Друзья начали отмечать помолвку Копчика в трактире, но чуткие уши шпионов не давали как следует почесать языками, и как-то само собой отмечание переместилось в прозекторскую Ласло - и самим им потом непонятно было, почему их понесло на службу, а не домой, вроде и идти было одинаково, не иначе, захотелось инфернального антуража. Накрыли стол в каморке прозектора, Аксель с пьяных глаз хотел было рассказать, как отравлен был обер-прокурор, но подумал и воздержался. Как-никак княгиня была с Ласло хорошо знакома. Ласло поведал о клубе столичных лекарей - раз в месяц все лекари, кто что-то из себя представляет, собираются в каком-либо месте и перемывают кости своим именитым пациентам. Подобный закрытый клуб существовал и у дворецких, которые раз в месяц так же собирались и сплетничали. Ласло очень хотелось в клуб лекарей, и доктор Климт, личный хирург гофмаршала, обещал его рекомендовать. Ласло даже разложил тарот на да или нет, но вышел "повешенный". Ласло фыркнул, разложил тарот еще раз, и снова вышел "повешенный".

- Что, плохо? - спросил заплетающимся языком Копчик.

- Тарот сей означает, что не в силах человека изменить свою судьбу, он раб обстоятельств, - расшифровал Ласло, - я такое ненавижу.

- Как в греческой трагедии, герой может лишь взывать к высшим силам и молить их, но в судьбе своей не властен, - припомнил свой Геттингенский курс Аксель.

- Давайте, ребята, спать, - проговорил Копчик совсем сонным голосом, забрался на сундук и захрапел. Ласло спал уже, уронив буйную голову на разложенные карты. Аксель собрал со стола бутылки, накинул тулуп и поднялся на крепостную стену - подышать и проветриться. Дух мертвецкой его угнетал.

В морозном небе приветливо горели ясные звезды. Сквозь бойницу видно было, как внизу, перед входом в крепость, из черных крытых саней выгружают очередную куколку господина фон Мекка. Сам фон Мекк, как всегда, в дивной шляпе и в маске, следил за разгрузкой. "А ведь он пытается одеваться поскромнее, - догадался Аксель, - Не привлекать к себе внимания. Все в мире относительно". Аксель вдохнул напоследок морозного воздуха и пошел вниз, в комнаты для допросов - все равно разыщут и призовут. В коридоре встретился ему конвойный.

- Ты здесь! - обрадовался конвойный, - Мы за тобой хотели посылать.

- Да видел в окошко, - сознался Аксель, - коллеги подарочек привезли.

- Это подождет, - отмахнулся конвойный, - Николаши нет на месте, за ним побежали. Без него не приступят, это его клиенты. Тут девку привезли, зайди, пообщайся, пока Николаша подушки давит.

Николашей солдат фамильярно называл секретаря - благо тот не слышал. Выходит, секретарь отсыпается дома, но вот-вот прибудет по зову фон Мекка - не упускать же столь денежную работу. А пока они не встретились, Акселю предстоит допросить самостоятельно некую ночную гостью.

- Что за девка? - спросил он обреченно.

- Да бог весть. Зайди да посмотри - она у Кошкина.

Кошкин был дежуривший в ночь подканцелярист. Аксель зашел к нему, чудом разминувшись с процессией фон Мекка, торжественно влачившей жертву в кабинет к секретарю.

- Быстро ты, - обрадовался Кошкин.

- Я у Ласлы ночевал, - раскрыл интригу Аксель, - праздник у нас был.

- Смотри, допразднуетесь на рабочем месте, - предостерег Кошкин.

- Дурак ты и ссыкло, - огрызнулся Аксель, - вот никто тебя и не зовет. Показывай клиентку.

Аксель привык, конечно, что в их крепости люди становятся непохожи сами на себя. Блекнут и делаются меньше. А у камеристки Леды стали круглые глаза - вместо раскосых. За спиной у нее стоял солдат, придерживал, чтобы не упала со стула.

- Семечки, - оценил Аксель предполагаемую стойкость подозреваемой, - На один зуб. Дай мне донос - хоть почитаю, что с нее спрашивать. Сам-то читал?

- Пока не читал, - Кошкин вытянул из папки донос. Он вообще читал неохотно. Аксель пробежал глазами - шпионаж в пользу Австрийской Цесарии - муть, чушь, к утру девка выйдет на волю - как только графиня проснется и недосчитается пропажи. Даже если дура во всем сознается. О, это уже хуже. Намного хуже. Прелюбодейская связь с его сиятельством графом. Свидетель - тот самый лакей, автор доноса. Девка не выйдет из крепости утром. Девка не выйдет из крепости никогда, только через прозекторскую Ласло. Граф вряд ли падет - у него абонемент во всех борделях столицы - разве что леща высочайшего получит.

