Он ведь наш сосед уже много лет, и никто, кроме меня, его не боится и не чувствует запаха крови.

Не сделаю ли я величайшую глупость в своей жизни, отказав ему?

Я уже открыла рот, чтобы сказать, что согласна, когда он оскалился и сразу стал похож на волка, который долго и успешно притворялся собакой.

– А если ты откажешься стать моей женой, я все равно найду способ, – его рука впилась в плечо, оставляя синяки. – Ты будешь принадлежать мне.

– Больно!

– Разве это больно? Ты даже не представляешь, что такое настоящая боль. Тебя ведь никогда не били, Элисон?

В снисходительном тоне мне почудилось обещание. Даже живот заболел от страха, и я решилась.

– Я скажу маме, что вы грозились меня мучить!

Он засмеялся мне в лицо, словно этого и ждал:

– Давай! Беги к матери и расскажи, как твой жених обещал замучить тебя до смерти. Батлемская лечебница для умалишенных ждет! Знаешь, что там делают с пациентами?

Граф прикрыл глаза, и его голос изменился, зазвучал глухо, чуть надтреснуто:

– Их держат взаперти, как животных. В грязи, за решетками, вдалеке от солнечного света. В рубище. Они постоянно кричат, стонут и воют, – он содрогнулся, словно от воспоминания. – А уж какая там вонища…

Еще немного, и у меня бы точно начался припадок. Я прикрыла глаза, силясь побороть дурноту, как от морской болезни.

– Держат всех вместе – мужчин и женщин. Догадываешься, чем это заканчивается? Ублюдков, которые рождаются от подобных союзов, сразу забирают от матери на воспитание в дом призрения. И можно рожать следующего. Особо буйных заковывают в цепи или привязывают к кроватям ремнями. А если будешь слишком беспокойным пациентом, тебе пробьют голову зубилом, чтобы выпустить демонов. Вот здесь, – он ткнул узловатым пальцем мне в висок. – И после этого тебе уже будет все равно, где ты находишься сейчас и кем была когда-то.

Я не хотела слушать его рассказ, но не слушать его было невозможно. Слова повисли в воздухе – тяжелые, правдивые и оттого особенно жуткие.

– Вы там были? – спросила я, еле шевеля губами.

Ни одна сплетня о Блудсворде не упоминала Батлемскую лечебницу для умалишенных, но так рассказывать можно, только если сам прошел через ад и вернулся.

Граф помедлил и кивнул. Мне показалось, что в его темных глазах мелькнул страх.

И я вдруг поняла, что сочувствую его сиятельству.

Батлем. Незримый меч над моей головой, причина, по которой я, как умею, скрываю свои странности.

Дверь за спиной Блудсворда раскрылась:

– О, я вижу, вы поладили. Ах, девочка моя, как я тебе завидую! Любовь – такое прекрасное, светлое чувство. Помнится, мы с твоим отцом…

Блудсворд моргнул. Оскаленный монстр исчез, уступив место вполне привлекательному мужчине.

– Миледи, я рад сообщить, что мисс Майтлтон сделала меня счастливейшим из смертных, сказав «да». Осталось назначить день свадьбы.

– Мама, он лжет! Я не выйду за него!

Маменька посмотрела с укором, как всегда, когда я ляпаю что-то, по ее мнению, неуместное.

– Дорогая, не говори глупостей. Твои шутки совсем не смешны. Сэр Блудсворд, надеюсь, вы не станете воспринимать всерьез это девичье кокетство.

– О нет, миледи. Я все понимаю…

«Но это правда», – шепнула я одними губами.

Бесполезно. Мать всегда слышит только то, что хочет слышать.

Все наши беды начались с маскарада, на который я не поехала.

Я уже давно стараюсь избегать балов и приемов. Мне на них неловко, все время кажется, что обо мне перешептываются, говорят «чокнутая» и пальцем показывают.

