— Примите мои поздравления. Ваш брат станет обычным человеком. Вы так этого хотели.

— Ещё бы, — голос Богдана стал немного хриплым от охватившего его волнения. — Я бы ничего не пожалел ради этого.

На какой-то короткий промежуток времени Костя полностью утратил связь с окружающей реальностью. Он перестал слышать. Брат и Глухов продолжали что-то говорить — до него не долетало ни звука. Зрение тоже изменило, и вместо чёткой картинки знакомого коридора перед его глазами предстало сплошное расплывчатое пятно. Можно было подумать, что он опять попал в свой непрекращающийся сон, угодив в лапы серого тумана, но Костя знал, что не спит. К сожалению, это был не сон.

С разрывающей голову болью в висках застучала кровь. Ничего не видя и не слыша, Костя понял, что сейчас упадёт, с грохотом растянется на полу, и торопливо опёрся холодеющими ладонями о стену. Это не сон? Тогда что?

Секунды растянулись до бесконечности. Время словно изменило своим законам. Костю привёл в чувство голос Богдана. Он раздался совсем близко, словно брат уже вышел из-за стола и направлялся к выходу из кабинета. Кажется, он задал Глухову какой-то вопрос. Что-то насчёт того, сколько ещё осталось сеансов уколов.

— Возможно, четыре, может быть три.

Вместе с ответом послышался звук отодвигаемого кресла. Похоже, Глухов тоже встал.

— Точно можно будет сказать после результатов анализа крови Константина, который я сделаю сегодня вечером.

— Тогда подождём до вечера.

Голоса сменились звуком шагов. Костя представил, как брат и Глухов подходят к двери, открывают её, чтобы выйти из кабинета, и с трудом заставил себя сделать шаг в сторону лестницы. Ощущения вернулись, но не до конца. В голове шумело, перед глазами по-прежнему расплывались цветные пятна. Ему было нелегко собраться с силами, нелегко заставить одеревеневшее тело двигаться, но одна-единственная мысль подталкивала и гнала вперёд не хуже толпы подземных чудовищ из детских кошмаров. Нельзя, чтобы Богдан и Глухов застали его сейчас здесь.

Путь по лестнице занял всего пару минут, показавшихся ему вечностью. Подстёгиваемый ужасом, что его вот-вот настигнет громкий оклик брата, Костя умудрился добраться до своей комнаты и остановился уже у окна, понимая, что успел, и цепляясь вспотевшими пальцами в гладкий пластик подоконника. Ему было холодно. Тело не трясло, а ледяные мурашки не коснулись кожи, но холод всё равно был тут как тут. Он поднимался откуда-то изнутри, вымораживая тёплые живые ткани и превращая испуганное, ноющее от боли сердце в комок льда.

И вновь с неторопливой издёвкой потекли короткие минуты. Скрип открывающейся двери оказался вполне ожидаемым. Костины плечи свело судорогой, но он не обернулся, продолжая невидяще вглядываться в серую дымку утреннего дождя за окном. Ему не надо было оглядываться, чтобы удостовериться в том, кто мог зайти в его комнату. Присутствие брата он мог угадать с закрытыми глазами.

— Эй, я думал, ты спишь, — негромко сказал Богдан.

Невозможно было не реагировать на знакомый голос. Замороженное сердце с грохотом стукнуло в груди. Костя подумал, что этот звук могут услышать даже охранники во дворе, не то что стоящий почти вплотную брат, но не мог решиться и повернуть голову, чтобы проверить свою догадку. Он боялся, что стоит Богдану посмотреть ему в лицо и тот всё поймёт.

— Костя?

Богдан подошёл ближе, развернул его за плечи и тут же нахмурился, заглянув в потемневшие глаза.

— И снова зелёный цвет, — пробормотал он. — Что, тебе опять больно?

Костя не ответил. Лицо Богдана оказалось совсем близко, его голос перекрыл все звуки вокруг, и в эту секунду окончательное понимание происходящего накрыло его безжалостной волной. Тёмный холод щедро плеснул изнутри, обжигая всё тело и принося с собой боль, гнев и вязкую горечь. Этого было слишком много. Перед ним стоял самый родной, самый любимый и самый важный человек на свете. Он выглядел так же, как всегда, и казался прежним, обычным Богданом — не в меру заботливым и не в меру самоуверенным старшим братом. Человеком, способным на многое ради достижения своей цели. Но только не на то, чтобы подписать ему приговор собственными руками.

— Костя?

В голосе Богдана послышалась тревога.