Леда смотрела на Акселя своими новыми круглыми глазами и не узнавала его. Ну и слава богу.

- Я сейчас вернусь, - Аксель свернул донос в рулончик, - Брюхо что-то прихватило.

- Донос верни, - вслед ему прокричал Кошкин.

- Да не подотрусь я им, не бойся, - уже из-за двери отвечал Аксель.

"Герой может лишь взывать к высшим силам и молить их - и я это ненавижу, - думал Аксель, стенобитным снарядом проносясь по коридору, - Только бы не пришел еще секретарь!"

У секретарских дверей топталась команда со своею жертвочкой, полицейские раскуривали трубки.

- Не велено... - начал было старший из них, но Аксель уже шагнул в кабинет. Фон Мекк в своей носатой маске сидел за столом Николая Михайловича и полировал ногти. Перчатки и шляпа покоились на столе и поражали изысканностью.

- Что принесло тебя, Алексис? - спросил фон Мекк лениво и добродушно, - В обход приличий и субординации?

- Вот, прочтите, - Аксель согнулся в поклоне и протянул ему злосчастный донос, - У нас камеристка вашей супруги.

- Госпожи фон Мекк? - рассмеялся нарядный пират.

"Болван" - подумал Аксель. Фон Мекк отложил пилочку и начал читать. Под черной маской проступила маска еще одна - злобная и испуганная.

- Остерман. Эта дура - его подарок, - фон Мекк отбросил донос, вскочил с места и принялся бегать по комнате. Аксель лишь успевал поворачивать голову. "Остерман - вице-канцлер, Бюрен - канцлер де-факто, - сообразил он, - и один другому мелко так и подленько гадит. Почти незаметно, ценой всего одной ничтожной жизни".

- Она уже призналась? - фон Мекк остановился, озаренный внезапной мыслью.

- Я вернусь - и она признается, - отвечал Аксель. Фон Мекк положил ладони на пистолеты у себя на поясе.

- Нет, ваше сиятельство, - остановил его Аксель, - вы не можете войти и убить ее, ее арест уже запротоколирован.

- Но ты же - можешь? - фон Мекк нервно рвал свои манжеты, отщипывая от них вплетенное в кружева золото. "Только бы не вошел секретарь" - подумал Аксель и бухнулся на колени. Фон Мекк перестал бегать и уставился на него удивленно - его черные глаза раскрылись шире, чем были прорези в маске.

- Пощадите, - жалобно проговорил Аксель, - девка эта, Леда, невеста друга моего. У них и свадьба назначена. Пощадите ее жизнь, ваше сиятельство! Не губите...

Фон Мекк вернулся за стол, взял в руки донос - манжеты его висели, как тряпки:

- Ты же это читал? - удивленно спросил он Акселя, и донос затрясся вместе с его пальцами.

Аксель попрощался мысленно со штанами, сделал на коленях несколько ползучих шагов к фон Мекку и часто закивал.

- И твой приятель возьмет ее - после всего, что у нее было?

- Они любят друг друга, - заверил Аксель, - да и что там было-то, вранье одно.

- Да все было, - криво усмехнулся фон Мекк, - Остерман, зараза, когда дарил ее, наврал, что у японок там все поперек. А дураку много ли надо? Не поперек оно там, конечно, все как у всех...

Аксель не стерпел и, как был на коленях, заржал. Фон Мекк посмотрел на него и тоже улыбнулся - не волчьей своей, а вполне человеческой приятной улыбкой:

- Я твой должник, Алексис. Пусть живет, стервятина японская. Дай мне перо и бумагу.

В этот момент и вошел в кабинет секретарь и, пораженный зрелищем, застыл на пороге:

- Что за мизансцена, Пушнин?

- Алексис делал мне предложение, - хохотнул фон Мекк, - от которого я не смог отказаться. Где у тебя перо и бумага, Николас?

Аксель встал с колен, отряхнулся и поймал ледяной, ненавидящий взгляд Николая Михайловича. Мол - предупреждали тебя, не трожь чужую деляночку - теперь держись. Секретарь почтительно подал фон Мекку чернила и бумагу, тот быстро что-то черкнул на листе и со словами: