- Потерпи, - успокоил Аксель, - Скоро светлое утречко.

Министр приговорен был к квалифицированной смертной казни - сперва к посажению на кол, затем, когда европейская общественность выразила недоумение - к гуманному отсечению руки и головы. Утром в крепости Аксель лично вырезал осужденному язык. Наивный министр во время допроса пообещал на эшафоте перед казнью что-то очень интересное рассказать народу про герцога Бирона, и в приговоре очередным пунктом прибавилось иссечение языка. На допросах дурак Тороватый вывихнул министру руку так, что уже ни Аксель, ни Ласло не сумели вправить.

Аксель в компании с попом проследовали с осужденным до самой площади, до места казни. Народу собралось не так чтобы очень много - было раннее утро. Асессор Хрущов звонким голосом зачитал с листа "вины" осужденного и его приговор. Профос Гурьянов переживал и волновался перед исполнением квалифицированной казни и не ответил на Акселево приветствие. Аксель смотрел на бывшего министра, на трех его незадачливых конфидентов, и все никак не мог понять, который из трех тот самый знаменитый архитектор. Слон, бьющий горящей нефтью, встал перед его глазами, и ледовый дворец, сверкавший, подобно бриллианту. "Зато герцог доказал всем, что может убивать - говна-пирога", - Аксель решил, что вечером непременно напьется в хлам.

1999 (зима)

Без челки у Макса был жалкий вид.

- Вас что, всех бреют под машинку? - спросила я. Макс криво улыбнулся:

- Сам состриг. От вшей деваться некуда в камере.

Я инстинктивно передернулась, хотя вряд ли на меня кто-то смог бы перескочить. Сизо "Матросская тишина" - и в самом деле незабываемый экзистенциальный опыт. На свидании нас разделяло бронированное стекло, и разговаривали мы через телефонные трубки, как в голливудских фильмах. Только Макс вышел ко мне не в оранжевом, а в спортивненьком - здесь так принято.

- Данька женился. Но ты, наверное, и так это знал.

Макс кивнул с виноватым видом. Предатель.

- Как твои сокамерники, не совсем злыдни? - спросила я.

- Нормальные, - Макс пожал плечами, - у нас в Удомле население примерно такое же.

- А родители не могут взять тебя под залог?

- В России не выпускают под залог, - рассмеялся Макс, - но они стараются выцарапать подписку о невыезде. Проблема в том, что я не москвич, та квартира съемная. Но отец пытается, тут еще один момент.

- Твой шеф тебя топит? - догадалась я.

- Мой шеф позавчера умер, - Макс произнес это с непроницаемым лицом, - Так что у меня есть шанс отделаться малой кровью. Три-четыре года.

- Ничего себе малая кровь, - изумилась я, - я думала, без него вообще все развалится.

- Что ты понимаешь, - горько усмехнулся Макс, - Машина запущена. Будь я под подпиской, еще оставался бы шанс на условный срок. А так...

Что я могла ответить? Все мои красивые иронические фразы в таком месте теряли свою силу. Я смотрела сквозь стекло на Макса, на то, во что превратился его спортивный костюм из капсульной коллекции Бирендонка. На то, во что превратился собственно Макс. Я все бы отдала за то, чтобы у него все стало, как было.

- Я могу тебе чем-то помочь? Ну, кроме передач. Я как-никак по документам теперь твоя невеста.

На передачи деньги давал его адвокат, адвокату деньги оставлял отец Макса, номенклатурщик из Удомли. Я числилась в невестах для следователя Белова и судьи Журавец, чтобы получать разрешение на свидание. Настоящая Максова невеста все это время сидела в этой его Удомле и лила невидимые миру слезы.

- Не бойся, тебе не придется и в самом деле на мне жениться, - успокоила я его.

- А я бы и не отказался, - Макс посмотрел на меня с прежним выражением плавящейся нежности в дымно-серых глазах, - Хочешь? Здесь можно расписаться.

- Это забавный опыт, но нет, - я покачала головой, - вот если тебя отправят в Магадан, я приеду к тебе, как дурная жена декабриста. Всегда мечтала взглянуть на Магадан.

- Владимир, Ярославль, Соликамск, - перечислил Макс предполагаемые направления.