— Ты чего молчишь? Так плохо?

Тёплая рука легла Косте на лоб, вторая скользнула на спину, бережно поддерживая, и обе показались ему неподъёмным грузом. Хотелось отшатнуться и отскочить в сторону — Костя устоял. И заставил себя ответить. Охрипшим от горькой боли, но почти нормальным, спокойным голосом.

— Всё в порядке, Богдан. Просто ощущаю слабость. Наверное, из-за укола.

— Скорее всего.

Богдан вздохнул с облегчением и тут же начал гладить его по спине и плечам, пытаясь расслабить напряжённые мышцы.

— Точно ничего не болит? А то я могу позвонить Глухову и уточнить, какое обезболивающее тебе можно дать.

Не дожидаясь ответа, он полез в карман за телефоном.

— Перестань. Говорю же, всё прошло.

Не желая даже издалека слышать голос Глухова, Костя инстинктивно протянул руку, но не смог заставить себя коснуться брата и просто отступил в сторону.

— Ну ладно. Хорошо, если так.

Богдан медленно убрал телефон в карман и уставился на него тяжёлым взглядом.

— Что с тобой? Мне не нравится, как ты выглядишь. Думаю, тебе лучше прилечь.

— Как скажешь.

Костя медленно шагнул к кровати. Он согласился бы лечь даже на пол — только чтобы брат поскорее убрался и оставил его одного.

Разумеется, желание не сбылось. Богдан двинулся следом, догнал его за секунду и резко притянул к себе, уткнувшись лицом в тёмные волосы брата.

— Не хочу, чтобы тебе было плохо, — пробормотал он. — Я люблю тебя, ты же знаешь, как я тебя люблю. Больше всего на свете.

Костя на секунду зажмурился, пытаясь справиться с ледяной дрожью, которая сотрясала тело. Внезапная боль вдруг уколола глаза, заставив его заморгать.

— Я знаю, — выдавил он.

Сил сдерживаться уже не было. Он надеялся, что Богдан отпустит его, но брат всё не уходил. Вместо того чтобы убраться, он гладил его по спине, волосам и что-то успокаивающе бормотал.

— Ты ещё слишком слабый. Может, тебе лучше побольше полежать, а не бегать по дому? Хочешь чего-нибудь? Например, яблочного пирога? Давай я принесу.

В тихом голосе прозвучала искренняя забота. Костя едва не засмеялся, но вовремя остановился, представив себе, каким будет этот смех.

— Ничего не надо, Богдан. Всё нормально. Лучше не бывает.

Судя по всему, брат поверил. Он оставался ещё несколько минут, а потом ушёл, с сожалением заявив, что ему пора на работу. Как раз, кстати. Костя продержался не более минуты после того, как за Богданом закрылась дверь. Его тело скрутила сильнейшая судорога, колени подкосились, и он неловко сполз на пол.

Это было похоже на недавние приступы кашля, но сейчас горло не перехватывала колющая боль, а из груди не рвались мучительные хрипы. Замёрзшее сердце прекратило трещать и медленно колоться на ледяные осколки. Оно просто перестало биться. Всего на долю секунды. На несколько коротких микромгновений он не мог дышать, не мог двигаться и говорить.

Это было страшно. Ему не хотелось умирать. Сейчас, когда всё было настолько плохо, страх смерти стал особенно пугающим. Костя дёрнулся, ударился плечом о стену и неожиданно понял, что жадно втягивает в себя желанный воздух.

Приступ закончился так же быстро, как и начался. Несколько минут он не пытался встать, ожидая продолжения, а потом заставил себя подняться на ноги. Холодные пальцы коснулись щёк и ощутили влагу. Костя не чувствовал, как плачет. Внутри было слишком холодно и пусто. Отыскав взглядом мобильный телефон, он взял его и быстро нашёл знакомый номер.

— Серый, — дождавшись ответа друга, он тут же прервал его радостное приветствие на полуслове. — Мне нужна твоя помощь.

========== Глава 19 ==========

Богдан провёл тревожный день. Сосредоточиться на работе не получалось, и все его мысли постоянно возвращались к брату. Костя был каким-то странным сегодня утром, и дело тут было не в уколах Глухова. Он выглядел так, словно его резали живьём, а он изо всех сил пытался скрыть это от посторонних глаз. На короткую секунду Богдану пришла в голову ужасная мысль. Что, если брат узнал правду? Об этом не хотелось даже думать, и Богдан заставил себя отмахнуться и забыть. Абсолютно невозможно. Костя просто не смог бы притворяться, узнав такое.