– Что за дела? – удивился он. Все тело сковало: ни пошевелиться, ни подняться – ничего. Силой воли он встрепенулся. Оцепенение прошло. К горлу подкатил комок. Во рту пересохло. Резко поднявшись, он повернул выключатель. Яркий свет ослепил глаза. Прищурился, привыкая. Пошел за водой, хотелось пить, – и тут он ощутил волну животного страха: возникала непонятная мелкая дрожь, ощущение взгляда на себе. Показались какие-то тени. Мучили кошмары. Дерзкий, смелый по натуре, Раббани был не робкого десятка, но тут было все странно и непонятно, а в голову впилась цифра 26. Он никак не мог понять – откуда и почему?!

В столовой на столе стоял изящный серебряный кувшин на круглом подносе из чистого серебра. Он налил себе в хрустальный стакан, окаймленный золотой нитью, родниковой воды и залпом ее выпил. Полегчало. Затем прошелся по комнате. Бросил взгляд во двор и увидел, что к лампе ночного фонаря слетелось множество насекомых. Они кружили в хороводе, обжигая крылья.

– Ох уж эти неразумные твари. Летят к горячему свету на свою погибель.

Наблюдательный с детства, он замечал любую мелочь.

– Так какое сегодня число? – спросил он сам себя. – Надо же, мне приснился удивительный сон, за такой короткий промежуток забытья!

Странно? Снов он вообще не запоминал, а тут все четко запечатлелось в мозгу с цифрой 26.

– Очень странно, – проворчал он, пройдя бесцельно по комнате, он оказался у большого зеркала, что висело на стене. Остановился. Внимательно взглянул на свое отражение. Перед ним – пожилой мужчина с седыми волосами и грустными глазами. Ничто так не выдает усталость, как глаза. После бессонной ночи появляются припухлости, синяки, глазные яблоки испещрены красной сосудистой сеткой

– Ну, что ты, дорогой, сегодня не спишь? Такой взъерошенный? – он провел рукой по седой шевелюре. – Да, годы неумолимы. Вот ты уже разменял восьмой десяток. 71 год, – проговорил он и улыбнулся своему отражению, натянув на голову традиционный головной тюрбан. Улыбка получилась невеселой. Рассматривая этого старика в отражении зеркала, он рукой провел по своим воспаленным глазам. И зачем-то прикрыл их.

Мгновенно, как наяву, промелькнул перед его глазами тот странный сон. Этот сон поднял его с постели, вселил в него душевную смуту и чувства неясной тревоги. Снилась ему его мама, он отчетливо слышал ее голос.

– Сынок, ты мне так и не рассказал о том взрыве, о котором так много говорят вокруг.

– Мама, о каком взрыве вы говорите? Я воин ислама, и в моей жизни было столько всего, и взрывов в том числе было много.

– Сынок, я мать и очень переживаю за своего любимого сыночка, – четко продолжал он слышать голос матери во сне.

– Расскажи мне, что произошло там, в Бадабере, 26 апреля 1985 года? Сколько людей погибло и почему это случилось?

– Ой, мама, мама, зачем вам это надо?

– Я мама и как любая мама на земле носила родного ребенка у сердца и вскармливала дитя не для погибели…

Ведь у каждого погибшего человека тоже есть мамы. А у всех мам на земле есть сердца и слезы, которыми они могут залить землю, – чуть ли не простонала мама.

Тяжелый глубокий вздох вырвался из его груди, но глаза Раббани не открывал. Так и стоял прислушиваясь. От этих слов ком в горле застрял и выступил холодный пот. Все, что происходило с ним сегодня, было впервые, непривычным, было как наяву. Все картинки промелькнули четко. Они были цветные. Его мама стояла перед ним в красивом афганском наряде, словно готовилась на праздник. Он увидел, как слезы стекали с ее глаз по морщинистому лицу. Ему хотелось подойти к ней, прижать ее к себе и произнести слова утешения.

– Ой, мама, ну что сегодня за день? Зачем эти вопросы и разговоры? Э-хе-хе! – вздохнул он в ответ и обернулся к матери. – Мама, все, что я делал в жизни, я делал в угоду Аллаху, убивал врагов Аллаха во имя его.

– Сынок, говорят о том, что наш Всевышний Аллах и Создатель-Бог – один для всех людей на земле, к какой бы нации и вероисповеданию они ни принадлежали. И что Аллах – это любовь и понимание.

