– Да ты просто Шерлок Холмс, - похвалил царевича Дурак, но тот не понял.

– Хорошо, - хлопнул в ладоши Тутанхамон, - предлагаю за сегодняшнюю ночь сделать скатерть-самобранку.

Он достал из-под кровати искромсанную, но зашитую черную простыню.

– Надо зло во добро использовать! Когда-то моя старшая сестра, не Аня, другая, - успокоил он царевича, - решила сделать из этой скатерти нечто, питающееся чужими жизнями. Я порубил тряпицу клинком. И теперь она лишена всякой силы, значит, я могу наделить ее тем, чем захочу. Слышал я от Юли Шаулиной легенду о скатерти, которую развернешь и получишь пир на весь мир. Ну… - протянул он, - хотя бы на маленькую теплую компанию.

Милли захихикала, припоминая 'живую воду', что купил царевич на всякий случай.

– А что, - посмотрел на нее Тутанхамон, - если она, действительно, такое свойство имеет, что оживляет все вокруг, то почему бы…

Он попросил пузырек у Ивана-царевича и аккуратно вылил половину зелья на швы простыни. Они мигом срослись, и казалось, что черную материю никогда не разрезали. И тут взмыла под потолок тряпица и начала летать кругами.

– Ну и что хорошего ты сделал, Тутен? - заявил программист.

– Скатерть самобранку.

– Скатерть самосранку! - передразнила его Милли, пытаясь поймать хотя бы за краешек ожившую простыню.

Пока все гонялись по тесной комнате за летающей тканью, никто и не заметил, как мимо окна прокралась узкая черная тень.

– Ладно, поиграли и хватит, - остановил беснующуюся компанию Тутанхамон.

Он свернул ожившую простыню в несколько раз и уселся на ней, что она оказалась не в состоянии вылететь из-под него и начать снова кружить по комнате.

– Текстилем мы вчера удивляли, - развел руками царевич, - не будем же мы просить моего отца откушать вашего черного одеяла.

– Ну да, - согласился Дурак. - Ты ступай к себе домой, мы что-нибудь придумаем.

Но Тутанхамон не выпустил царевича из дома. Он подмигнул всем и шепнул что-то парню на ухо.

– А ты, Вань, - сказал экс-фараон своему напарнику, - пошли со мной, будешь царевичем.

Ночью на улицах тридесятого царства почти никого не было: только кошки прыгали с одной бочки на другую в поисках ужина, да пьяные мужики возвращались домой из кабаков. Тутанхамон постоянно оглядывался, а напарник в красном царском кафтане, ведший за руку Милли, ничего не понимал, и все время переспрашивал его.

Когда они дошли до черного хода, хитрый шамахан чуть слышно сказал другу:

– Ступайте к дому боярской дочки и сделайте там еще одну невообразимую глупость.

– Зачем? - не поняли ни девочка, ни Иван.

– Надо, - коротко ответил парень, скрываясь за дверью.

Не по заказу-то глупость сотворить - ума много не надо. А когда просят - ничего дельного в голову не приходит. И Дурак решил, что по дороге к объекту он обязательно придумает какую-нибудь несуразицу.

Тутанхамон же, оставшись наедине с сестрой, достал сложенную в несколько раз ожившую простыню и расстелил ее на кровати царевича.

– Анхесенпаамон, - позвал он лягушку, - сделаем из нее скатерть-самобранку?

– Ква! - отозвалась царевна с золотого подноса. 'Надеюсь, что она хотела сказать - легко', - подумал парень, пересаживая лягушку на кровать.

Точно так же, как и прошлой ночью, они положили руки на вырывающуюся из-под контроля простыню и закрыли глаза, и парень начал читать заклинание на неизвестном никому языке…

Когда под утро вернулся Иван-царевич в свои покои, на кровати у него лежала перевязанная розовой ленточкой черная простыня, и сверху сидела лягушка Аня, державшая во рту записку: 'Развернуть и встряхнуть. Положить на пол и хлопнуть в ладоши. А. и Т.' А рогатый шамахан лежал на полу и, тяжело дыша, спал. По его лбу стекали капли холодного пота, он иногда вытягивал ноги, а потом сгибал их в коленях. Но не стал царевич гневаться на уставшего колдуна, что даже до постели не дошел. Он взял под мышку простыню, посадил на блюдо лягушку, и отправился на прием к батюшке.

