Он словно знал, как я гневаюсь, когда со мной начинают разговаривать таким вот успокаивающим, покровительственным тоном. Как с полоумной или маленьким ребенком. Мне в такие минуты просто страшно хочется начать визжать: «Прекратите, я не чокнутая!» Но я сдержалась. Вошла в дом, чтобы и правда не стоять на пороге, как истеричка.

– Послушайте, мистер Бакерсон, я сейчас на улице слышала ваш разговор с прислугой по имени Мэри. Вы велели ей не упоминать о шкатулке, если будут расспросы. И это сразу после того, как вы здесь убеждали меня, что впервые слышите о ней. Объяснитесь, если не хотите, чтобы я обвинила вас в укрывательстве отцовского завещания!

– Я не понимаю, о чем вы говорите, мисс Майтлтон. Никакого разговора не было, как и завещания. Уверен, суд не найдет никаких доказательств. – И проникновенно так, сочувственно: – Мне жаль, что у вас такое сильное расстройство. У меня было дело об оформлении опекунства над умалишенными, пришлось посетить Батлем. Страшная это вещь – душевный недуг.

Так я ничего от него и не добилась.

– …Надеюсь, на основе всего вышеизложенного судья примет единственно верное решение, – последние слова своей речи я адресую хранителю закона. Так же, как и взгляд – прямой, в упор.

Время замирает.

Момент истины.

Он не сможет судить иначе. Я не оставила ему выбора. Вся блистательная башня из несокрушимых доводов, аргументов и прецедентов, которую я возвела, взывает к этому решению!

Марций Севрус должен признать Ламберта таном! Чтобы тот открыл мне, как я могу обрести тень и стать равной своему мужчине.

Чтобы у нас с Элвином было будущее, которое мы сможем построить вместе. Будущее в мире фэйри, будущее в мире вечного настоящего.

Князь Церы улыбается, его третий глаз жмурится, словно в непонятном предвкушении, и у меня невесть отчего начинают дрожать пальцы.

Он не должен быть таким довольным! Здесь и сейчас я вынуждаю его предать гордыню ради истины.

Падают последние капли в клепсидре.

Время вышло.

– Все верно. Человечка, – он умудряется в одном коротком слове передать все свое презрение к людям, – потратила много времени, и потратила его не зря. Я действительно обязан признать Ламберта леан Фианнамайла правителем, если в клане нет иных детей с Предназначением правителя или у тана нет иных наследников.

– Но… – вскакивает Стормур. И тут же падает обратно в кресло, повинуясь гневному и указующему жесту.

– Если нет иных наследников, – с явным удовольствием повторяет Марций Севрус. – Но такой наследник есть. – И, чуть повысив голос, зовет: – Рэндольф!

Дверь отворяется, чтобы впустить незнакомого мне фэйри. Я смотрю, как он медленно идет к столу заседаний – изящный, гибкий, чем-то неуловимо опасный. Длинные светлые волосы убраны в две косы по вискам и стянуты назад. Простой доспех воина, два коротких меча на поясе.

Тщетно я пытаюсь вспомнить, где могла раньше видеть это нечеловечески красивое лицо, резко очерченные губы, высокие скулы и янтарные кошачьи глаза.

На весеннем балу? Или на том приеме в Йоль, где мы чуть не поссорились с Элвином?

Ламберт рядом издает сдавленный звук, спугнув мысль, и та ускользает серебристой рыбкой, теряется в потоке воспоминаний. Повернувшись к подзащитному, я успеваю прочесть изумление и отчаяние на его лице.

Фэйри подходит к креслу Марция Севруса и замирает, словно превращаясь в живую статую.

– Знакомьтесь, – судья бесстрастен, но я чувствую скрытую за его равнодушием торжествующую усмешку. – Рэндольф леан Фианнамайл. Единственный законный сын тана Фианнамайла. Рожденный с Предназначением правителя.

Единый выдох и летящий над столом шепот. После слов князя все внимание направлено на светловолосого. Протестующий возглас замирает у меня на губах. Как бы сильно Марций Севрус ни ненавидел людей, он никогда не пойдет на подлог.

Ламберт по-прежнему бледен, словно увидел живого мертвеца. Поймав мой вопросительный взгляд, полукровка кивает в ответ на невысказанный вопрос и шепчет одними губами: «Это он!»

