Прошел на кухню. Подержал в руках кувшин, на стенах которого отражались блики хрустальной люстры, наполнил стакан. Вернул кувшин на поднос. Медленно, наслаждаясь каждым глотком, утолил жажду родниковой ключевой водой.
– До чего же хорошая водица! – причмокнул он. – Сколько стран объездил, но такой воды, как в Афганистане, не пробовал. Красив мой Кабул! Особенно когда расцветают маки.
Прошел в зал, взял с журнального столика в руки пульт от телевизора и нажал на кнопку. Мгновенно экран телевизора наполнился голубым мерцающим светом, и появилась передача. Он переключал с одной программы на другую; в глаза бросились титры: «Русские не сдаются!» Сцена за сценой сменялись кадры в передаче об узниках Бадабера. И он увидел самого себя, свое интервью на эту тему.
– Странный сегодня день, – вслух произнес он. – Все не так. Все странно. Все необычно!
Выключил телевизор, опустился на мягкий роскошный диван и вновь прикрыл глаза. Воспоминания о прошлом поочередно, сцена за сценой, проносились в голове, словно это было здесь и сейчас. Давно прошедшее событие промелькнуло в сознании так быстро, будто бы и не было тех десятилетий. Странно, но в его памяти неожиданно возникли четкие детали тех событий. Вот он услышал грохот того мощного взрыва в Бадабере, увидел копоть, почувствовал запах гари, услышал стоны и крики.
– Я думал, что этот эпизод моей жизни навсегда ушел из моей памяти, – вслух сказал он и поднялся с дивана. За окном все та же сцена. В доме тишина, все знали о том, что у него болит голова.
– Э-хе-хе, жизнь – удивительная штука: прошло много лет, а ты вспомнил тот злополучный день. Но почему именно сегодня? – тихо прошептал он. – Сон с цифрой 26, мама в красивом наряде…
Бесцельно прошелся по дому. Вокруг была роскошь. Чего он добился в жизни? К чему стремился? Ведь он был храбрым воином ислама. В его жизни было много жестоких сражений, где смерть неслась с косой, не щадя ни своих верных подданных, ни сынов противника. Кровь лилась рекою, но тот взрыв. Неожиданная тревога в душе возрастала.
– Надо же, – усмехнулся он, – ты на старости лет, дорогой, начал сам с собой разговаривать. Что за сантименты? – Блуждал он взад и вперед, не находя себе места. Рука потянулась к пульту. Он вновь включил телевизор. Передача о тайне Бадабера, которую он тщательно пытался столько лет скрывать, продолжалась. Тогда, когда он давал интервью настырному журналисту, он, конечно, о многом умолчал. А как иначе? Не мог же он раскрыть интересы другого государства, которое показывало свой нейтралитет в этой необъявленной войне против ограниченного контингента советских войск в Афганистане.
Только сейчас, сидя дома, он мог дать воспоминаниям властвовать над своей памятью в деталях. Он вспомнил, что, когда все стихло, после взрывов, пришлось заметать следы.
– Быстро все убрать! – приказал он своим подчиненным, вытирая пыль, гарь и пот с лица.
Подчиненные выполняли его приказы безоговорочно. Надо было ликвидировать и убрать следы взрыва, для этого пригнали из темниц подвала подталкиваемых дулами автоматов военнопленных, среди которых были в основном члены афганской армии и несколько советских солдат, принявших ислам. Работа закипела.
– Ну, что там? Сколько истинных мусульман полегло? – грустно спросил он, когда его верные воины доложили о том, что все прибрано.
– Дорого отдали свои жизни эти советские парни, – переминался с ноги на ногу один из его советников. – Мы старались вернуть базу.
– Я не спрашиваю, что вы старались сделать. Я спрашиваю о количестве жертв.
– Уважаемый, печально. Много.
– Сколько? – жестко выкрикнул он.
– Погибло двадцать восемь пакистанских военных и девять представителей власти. Около ста наших верных сынов ислама и шесть американских советников, – низко склонив голову перечислял советник.
– Что значит около?
– Так ведь многих просто разорвало на части.
– Продолжай!
– Полностью уничтожен арсенал, – вздохнув, ответил он, – в числе потерь: три установки «Град», более сорока единиц орудий, минометов и пулеметов, десятки тысяч ракет и снарядов.
