- Может, и отвезу, - Макс посмотрел на меня с любопытством, - хотя идея, конечно, безумная.

- Не вздумай, - вмешался Дани, - я не хочу стоять весь в черном на двойных похоронах вместо своего Гренобля.

- Может, хоть так она перестанет меня ненавидеть, - пожал плечами Макс.

- Сеанс окончен, - я отвернулась к окну. За окном проносились черные силуэты и редкие, одинокие огоньки.

- Что это значит? - не понял Макс, - Сеанс окончен - это из эпохи немого кино?

- Это из уголовного жаргона, - пояснил Дани, - Подрочили - пора и на боковую.

С поезда Макс привез нас в квартиру с чучелами и фальшь-колоннами. По его словам, в этой квартире останавливался его шеф, когда наезжал в Питер.

- То есть кровать продавлена вашими задами? - уточнила я.

- А ты ревнуешь, Лизочка? - развеселился Макс, - Или завидуешь?

- Решаю, где спать. На диване, - я метнула рюкзак на диван перед телевизором.

- Зафаршмачишься, на диване тоже было, - сказал Макс.

- Это геенна огненная, а не квартира.

- Не нравится - переезжай в гостиницу.

- Девочки, не ссорьтесь, - примирительно произнес Дани и звездой упал на греховное ложе, - Лиза, где твоя толерантность?

На часах было уже одиннадцать, и я поспешила в архив, а эти двое развалились на своей пакостной кровати и захрапели. Они свернулись эмбриончиками по разным углам постели, и мне оставалось только надеяться, что они не сползутся за время моего отсутствия.

Я никогда не занималась историей и не училась на историка. И не смогла бы объяснить, что мне за дело до людей, которые при жизни и не взглянули бы в мою сторону. Пробираясь наощупь в воспоминаниях злого и очень одинокого человека, я вдруг расслышала то, о чем он так тщетно пытался рассказать. Казимир был в ссоре со своим младшим братом и много лет заглядывал в глаза случайным собеседникам, намеками выведывал обрывки слухов о человеке, которого давно потерял. Любовь ли, ненависть - время все чувства переплавило в одну бесконечную тоску. Мне лишь хотелось узнать - встретились ли они наконец, эти братья? И по документам выходило - нет, не встретились. Младший брат умер в ссылке, а дурак Казимир - в своем поместье, в чинах и славе. Не знаю, мог ли Казимир что-то сделать, но, кажется, он даже не пробовал - только у всех выспрашивал о бедном своем Рене.

Сухие, сдержанные свидетельства, ядовитые пасквили, прозрачные намеки - все отпечаталось на желтоватой бумаге, трепещущей сейчас в моих ничтожных руках, и все эти слова, добрые, злые, равнодушные - казались мне гипсовым слепком с живого тела. Силуэтами людей в городе Помпеи, застигнутых извержением. Что-то было в этом архивном копании и от работы парфюмера Гренуя. Живой человек с его дурными привычками, интригами, гордыней, нелепым вкусом в одежде, отчаянием, страхами, неожиданной твердостью перед лицом смерти и единственной живой фразой, оставшейся от него в истории: "Я не знаю, что с этим делать" - словно еле слышный голос сказал мне: "Посмотри на меня..." - и я увидела его, того, о ком писал свою книгу бедняга Казимир. И даже расплакалась, когда узнала, чем оно все на самом деле закончилось.

1734,5 (зима). Милосердие господина фон Мекк

Копчик не раз и не два ходил гулять с прекрасной раскосой Ледой, и японка не говорила уже ни слова про графа, а выспрашивала, велико ли поместье Прокоповых и много ли у них с матушкой крепостных. Копчик, как мог, приукрашивал ситуацию. Для пущего приличия вместе с Ледой присутствовала на свиданиях горбатая Мирослава, видимо, хозяйке, посылавшей дуэнью следить за моралью, и в голову не могло прийти, что у Мирославы появится свой собственный ухажер. Ласло, привлеченный сперва рассказами о духах вуду, теперь всерьез находил Мирославу хорошенькой и впридачу интересной собеседницей. Жениться он, конечно, не собирался - но Ласло намерен был жениться только на больших деньгах, а такая дура пока еще не народилась. Аксель же убоялся матушкиного гнева и с арапкой Катериной больше не виделся.