Все потеряно. Труд многих месяцев, средоточие надежд. Мелькнувшая на горизонте победа оборачивается сокрушительным поражением, а на лицах правителей читаются облегчение и насмешка. Они уже готовы объявить таном этого незнакомца в доспехах воина, не думая, что он чужак для клана, не задаваясь вопросом, где был наследник последние десять лет и куда может исчезнуть снова.

Просто за то, что он – чистокровный фэйри.

– Рэндольфу леан Фианнамейлу сейчас должно быть не больше двадцати. Несовершеннолетний юнец. Ваш протеже, кажется, несколько старше.

Ламберт протестующе сжимает мою руку под столом, но это бесполезно. Пусть он узнал брата, я не сдамся!

Буду драться до последнего.

Глаза Марция Севруса полыхают гневом:

– Ты обвиняешь меня в подлоге, человечка лорда-Стража?

– О, нет! Всего лишь пытаюсь понять, как случилось, что наследник старше, чем должен быть?

– Рэндольф! – в голосе князя слышен приказ, но фэйри только пожимает плечами.

– Так получилось.

– Замечательное объяснение. Спасибо, теперь все понятно, – я чувствую, как мои губы раздвигаются в злой усмешке. В такие минуты я и впрямь ощущаю себя голосом Элвина – говорю с его интонациями и его словами. – А задумывались ли вы, сиятельные князья и достойные таны, каким правителем будет тот, кто сбежал от своего Предназначения еще в детстве?! Кто не знает своего рода? Кого никогда не учили править – вас ведь не учили, не так ли, Рэндольф?

Бесполезно! Сиятельным князьям и танам плевать на заботы клана! Лишь бы не допустить правления полукровки и победы человечки в споре!

– Заткните ее кто-нибудь! – возмущается Стормур.

– Она – Голос Стража, а заткнуть Элвина всегда было сложной задачей, – княгиня Иса развлекается, это видно по ее лицу. Я оправдала ее ожидания, пусть и совсем не так, как собиралась.

Поднимается шум. В голосах я с изумлением ловлю обрывки речей в защиту своего подопечного.

Неужели мне удалось поколебать их неприязнь?! Снова безумным, ясным огнем вспыхивает надежда…

Они сомневаются, значит, не все потеряно.

…и тут же гаснет при взгляде на лицо Марция Севруса. Пока жив Рэндольф, он не допустит признания Ламберта.

Внезапно объявившийся наследник молчит. Его лицо – карнавальная маска Вольто [2], равнодушная и пустая.

– И вот еще вопрос. Как получилось, что наследник рос так вдалеке от дома и обучался ремеслу воина, а не правителя? Вы ведь воин, Рэндольф, не так ли? Да еще и вассал Марция Севруса, – заключаю я, рассмотрев клеймо князя Церы на доспехе и рукояти меча.

– Клинок, – все так же равнодушно отвечает фэйри.

– Что, простите?

– Я Клинок князя, – он говорит об этом без малейшего стыда, даже с каким-то внутренним достоинством.

По фэйри бежит возмущенный ропот. Превратить равного, будущего правителя в свою вещь, свой клинок… Признание выставляет Марция Севруса с самой неприглядной стороны. Особенно если вспомнить, что никто не знает, что именно случилось с сыном тана Танцующих-с-Ветром десять лет назад.

Мне хочется расцеловать наследника тана Фианнамейла за его признание. Раб не может быть правителем! Я поднимаюсь, чтобы сказать об этом, но негромкий, ровный голос Рэндольфа обрывает мой порыв.

– Сиятельные князья и таны, – стоит ему начать, в зале воцаряется тишина, словно кто-то внезапно опустил завесу молчания. В этой тишине отчетливо слышно каждое слово фэйри, – ваш спор лишен смысла. Я действительно был рожден, чтобы править, но нити судьбы спутались. Мое Предназначение давно не связано с кланом отца, и мне никогда не стать хорошим правителем. Даже если вы объявите меня таном, я откажусь.

Молчание.

Долгое-долгое молчание.

– Это невозможно, – голос князя Дунадда подобен скрипу несмазанной телеги. – Механизм давно утерян, и боги ушли. Никто не в силах больше вмешаться в полотно судьбы.