– Кто говорит?

– Люди!

– Мама, вы меньше слушайте людей. Я воин ислама – это главное! Я очищал наш Афганистан от чужестранцев тоже во имя любви к своему народу. Я был всегда за свой простой народ и его благополучие.

– Но ведь твои единомышленники убивали не только неверных, но и тех, кто искренне молился Аллаху и почитал его, своих же, афганцев.

– Да, они молились, но были на стороне неверных, а потому заслужили смертной казни.

– Не понимаю. Они, так же как и ты, сын, были истинными мусульманами, вспомни нашего дальнего родственника, которого повесили свои же, мусульмане.

– Мама, мама, это все политика! И не женское дело!

– Дорогой мой сын, выходит, что, убивая неверных, твой народ живет в достатке и любви? Посмотри на афганцев. Простой народ живет в нищете. Сколько горя и убитых вокруг?! Разве от твоих жертвоприношений народ стал счастливее? Они что, все разбогатели, купаясь в крови шурави? Ты подумал о матерях убиенных тобой шурави? Сколько горя пришлось испытать всем матерям, и твоим воинам ислама, и матерям твоих врагов?!

– Мама, ну что за разговор вы затеяли? Это мой Афганистан, и я шурави сюда не приглашал.

– Как же, сынок, мне ли об этом не говорить, когда во многих семьях, и советских, и афганских, льются слезы матерей от горя. Разве этому нас учит Великий Аллах?

– Мама, ведь вы сами меня с детства учили совершать намаз во имя Аллаха.

– Да, сынок! Я учила совершать намаз и почитать Аллаха во имя любви на земле, а не сражаться друг с другом только для того, чтобы властвовать и богатеть. Неужели моему сыну не хватает этой власти? Ты ведь среди всех самый образованный. У тебя столько умных статей, и ты один среди всех в совершенстве знаешь несколько иностранных языков: английский, французский, пушту и таджикский. Ты профессор, и за тобой идут более двадцати тысяч молодых мужчин, которые малограмотные, а иные и вообще безграмотные, но искренне тебе верят. Они верят каждому твоему слову!

– Мама, ну что сегодня за день? Не о том вы говорите. Я всегда почитал Аллаха и во имя него готов всех врагов уничтожить.

– А люди говорят, что Аллах – это не война, а мирная жизнь и уважение друг к другу.

– Не слушайте вы эти сплетни. Правда, в народе говорят: «Собаки не лают на припаркованные машины», а вы уже в раю, перед очами Аллаха, и гневите его своими словами.

– Сынок, я не политик. Я просто твоя мама, которая любила тебя всегда. Даже тогда, когда ты начал возглавлять этот, будь он неладен… Как его называют? Учебно-террористический центр «Исламского общества Афганистана», так вроде бы? И не выговоришь сразу.

Будь неладен этот центр, тобой было уничтожено много людей. Я люблю и уважаю тебя, сынок, но я хочу понять.

– Мама, это трудно понять. Мы с вами родились и живем в Афганистане. В такой стране, как Афганистан, все мешают друг другу. Войны здесь были, есть и будут всегда. Это бизнес, это политика, это наркотики. Мне вам, мама, трудно все объяснить.

– Сынок, как мне было хорошо, когда ты занимался просто своим производством. Давал возможность простым людям вокруг тебя зарабатывать. Создавал ковры и продавал их. Я гордилась тобой, родной мой сынок, всегда.

От этих слов в голове у него стало как-то неуютно, он открыл глаза и удивленно оглянулся вокруг. Никого. Он был один, но присутствие своей мамы он ощущал всей душой. Такого с ним не было никогда!

– Надо же, разговор, как наяву, – вслух произнес он. Оглянулся. – Сегодня все было не так. Разговор с самим собой.

Его мучила неистовая жажда, словно он пробирался под палящими лучами солнца в знойной степи. Этот странный сон давил огромной тяжестью. Все как-то не так. Встряхнув с себя это необъяснимое и непознанное доселе чувство, он взглянул в окно.

За окном темный вечер. Даже отсюда, сквозь окно, он видел на небе яркие звезды. Все так же у яркой лампы фонаря во дворе кружились насекомые. Он увидел своих помощников. Они в готовности ждали его указаний. Скользнув по ним взглядом, он направился утолять жажду, продолжая наблюдать за насекомыми.