На том конце молчали. Юри мысленно перекрестился, как это иногда делал Виктор, и продолжил.

- Так что… ну… Может быть, мы как-нибудь…

- Ты нас за лохов держишь? – перебили его холодно.

Кажется, не прокатило.

- То есть теперь, спустя хуеву тучу времени, накатавшись и нажравшись за наш счет, ты вот так просто говоришь нам «идите-ка вы, ребята, нахуй, а не ребенок»?

- Я не…

- Да мне посрать, что там ты не! Ну и вали, ублюдок, понял! Вали со своим ребенком, и без тебя справимся! – Юра там, кажется, разошелся не на шутку, Юри даже пришлось отодвинуть телефон подальше от уха. В глазах защипало – все же он успел привязаться к этому человеку, и слышать такое было крайне неприятно. Хоть и сам был виноват, тут спора нет.

- Юра…

– Но ты выплатишь нам все те деньги, что мы на тебя потратили – иначе пожалеешь, понял? Все до последней копеечки. У меня все записано, я же не тупой – вышлю смс, а то слышать тебя не могу больше.

- Прости, - когда Юри четко услышал в голосе Плисецкого обиду, его просто прорвало. Слезы хлынули водопадом. – Юра, прости… прости… Я так виноват, прости… я все верну… Извинись за меня перед Отабеком, пожалуйста, прошу тебя. Мне очень жаль.

В ответ лишь хмыкнули, затем послышались быстрые гудки и вызов завершился. Юри обессилено опустил руку, выронив телефон, и рухнул на диван, содрогаясь от плача и чувствуя себя последним подонком на Земле.

Смс с суммой Юра так и не выслал, а звонить и уточнять Юри не стал, чтобы не бередить незажившие раны ни со своей, ни с чужой стороны. Может, забыл или некогда – потом вспомнит и вышлет. А если не вышлет, то Юри возьмет себя в руки и все же позвонит – потом, когда это будет не так больно.

Виктору, вернувшемуся вскоре после разговора, он, разумеется, ничего не сказал, а на заботливый вопрос о том, почему глаза красные, вновь соврал про фильм. Поверил или нет – непонятно, но свою дозу обнимашек и успокаивающих поцелуев Юри получил сполна.

В принципе, все шло спокойно, дни текли своим чередом, и Юри уже было расслабился, но не тут-то было - внезапно произошло то, что Юри после будет с ужасом вспоминать всю жизнь, пытаясь понять, что же пошло не так и как он мог такое допустить.

Проснувшись однажды утром, он не обратил особого внимания на боль внизу живота – до тех пор, пока, через несколько часов, когда он стоял на кухне и хотел приготовить ужин, эта схваткообразная боль не стала вполне-таки заметной. Юри от неожиданности выронил миску из рук и схватился за живот – в мыслях у него была полнейшая неразбериха, среди которой настойчиво металась полная ужаса мысль «только бы с ребенком все в порядке». Но он прекрасно понимал – нет, тут явно ни о каком порядке и речи быть не может, поэтому бросился к оставленному на столе мобильнику, не зная, кому звонить. В скорую? Гинекологу? Виктору? Но если он позвонит в скорую и та увезет его в другую, государственную больницу, где он на учете не стоит? Не легче ли просто поехать на такси в «свою» частную клинику, где он и наблюдался?

Живот продолжал болеть, а Юри продолжал трястись от ужаса, пытаясь набрать непослушными пальцами номер такси.

Последующий остаток дня прошел как в тумане – его везли в потрясывающейся время от времени машине, пока он в полуотключке пытался написать Виктору адрес больницы, затем, уже в клинике, провели все необходимые исследования, и после он, как на расстрел, пошел к своему гинекологу.

Женщина смерила его внимательным взглядом, после чего опустила взгляд на его результаты УЗИ. Юри замер, боясь пошевелиться.

- Он умер, да? – еле слышно спросил он, молясь о том, чтобы ему ответили что-то вроде «конечно же нет, с чего вы взяли». Однако женщина поправила очки и вздохнула, доставая свой акушерский стетоскоп.