Когда шел царевич со своими сокровищами мимо бояр, не по-доброму перешептывались они. Стоило ему встать рядом с братьями, то заметил: ни Феофан с невестой, ни Тимофей со своей любимой не выглядели бодрыми и отдохнувшими. Фёкла с Марусей, не одним слоем косметики закрасившие синяки под глазами, держали в руках по блюду, укрытому расшитыми рушниками.

– Чем же порадуют меня избранницы детей моих на этот раз? - довольный Горох подошел к стоящим у трона сыновьям. - Ну, Марусенька, дай мне отведать своего пирога.

И боярская дочь откинула полотенце, прикрывающее выпечку. Она, стыдясь, протянула царю черный обгоревший кусочек, замазанный белой глазурью.

Горох чуть зуб не сломал, но из вежливости лишь буркнул:

– Этим только сарай подпирать…

Боярин Савелий вскочил со своего места да как заорет:

– А что вы, царь-батюшка, хотели, если сын ваш младшенький, Иванушка, у нас во дворе всю ночь деревья обматывал туалетной лентой. Мы гонялись за ним, гонялись, а он, бестия, смеялся как черт, но дела своего не бросал. И помогала ему девочка маленькая в красном сарафанчике.

Удивленно посмотрел царевич на боярина. Да, в детстве любил он пошутить у Савелия во дворе, но сейчас парню уже двадцать было, время шуток прошло. И девочки при нем не было, хотя, подозревал Иван, чьих это рук дело.

– Батюшка, - царевич поклонился отцу в пояс, - не я то был, а бесы заезжие.

– Те, что в тыквах живут? - ахнула Маруся.

– Поверим, - фыркнул государь.

– Но из-за этих бесов Марусенька моя печь забросила, да гонялась за негодными, вот и пирожок получился… хммм… пригоревшим, - продолжал выгораживать дочку боярин.

– Ладно, ладно, - решил поверить Горох, - посмотрим, что остальные приготовили.

И подошел он к Фёкле, купеческой дочери. Легкий румянец покрыл щеки девушки, когда царь решил отломить кусок от ее каравая. Но не получилось у него: недопеченное тесто не желало рваться.

– Ой, не разгневайтесь, царь-батюшка, - поклонилась ему девушка, - но у меня тоже проблемы были.

Горох изумленно посмотрел на нее, а невеста рада болтать, мол, сын царский, меньшой который, вздумал в ее огороде морковку и свеклу выкапывать да зарывать ее обратно ботвой вниз.

– Полноте, - царь чуть не смеялся, - станет ли мой Иванушка глупость этакую творить? Он и лопатки-то в жизни в руки не брал!

– А то как же, - тоном опытной сплетницы нашептывала Фёкла, а Тимофей ей поддакивал, - кого мы тогда видели у нас в огороде? А пока мы его по всему царству с Тимофеем гоняли, наш каравай в уголек превратился, пришлось новый в печь закладывать…

Ахала она, охала, а Иван стоял краснее свеклы, припоминая странную просьбу шамаханского колдуна. Только теперь, услышав историю от Маруси, он понял, какую хитрость задумал иностранец, дабы сестру свою замуж выдать.

Горох полными гнева глазами смотрел на Ивана. По виду парня было ясно, что это он, и отмазываться смысла нету.

– Что же ты, Ваня, род наш позоришь?

– Батюшка, то… - начал Иван…

– Почтенный Горох, не велите казнить, велите слово молвить! - вдруг вышла к царю кормилица всех троих его детей.

Государь пожал плечами и решил выслушать немолодую женщину.

– Иванушка ваш, в комнате у себя всю ночь сидел, вместе с невестой своей пир для вас готовил.

Боярин Савелий, старшие братья и их избранницы подозрительно смотрели на кормилицу, кто-то из них пытался вставить слово: мол, не сумасшедшие мы, видели Ивана в городе, а у тебя, старой, с ушами не все в порядке.

– Слышала я в комнате Иванушки два голоса: один мужской, а второй все время квакал. И не называйте меня глухней старой, голос ваших сыновей, государь, от любых отличу.

Посмотрел царь сначала на старшего сына, его невесту, да боярина Савелия, потом на среднего сына и его Фёклу, да возьми и скажи:

– Иванушка, а давай посмотрим, что ты с лягушей своей приготовил.

Царевич поклонился и раскинул черную простыню точь-в-точь по инструкции.