Это была бы хорошая рождественская история, но Рождество давно прошло. Я проводила лучника до двери, на пороге он обернулся ко мне:

- Чем отплатить вам, прекрасная госпожа?

- Прострели жопы следователю Белову и судье Журавец. Справишься?

- Легко, - светло улыбнулся рыжий лучник.

- Я буду ждать. Иди уже давай, - я открыла перед ним дверь.

- Это так не делается, - возразил лучник, - вы должны написать имя на бумаге, перечеркнуть черной стрелой и в полночь бумагу сжечь. Тогда я услышу вас, прекрасная госпожа.

- Так ты маг? - догадалась я.

- Я мститель, - рыжик приподнял свою смешную шляпу, поклонился мне и побежал вниз по лестнице - лук шлепал его по спине. Уже на лестнице он обернулся и прокричал: - У вас четыре стрелы, прекрасная госпожа!

- Вот чудик, - я закрыла дверь на замок. В коридоре надрывался телефон - длинным междугородним звонком. Я сняла трубку.

- Лиза?

- Дани?

- Прости меня, систер, я струсил, не стал ничего тебе говорить. Про свадьбу.

- Проехали, - я села на пол рядом с телефоном, - Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

- Я получу гражданство и сразу разведусь, - горячо пообещал Дани.

- Разводись, - разрешила я.

- Как там Макс?

- Сидит. Ему корячится то ли трояк, то ли этот... четверик. Это у них там так говорят.

- Ты его видела?

- Мы даже обручились, - похвасталась я.

- Класс, - оценил Дани, - и ты к нему туда ездишь?

- Еще и передачи передаю. Ты не плачь, Данечка, у нас здесь тоже все очень интересно.

- У меня сейчас время закончится. Ты простишь меня?

- Не за что прощать. Закон джунглей. Каждый сам за себя.

- Класс. Я люблю тебя, систер.

- Я тебя - тоже нет.

В полночь я зажгла сувенирную свечу в форме чебурашки. На листочке написала "Марат Мирзоев" - эта сволочь присвоила сегодня уже третью мою премию; "следователь Белов", "судья Журавец" и "Дани". Прочла на всякий случай подходящее заклинание (из Стивенсона):

Четыре я стрелы пущу

И четверым я отомщу

Злодеям гнусным четверым

Старинным недругам моим

Они черны и до конца

Вонзятся в черные сердца

Они без промаха летят

И никого не пощадят

После чего перечеркнула злодеев черными маркерными стрелочками и сожгла листок на свечке, мерзко хихикая. Уши чебурашки плавились, и зверюшка сделалась вислоухой. В ночи пробудился и побежал в своем тренажере хорь - один, как бог, в своем железном круге.

1740 (осень)-1741(весна). С моих слов записано верно

Аксель и Ласло не успели еще улечься, Ласло раскладывал перед сном карты, и раз за разом выпадала смерть.

- Как думаешь, кто еще помрет? - спрашивал Аксель. Три недели назад преставилась ее величество императрица, и регентом при малолетнем наследнике сделался небезызвестный герцог Курляндский. Трон, который он призван был греть к совершеннолетию наследника, все три недели качался под ним и скрипел. Гвардеец Сумасвод рассказывал об арестах в полку и о нетерпеливой готовности гвардейцев к перевороту - герцога военные ненавидели, во-первых, за то, что он блядина немецкая, во-вторых, за то, что он тюха. Ходили в народе упорнейшие слухи, что герцог собрался жениться на цесаревне Елисавет, что цесаревна согласна и шьет уже подвенечное платье. Куда герцог собирался девать свою герцогиню, не уточнялось.

- Смерть для тарот означает скорые перемены, - пояснил задумчиво Ласло, - Ты по-прежнему ставишь на нумер один?

- Таково мое кредо, - отвечал Аксель, - я уже однажды банк сорвал на нумере один.

В клетке проснулся и запел кенар. В дверь постучали, Ласло открыл - на пороге стоял асессор Хрущов, по уши в снегу.

- Хорошо, что вы вместе живете, - сказал он весело, - Одевайтесь, едем. Прокопов уже сидит у меня в карете.

- К шлюхам? - спросил догадливый Ласло.

- К шлюхам, - подтвердил Николай Михайлович, - понимаешь, зачем ты нужен?

