И мне совсем не хочется быть прозрачным художественным образом, и подглядывать, как люди смотрят на закат. Надоело на празднике жизни постоянно торчать на кухне.

Что-то случится, точно! Не бывает, чтобы одно и то же длилось вечно. Мне тесно, мне душно в моей книге, но я понятия не имею, как из нее вырваться. И как рассказать высокой зеленоглазой девчонке с непривычно резким голосом, что жутко хочется оттаскать ее за волосы при встрече? А потом зарыться в эти волосы и вдыхать чертов апельсиновый шампунь!

И ничего ты не поймешь, Лизка, думаю я, глядя на нее, рассевшуюся уже на подоконнике. Тебя устраивает положение недопризрака, бродячая свободная жизнь. Ты хотела сбежать от нее, и в самом конце нашей книги мы с тобой на Черныше сорвались в пропасть, потому что не могли отпустить друг друга. Но это ведь только книжный сюжет, банальный и устаревший, как старое узкое пальто.

Женька не знала, кто нарисовал котенка гуашью на асфальте, но чувствовала, что он принадлежит ей. Чисто на уровне интуиции, но мысль так согревала. Рисунок давно стерся под зарядившим с утра ливнем. Она потащилась на пары, вернувшись, разболелась вконец. За окном ничего интересного, все те же заляпанные дождем многоэтажки, да висящий на тополе с прошлого ноября темно-синий бумажный пакет. Он давно стал для нее вроде символа стабильности. Вокруг мог идти снег, лить дождь и грохотать гром, пакет упрямо висел, не собираясь сваливаться в грязь.

Она невольно отметила, что скучает по Максу, с ним реально интересно. По крайней мере, раньше ей как-то не удавалось загреметь в параллельный мир и отделаться только насморком. Голова, кстати, трещит не по-детски, парацетамол не помогает. Она забралась поглубже под одеяло, сегодня все равно суббота. Можно расслабиться и начать три часа выбирать фильм, под который заснуть.

Ах да, она сегодня не звонила домой. Что-то вроде ежедневного отчета матери о проделанной работе. Валентина Ивановна была женщиной строгой и властной, в то же время мнительной и рассеянной. Дочь в чем-то заменяла ей мужа, она обрушивала на Женьку ушаты своих проблем, предоставляя разбираться в них, а сама редко снисходила до разговора.

Поэтому домой Аристова ездила не часто. Если дом - это там, где твоя семья, то, похоже, ей надлежало куковать в общаге. И все же домой неотвратимо тянуло, каждые выходные она еле сдерживалась, чтобы не бросить все, и не укатить к чертям в Рубцовск. И разрывалась между любовью к маме и страхом перед ней. Иногда это именно то, что нужно: выбрать самую долгую дорогу домой. Но она боялась, что ее путь слишком долог, и она рискует банально потеряться. Если уже не заблудилась.

Женщина работала в двух местах, чтобы прокормить Женьку, частенько пеняла ей на это. Раньше Аристова всячески хотела есть поменьше, считая себя ненасытной утробой. Потом привыкла, и слова матери слушала вполуха. И почему она думает, что знает дочь лучше, чем та себя? Наверно, все матери такие.

-Алло, мам, как дела? - следом шла серия дежурных фраз о погоде, еде и учебе. Естественно, насморк мама заметила сразу, и, как следует, отчитала дочь за прогулки под дождем. Аристова слушала и улыбалась, знала бы мать, под каким она была дождем и где. Когда лимит разговора исчерпался, Женька решилась. - Мам, тут такой вопрос... Ты сейчас не поверишь в то, что я скажу, и никто мне не верит, но это взаправду, и я не знаю, что теперь делать.

Хорошо, что Карина вышла болтать по телефону со своим парнем. Показала бы его хоть разок, а то Женьке казалось, что подруга трещит на кухне секции сама с собой. Она же актриса, вполне может на такое пойти.

-Ну, в чем дело? - мать у нее особа резкая, сочетающая в себе детскую наивность, панические страхи и безудержное упрямство. А Женька ее квинтэссенция, вот и подумай, какая там горючая смесь!