– Все?! – грозно взглянул он на советника. Слушая доклад своего заместителя, он все больше и больше злился. Он сжал кулаки, еле себя сдерживал от ярости.
– Уважаемый, не все, – переминался с ноги на ногу заместитель, опустив глаза в землю, не смея их поднять на Раббани.
– Ну, говори, не тяни!
– А еще погибла канцелярия тюрьмы, а с ней, к сожалению, и деньги в сейфе, и списки узников. На том месте одни развалины, вон, смотрите, – он указал рукой в сторону, где только вчера они сидели в уютном помещении под кондиционером и распивали вкусный чай.
– Деньги – это плохо. Списки – это хорошо. Пусть же имена этих непокорных неверных канут в бездну, – громко сказал он, сплюнул и пошел прочь.
Спустя два дня после восстания лидер одного из воюющих афганских кланов, небезызвестный Гульбеддин Хекматиар, издал приказ, посланный всем подчинявшимся ему отрядам моджахедов: «Русских в плен не брать! При захвате уничтожать на месте на всей территории Афганистана».
Тогда казалось, после этого страшного дня, что он все улики уничтожил, все кануло в Лету. Но вот прошли годы, и по телевизору говорят о тех событиях, о которых свидетели должны молчать.
Сейчас, когда он сидел на мягком диване роскошного богато убранного дома, память вернула его в дни войны, в дни борьбы с русскими, как их называли моджахеды, «шакалами».
Ненависть к шурави не угасла в его душе. Вновь он зло выключил телевизор. Будто телевизор мог изменить его настроение.
– Мой Всемогущий Аллах, я тебе служил верой и правдой, что же я не так делал? – громко сказал он и с трудом поднялся. Прошелся по комнате и вновь вернулся к дивану. Тяжело опустился на мягкий диван, провалился в его роскоши. Делать было нечего. Сна не было, поэтому он вновь включил телевизор. По телевизионному ящику – все та же передача о тайне Бадабера. Тайна Бадабера притягивала его словно магнит. Он то включал, то выключал телевизор. Одно нажатие кнопки пульта, и экран оживал.
Он тупо смотрел на голубой экран. Видел сюжеты видеозаписей из его центра. Бадабер был его детищем, святым смыслом его жизни. Пакистанский лагерь для беженцев, под видом которого находился учебно-террористический центр «Исламского общества Афганистана», был смыслом его жизни, и он свято верил в свои идеалы. В него были вложены огромные денежные средства и душевные силы! На территории центра располагалось шесть складов с боеприпасами и три подземные тюрьмы, где содержались советские и афганские военнопленные. Режим содержания – особо строгий, изолированный. В подземные тюрьмы попадали неисправимые шурави – захваченные в бою, оказывавшие сопротивление, не принявшие ислам. Советских военнопленных держали, используя на самых тяжелых работах – на каменоломнях, погрузке-разгрузке тяжеленных ящиков с боеприпасами. За малейшую провинность, а зачастую и без таковой, жестоко избивали, пытаясь сделать их послушными рабами.
Все это тщательно маскировалось от общественности, поэтому узники подземных тюрем были безымянны. Вместо советских фамилий и имен – мусульманские имена. Строптивых и непокорных клеймили по примеру фашистских палачей. Морили голодом, давая в сутки глоток воды и скудную соленую пищу. Держали их закованными в кандалы, от которых на руках и ногах гноилась не только кожа, но и кости. Склоняли к предательству, чтобы заставить их сражаться против коммунистов. Надзиратели военнопленных, воспитанные с малолетства на фанатизме против неверных, оттачивали свое мастерство. Изощренные мастера того света – так называли охранников в Бадабере – придумывали самые изуверские пытки. Особенно заботились о том, чтобы человек «дышал запахом смерти» с первого часа неволи, пытаясь тем самым сломить дух советских военнопленных и военнослужащих афганской армии.
– Да, что за день сегодня? – вслух произнес он.
Он сидел на диване, погрузившись в свои думы. И сквозь громкость телевизионной передачи цепкая память, как морская волна, из пучин вод выплескивала детали давно прошедших дней. Дышать становилось труднее, сердце учащенно билось в груди, словно сжимая оковами.