Ласло догадался, что есть уже информация, кто из звезд арестован и что ему при аресте повредили.

- Я не за печкой уродился, господин асессор, - отвечал он и пошел одеваться.

- Наряжайся, Лешечка, - сказал Ласло Акселю, - и радуйся, кажется, опять ты в дамках. Кто-то арестован, и настолько важный, что мы все вместе отправляемся за ним к шлюхам.

- Ты и я? - удивился Аксель, - Мы-то зачем? Герцог приравнен к царственным особам, считай он принц крови, он неподсуден, куда к нему третью степень?

- Я все слышу, - из прихожей отозвался звонким голосом Хрущов, - Не упражняйтесь в угадывании. Наш интерсант фельдмаршал фон Мюних, а человек он грубый и суровый. Арестованный сегодня в полной мере познакомится с третьей степенью. Так что не забудь свой сундучок, Аксель.

В карете дремал растрепанный Копчик. Аксель с сундучком уселся рядом, растолкал товарища:

- Что, спишь?

- Дремлю, - отозвался Копчик, - хоть часок еще, да мой. От теплой жены оторвали...

- Ты счастлив? Помнишь, говорили мы про графа Эрнеста. Вот он, весь твой.

В карету ввалились Ласло и секретарь, кучер хлестнул лошадей, сани помчались. Копчик надвинул шапку на глаза и захрапел. Ласло и Аксель переглядывались, Николай Михайлович придвинулся к Акселю и проговорил тихо, но внушительно:

- Инструктирую тебя, пока мы едем. Следов оставляй поменее, и проследи, чтобы он на дыбе не сдох. То, чем славен Тороватый, все эти вывихи и торчащие кости, здесь недопустимы. После казни герцогские родственники могут потребовать выдачи тела - и не курляндские родственники, а этот чокнутый французский маршал. Понимаешь, сколько вони будет, если найдут следы пыток. Но и фельдмаршала не надо разочаровывать, сегодня он наш хозяин.

- И крутись как хочешь, - вздохнул Аксель, - и много их там таких, нежных маршальских родственников?

- Всего один, - утешил секретарь, - остальных распихали по камерам до утра, никто их не тронет. Два герцогских брата, три прихвостня и мальчишка-герцог, маленький дюк. До них и пальцем не велено дотрагиваться. Так что выдохни маленько.

Карета встала у переправы, Копчик пробудился и побежал искать лодку. Ласло и Аксель вышли под снег, Николай Михайлович остался в карете.

- Я думаю сделать новую ставку - на то, кто как держится на допросе. Шкала мужества от одного до десяти, - предложил Аксель, - я бы поставил на то, что у герцога будет два из десяти, и при виде дыбы он повалится нам в ноги.

Ласло раскрыл табакерку - половину табака тут же унесло ветром, в остатки насыпался снег:

- Я бы сказал - семь или восемь. Ты забыл про уголовное прошлое.

Вернулся Копчик:

- Лодка только что уплыла с герцогом. Вон их возок под снегом, - указал он на неясно видимый сугроб, - Через полчаса сгрузят его и вернутся за нами.

- Нехорошо, мы должны были прибыть первыми, - секретарь высунулся из кареты и тут же скрылся.

- У арестованного от страха отнялись ноги, его несли в лодку на руках, как куколку, - с удовольствием рассказал Копчик, - Жаль, я не видел.

- Два из десяти, - напомнил Аксель.

- Опять вы за свое, - усмехнулся Копчик, - Только у вас не будет два. При аресте герцог бился с гвардейцами, так, что кровью забрызгало всю спальню. Ночнушка его лопнула, и беднягу несли в карету буквально с голой жопой, завернули в шубу, чтоб чего не приморозить, и тащили, как куль с мукой. Сапоги для него пришлось снять с гвардейца, вон он сидит в возке, ждет свои сапоги назад.

- Семь или восемь, - повторил Ласло.

- А что такое один по вашей системе? - раздался из кареты звонкий секретарский голос.

- Это если он обделается, - предположил Аксель, - а вы бы сколько дали герцогу, ваше благородие?

- Я плохо его знаю, - дверца кареты приоткрылась, - но у нас его сын. Если без сына, дал бы семь или восемь, как доктор Ковач. А так - только пять.