и Болгарией. Содержание последней сводилось к тому, что в случае нападения со стороны Австро-Венгрии или Турции союзники должны были оказать друг другу взаимную помощь. Я не счел нужным вступать в дискуссию по поводу тех или иных деталей и цифр, но, как славянин, мог только приветствовать намерение славянских народов оказывать друг другу взаимопомощь.
Как я уже упоминал, летом 1912 года господин Гучков посетил Софию и Белград. Он появился, как всегда, случайно там, где пахло порохом. Тем же летом 1912-го прибыл в Белград господин Венизелос, и я познакомился с ним у господина Гартвига во время этого визита.
Как-то раз в начале 1912 года престолонаследник Александр пригласил меня на конную прогулку по окрестностям Белграда. Во время этой прогулки Е. К. В. во второй раз попытался выяснить мое мнение о возможной войне балканских государств против Турции. В ответ я недвусмысленно заявил, что от русского Генерального штаба я не получал никаких указаний относительно того или иного воздействия на военно-политическое положение. При этом я позволил себе лишь обратить внимание Е. К. В. на мои славянские чувства и на тот военно-политический опыт, который я приобрел в период службы в высоких русских штабах и в русских дипмиссиях на Балканах. Я указал на неготовность России к войне и на невозможность (что уже доказали 1908-09-е годы) поддержать балканские государства вооруженной силой в случае неудачного исхода войны с Турцией или в случае возможных политических осложнений в результате этой войны. Известно также, что балканская война разразилась в то мгновение, когда того пожелали союзники.
Лишь после победы при Куманово военным атташе было позволено посетить театр военных действий. Поражение турок очень неприятно удивило моего австрийского коллегу, господина капитана Отто Геллинека. Прежде всего, ему не была точно известна численность сербских войск первого призыва. Вследствие этого его донесения и предположения оказались фальшивыми, и это привело его в сильное расстройство и дурное настроение. По прибытии в Скопье, во время совместного ужина в отеле, между ним и сопровождавшим нас сербским капитаном произошла стычка. Дискуссия была возбужденной; Геллинек в резких словах потребовал от Сербии дать гарантии того, чтобы никогда в будущем она больше не возвращалась к боснийско-герцеговинскому вопросу, т. е. должна раз и навсегда торжественно отказаться от Боснии и Герцеговины. Чувство несправедливости, которое было привито славянским народам на Берлинском конгрессе 1878 года, поселившись в сердце каждого настоящего славянина, оказалось неизгладимым. Вследствие этого понятно, почему я не мог обойти молчанием эти неподобающие и оскорбительные требования капитана Геллинека и противопоставил ему славянскую точку зрения по этому вопросу.
На следующий день военные атташе отправились на осмотр поля битвы при Куманово. Несомненные следы этой большой победы, захваченные пушки, повозки и т. д. еще больше усилили возбуждение капитана Геллинека. Признаюсь, что я в немного иронически воспринимал его невежливые и злобные выпады по адресу людей той страны, гостями которой мы были. К концу осмотра поля битвы снова произошел неприятный инцидент. По понятным соображениям сербский полковник из ставки Главного командования не хотел пропускать в Вену шифрованную телеграмму Геллинека из Скопье, т. е. непосредственно с театра военных действий, предполагая, что содержащиеся в этой телеграмме ценные для турецкой армии сведения будут тем же телеграфом переданы из Вены в Константинополь. Как только Геллинек узнал, что его телеграмма не достигла Вены, он демонстративно вернулся из Скопье в Белград, чтобы оттуда отправить в Вену шифрованное донесение.