Впрочем, Акселю и без Катерины довольно было приключений. Не успел он отпраздновать посвящение в целого ката и полностью посвятить себя работе - даже лекарскую практику пришлось оставить, как ни жаль - жизнь назначила Акселю новый, неожиданный экзамен. Ранним зимним утром, морозным и темным, перешел Аксель по льду замерзшую реку и явился на службу - и в дверях уже встречал его секретарь Николай Михайлович с самым загадочным лицом.

- Человек тебя ожидает в моем кабинете, - секретарь неожиданно обнял Акселя за плечи, и склонил свою голову к его голове, и зашептал, - Человек этот - Вольдемар Плаксин. Говорю тебе это, чтоб ты знал, с кем пойдешь.

Братья Плаксины несмотря на русское имя были курляндские немцы, именно им подчинялась многочисленная свора, охранявшая особу графа фон Бюрена. На душе у Акселя почернело, вспомнил он и француза, и проклятого щеголя фон Мекка. "Значит, добегался фон Мекк", - подумал Аксель, входя в кабинет. В кабинете ожидал Акселя изящный, стройный господин - Аксель тут же припомнил, что господа Плаксины начинали свою карьеру, сидя шпионами в печной трубе.

- Вы Пушнин? - уточнил стройный Плаксин, ощупывая могучую фигуру Акселя черными бегающими глазами, - Тот самый Пушнин, который кат, но с Геттингенским дипломом лекаря?

- Он самый, - обреченно отвечал Аксель.

- Попрошу проследовать за мной, - пригласил Акселя изящный Плаксин, - вас желает видеть его сиятельство граф фон Бирон.

"И на что я ему?" - подумал Аксель, усмехнувшись про себя французской транскрипции графского имени - значит, пригодилась-таки ворона...

Он ожидал, что на выходе встретят их гвардейцы, или хотя бы графские гайдуки, но Плаксина никто не ждал. Вдвоем перешли они реку по льду - на горизонте еле-еле занималась заря.

- Разве граф не спит? - спросил Аксель, - Ваше благородие?

Но спутник ничего ему не ответил, даже после раболепного благородия. Аксель задумался, в каком чине может быть Плаксин и что он за человек, дворянин ли? Миновали они императорский дворец - Аксель удивился, но промолчал - и задворками привел его Плаксин к манежу.

- На графа в упор не таращиться, лапы не тянуть, - кратко проинструктировал спутника Плаксин, - обращаться соответственно титулу. Как его сиятельство выглядит, знаешь?

Аксель видел графа в подзорную трубу во время придворного катания на лодках и пару раз с крыши, когда двор выезжал в Петергоф, но чтобы вблизи - никогда. Но верил в интуицию и в свою звезду.

- Уж не ошибусь, - пообещал он Плаксину, - Там небось один такой красавец.

Плаксин смерил его подозрительным взглядом:

- Иди с богом. И знай - я слежу за тобой.

Аксель пожал плечами и вошел в манеж. Несмотря на раннее время, здесь суетилась прорва народу - но то были конюхи, лакеи и прочая невзрачная шушера. Да, графа, гарцевавшего на гнедом ахалтекинце, он увидел сразу. "Как просто" - только и подумал Аксель, и внутри себя рассмеялся. Он и не думал, что можно узнать коня, виденного лишь однажды на ночном причале, под метущим в глаза мокрым снегом. Сначала узнать коня, а потом человека. Аксель приблизился - никто его не останавливал, но Аксель чувствовал спиною зоркий глаз Вольдемара Плаксина.

Фон Бюрен спешился и ждал его, играя тонким стеком - перчатки на этот раз на нем были винного цвета. "Говорят, он грызет ногти - вот и разгадка перчаток, - вспомнил Аксель, сам себе смеясь, - борется с дурной привычкой, как может".

- К услугам вашего сиятельства, - Аксель поклонился, стараясь, как и обещал, в упор не таращиться.

- Я слышал, ты лекарь и кат, в одном лице? - уточнил фон Бюрен, - Ты в крепости и пытаешь, и лечишь?

- Лечит другой человек, ваше сиятельство, - отвечал Аксель, - но я имею практику в городе.

- Ты говоришь по-французски? Хотя бы понимаешь? - отрывисто спросил фон Бюрен, и стек затрепетал в его руках.