- Лягте на кушетку, пожалуйста, - после чего, приложив трубку к его животу, замерла на несколько мгновений, для Юри словно растянутых на столетия. – Садитесь обратно, Юри. К сожалению, у вас замершая беременность, плод погиб.

Она спрашивала что-то о том, когда он почувствовал первые симптомы, принимал ли что-то, испытывал ли физическую или психоэмоциональную нагрузку, были ли какие-то иные причины данного явления – но до Юри, словно оглушенного свалившейся на него правдой, звуки доносились как сквозь вакуум. Он был полностью разбит, ему казалось, что вместе со своим погибшим ребенком он умер сам. Относительно пришел в себя он только тогда, когда женщина потрясла его за плечо, и вдруг понял, что беззвучно плачет – щеки были мокрыми, а на ткани брюк от упавших туда слез растеклись неровные пятна.

- Я отправлю вас на чистку, но только завтра. Вы согласны? После вам нужно будет немного полежать в отделении, чтобы была возможность проконтролировать ваше состояние. Вы несколько дней носили мертвый плод, это может привести к неприятным последствиям.

Юри был согласен уже на что угодно – какая теперь уже разница? Он боялся думать о том, что скажет Виктору, когда тот приедет. «Извини, дорогой, но наш обожаемый ребенок умер, даже не родившись» - что бы он ответил на такое?

Если это была месть - то жизнь отомстила ему сполна.

Из больницы Юри выходил никаким. Шатаясь, словно пьяный, он добрался до лавочки, присел, спрятал лицо в ладони и завыл в голос.

Комментарий к Три

Пишу я такая, значит, про выкидыш, кровавые выделения и иже с ними, а затем понимаю, что тут, вообще-то, мужик, какие еще выделения, откуда? Профейспалмила, удалила все нафиг и начала писать заново.

В общем, ребят, тут анатомия, физиология и прочее плачут кровавыми слезами, но уж простите, жанр такой, всякую херню стерпит. Так как влагалища нет – нет кровотечения и выделений, только боль.

Предположим, что оставшийся мертвый плод у мужчин удаляют только операционным путем, этакая специальная чистка для мужчин.

И да, потеря ребенка - это просто ужасно. Мне очень жаль, Юри.

========== Четыре ==========

С того момента, как Юри вышел из больницы, где лежал после чистки, его никак не могли оставить в покое.

Виктор, почти постоянно находящийся рядом с ним в палате, дома получил еще больший размах для заботы. Временами Юри, чувствующему невероятную потребность побыть в одиночестве, поплакать, позлиться на мир и пожалеть себя, даже приходилось выгонять его из собственной спальни. Виктор не обижался – для него случившееся тоже было ударом в сердце. Юри понимал это, но все равно вместо того, чтобы подпустить его ближе и разделить это тяжкое и болезненное бремя на двоих, он закрывался в себе, отгораживался, тонул под своей полной отчаяния и печали толщей эмоций и отталкивал руку помощи. Таким образом, они словно распались на две половины, каждая из которых винила себя в случившемся и не могла найти себе места.

Потом пришло время родителей. Юри тянул до последнего, стараясь, чтобы они ни о чем не узнали, однако информация все же просочилась каким-то образом, и ему пришлось прилагать огромные усилия, чтобы отговорить их срываться с места и лететь к нему в Россию под предлогом, что так ему будет спокойнее. С трудом, но те согласились и остались дома, однако беспокоиться о нем не прекратили, более того – пытались звонить едва ли не через каждый час, расспрашивая о самочувствии. Теперь он пытался отговорить их еще и звонить так часто, ведь он не при смерти и роуминг не дремлет – но это выходило тяжелее, чем первый этап.

Одновременно со звонками родителей ему начали названивать друзья-приятели. Спрашивать, откуда узнали эти, он даже не стал. И ладно бы просто звонили – некоторые особо близкие, в основном русские фигуристы, стали еще и в гости наведываться да его к себе звать, пытаясь растормошить, развеять и повеселить. Вся эта чехарда звонков и гостей ему надоела настолько, что он в итоге попросту отключил звук на телефоне, заперся в спальне и заявил, что хочет побыть наедине с собой как минимум ближайшие полвека.