- Не знаю, что и выбрать, все такое вкусное...

- Так выберут за нас.

- Ты читаешь мою книгу?

- А что мне еще делать? Этот Казимир редкостное мудло. Про всех пишет только гадости, бросил брата умирать в ссылке и полкниги об этом сокрушается.

- Кстати, твой хорь теперь у нас Казик.

- Не сдох?

- Что ты, наши тетки его обожают. А деда он даже укусил, - призналась я с удовольствием.

Раздался сигнал, означающий, что свидание подходит к концу и сейчас отключатся трубки.

- Что я могу для тебя сделать? - спросила я.

- Ничего, ты есть, и этого достаточно, - Макс смотрел на меня так, что в груди переворачивалось сердце, - Просто оставайся собой.

Трубки отключились, но мы еще какое-то время делали друг другу знаки через стекло, прежде чем его увели.

В посуде начала уже зарождаться новая жизнь, и я ее вымыла. Посуду, разумеется. С тех пор, как Раечка улетела а Гренобль знакомиться с невесткой, хозяйственная жизнь в нашей семье зашла в тупик. Мы питались готовой расфасованной едой и жили в грязи и позоре.

Герка скулила, голодная, и я ее покормила. Все домочадцы - дед и Стеллочка - уже разбежались по своим работам, но собаку никто не кормил и с ней не гулял. Все ждали, когда я проснусь. Я накинула пуховик, вернее, вошла в него, как в шкаф, и переобулась в луноходы. Взяла сытую округлившуюся Герку на руки и понесла гулять. Герка прыгала по сугробам - только уши взлетали над снегом. В целом пейзаж напоминал "Охотников на снегу" Брейгеля - вдали дети катались по замерзшему пруду на коньках и баба выбивала ковер, бросив его на турник. Я поймала нагулявшуюся Герку и понесла домой.

Створки лифта открылись, я вышла, поставила Герку на коврик и принялась копошиться в замке. На верхних этажах слышался топот - кто-то несся по лестнице вниз. Я поспешила открыть дверь, взяла на руки переминающуюся с лапы на лапу Герку - и неведомая сила втолкнула нас обеих в квартиру. Дверь захлопнулась. Герка тихо, скромно рычала. Я оглянулась - кто там, вор, маньяк? Было бы неплохо, если маньяк, жизнь мне в последнее время была совсем не мила.

Это был мальчик, лет двадцати на вид, с рыжими ресницами и бежевыми глазами. На нем была натовская зеленая форма и берцы, но шляпка отчего-то охотничья, даже с перышком. Если бы Тед Банди так одевался, он бы не преуспел.

- От кого бежишь? - спросила я шепотом.

- Менты, - выдохнул рыжий мальчишка. За спиной у него просматривался лук, на поясе висел колчан - толкиенист или что-то в этом роде.

- Ты что, кому-то жопу прострелил? - догадалась я.

- Типа того.

Перед дверью послышалась возня, позвонили сперва в соседнюю дверь, потом в нашу.

- Ховайся, купидон, - сказала я, прижала покрепче Герку и пошла открывать.

На пороге стояли два мента.

- К вам никто не заходил?

- Рискнули бы, - я предъявила скромно рычащую Герку, - но какой-то парень мимо пробегал. Вы спросите ниже.

Менты извинились и пошли вниз. Я захлопнула дверь:

- Выходи, Робин Гуд.

- Я на кухне. Можно компотика?

- Наглость - второе счастье, - я вышагнула из луноходов и пуховика и босиком пошла на кухню. Герка семенила за мной. Горе-охотник уже присосался к банке с компотом.

- Молодец, напустил слюней, - сказала я, - за что тебя ловят? Ты убийца?

- Я мститель. Черная стрела, - юноша поставил банку на стол и утерся рукавом.

"Псих" - подумала я с удовольствием. Герке он нравился - она терлась о его ноги, как кошка.

- И многих ты погубил, мститель? - спросила я.

- Несть числа, - с достоинством ответствовал мститель, - Вы спасли меня, прекрасная госпожа.

- Сейчас проверим, - я выглянула из кухонного окошка, - Вот выйдут они из подъезда - тогда, считай, и спасла. Вот, теперь спасла. Давай, выметайся, Черная стрела.