-Мам, короче, я купила одну книгу, и написала на ее полях какую-то чушь, как я делаю. А книга мне ответила, понимаешь? - в трубке висело молчание, Женька взахлеб продолжала, боясь, что вернется Карина и спугнет ее. - Я его вижу, того, кто мне пишет, могу с ним разговаривать, а вчера он утащил меня к себе в книгу! И еще, сегодня у нас на асфальте под окном нарисовали котенка, и, кажется, он для меня. Не могу объяснить, но это точно Макс нарисовал! Я знаю, что ты скажешь, мол, я чокнулась, и я сама боюсь. Короче, я запуталась. - она пристыженно замолчала. Речь, столь гладко сто раз звучавшая в голове, на проверку оказалась жалкой и путаной.

-Ты хоть понимаешь, что с тобой происходит? - напряженным тоном спросила Валентина Ивановна. Женька так и представила себе сухую фигуру матери, застывшую на стуле, и ее длинные черные волосы, сколотые в небрежный пучок. Она только пришла с работы, и еще не успела переобуться ко звонку. Так и сидит с расстегнутыми туфлями, и в распахнутом пальто.

-Похоже, да. Убейте меня. - пробурчала Женька. - Ну вот не умею я общаться с реальными людьми, сбегаю в мир фантазий, ты меня не переделаешь! - в голосе опять предательски зазвенели слезы. - Если девушка ровно дышит к героям киноэкрана и ароматическим свечкам, с ней, похоже, что-то не так! А со мной тогда что? Ты когда-нибудь чувствовала, как тебе не хватает того, кого ты никогда не встречал?

Она ожидала чего угодно: насмешки, издевки, привычного материнского ворчанья и сарказма. Но только не того, что услышала. А в трубке раздавался чуть ли не девичий смех. Мама смеялась, кажется от души, и наверно, при этом скинула с себя неудобные туфли на каблуках, и с наслаждением вытянула вперед ноги в черных тонких колготках. Такой она была все Женькино детство, такой и осталась, только морщинок стало немного больше. Наверно, такой она была, когда встречалась с отцом, которого девушка не знала. О нем в семье говорить запрещалось.

- Ты знаешь, дочь,- наконец, пробормотала Валентина Ивановна, с оттенком нерешительности,- сейчас сама мне не поверишь. Вот только, когда я тоже еще училась, на меня, прямо на улице налетел парень, наверно, куда-то бежал. - она с трудом подбирала слова.- Остановился, такой растерянный и испуганный, словно его амнезия ударила прямо в тот момент. И так жалобно спросил у меня, какой это город. Я засмеялась, думала, он пьян. А он на полном серьезе начал мне объяснять, что его зовут Андрей Волгин, что он не понимает, как здесь оказался, поскольку ему полагается быть сейчас в Курске на военных сборах, - мать перевела дух, Женьке показалось, что ее голос дрогнул.- А потом спросил, который сейчас год, а на мой ответ заявил, что живет в 1943, в какой-то книге. Вроде как ему удалось выбраться оттуда, он не хотел умирать в конце и сбежал. У него еще татуировка была на руке, он говорил, что все, кто сбегает, получают отметку. Символ бесконечности, вроде как два круга - два переплетенных вместе мира.

-Он тебя обманул? - Женьку колотила крупная дрожь.

-Не знаю. Временами он исчезал, потом приходил снова. С ним было хорошо, уютно, как дома. Обнимешь его и сразу понимаешь, ты дома, на своем диване, и никто тебе не угрожает. Потом он часто говорил, что ему нельзя уходить так надолго, что его тянет обратно, а я не могу его понять. Злился и чуть не плакал. И исчез, даже открытки мне не прислал. Шутки ради я нашла его книгу, прочитала, как его убили в самом конце шальной пулей. В августе 1944.

-А потом?

-Ты родилась, вот что потом,- уже привычным саркастическим тоном ответила мать. - Я не вдавалась в подробности, как это вышло, до сих пор не знаю. Так что не одна ты ненормальная, у нас вся семья такая. То, что тебе не понятно, ты можешь понимать, как хочешь.

Женька сбросила вызов. Теперь она запуталась окончательно. Она, которая так гордилась своей рассудительностью и диктатурой разума, которая упорно шла к цели, не обращая внимания на препятствия! Красивая рыжеволосая девчонка таяла, как свеча под огнем, мало понятным и трудно объяснимым. А жгло ее изнутри нечто донельзя притягательное. Ей хотелось бесить этого Макса, он был ей нужен хотя бы как предмет ненависти, как необходимая в доме вещь. Как ее халат или тапочки, чтобы зарыться в него и так сидеть хоть три часа. Или это оттого, что голова разболелась от мыслей, и нос заложило до упора?