На балах я особенно остро чувствую себя чужой и ненужной. В прошлый раз за весь вечер у меня было только три танца, а ведь я хорошо танцую! Лучше сестер, даже лучше большинства невест в Сэнтшиме! Но меня редко приглашают. Обычно я сижу в кресле, смотрю, как кружат другие пары. Я стараюсь не завидовать. Любуюсь, какие они красивые, а к горлу так и подкатывают непрошеные слезы.

Старая дева – девятнадцать лет. В обычной жизни я научилась не жалеть себя и не думать об этом, но знаю, что на балу не получится.

Фанни тоже осталась дома. Маменька по этому поводу очень расстроилась. Фанни пятнадцать – самый лучший возраст, чтобы искать выгодную партию.

– Ах, дорогая, но срок траура уже почти миновал. И нам всем просто необходимо развеяться.

– Неприлично веселиться, когда после смерти отца прошло всего восемь месяцев.

Иногда я завидую набожности и строгости Фанни. Она всегда знает, как правильно. И такая серьезная. Ее даже маменька побаивается.

– Хочешь остаться старой девой? Прямо как Элисон? – фыркнула Китти.

Мне стало до слез обидно. Хотела сказать ей в ответ какую-нибудь гадость, даже воздуха набрала, но так и не нашла, как уколоть.

Зря говорят, что на правду не обижаются. Правда как раз обиднее всего, от нее не отмахнуться.

– Дорогая, ну что ты говоришь. Твоя сестра еще найдет себе прекрасную партию. – По маменькиному лицу было видно, что она ни на полпенса не верит в свои слова.

Никто не верит. Даже я.

– Не найдет, если будет дома сидеть.

Я пробормотала что-то про траур и сбежала.

Маскарад длился до утра. Маменька и Китти думали, что Саймон уехал раньше. Только когда они вернулись домой, выяснилось, что брат сбежал.

Маменька при этом известии стала такой мертвенно-бледной, что я поверила: ей и правда нехорошо.

Никто не знал имени и не помнил внешности женщины, которая увела Саймона. Все, что мы сумели разузнать, расспрашивая гостей, это что на маскараде незнакомка была в зеленом парике и черной полумаске.

– Ах, как это романтично! – закатила глаза Китти.

– Но он должен был нас предупредить, – нахмурилась Фанни.

– Это ужасно! Где мои сердечные капли? – простонала маменька.

Я ничего не сказала. Меня никто не спрашивал.

Не сказала, но подумала: какой он смелый. Все-таки сделал все по-своему, молодец. И еще хорошо помню, как любопытно было познакомиться с избранницей брата.

А чуть позже мы все уже молились, чтобы речь шла всего лишь о поспешном тайном браке. Потому что кучер кареты, в которую села влюбленная парочка, поклялся: мол, остановился по приказу зеленоволосой красотки у кромки леса. На его глазах женщина взяла Саймона за руку и увела за собой в холм.

– Бывает, – философски заметил он, набивая трубку дешевой курительной смесью. – Фэйри балуются. Давнехонько о них не было вестей.

Я слушала, затаив дыхание. Верить? Не верить? Настоящие фэйри, совсем как в сказке?!

Маменька молчала и весь рассказ слушала с каменным лицом, а когда кучер вышел, упала в обморок.

– Я не верю, что Саймон мог так поступить, – заявила она после того, как Фанни поохала над ней должное количество раз, а я поднесла нюхательную соль.

Мой безответственный брат сбежал за неделю до слушания дела о наследстве. И наше и без того непрочное положение стало совсем плачевным.

Нет, мы не сдались так просто, конечно нет! Маменька наняла мага, который, по слухам, накоротке с повелителем фэйри. Седой приземистый колдун оглаживал бороду и смешно пучил глаза. Но делу не помог.

– Фэйри Гэльских холмов здесь ни при чем, – сказал он, разводя руками. – Ни в одном из кланов не слышали о вашем сыне, леди Майтлтон. Должно быть, свидетель соврал.

Я знала от Терри, что старый кучер не соврал, просто перепутал фэйри и ши. Терри объяснил, что это два разных народа. Через холмы лежит путь в страну вечного лета, где обитает племя ши. А родственные им фэйри живут рядом с людьми.

Когда я пыталась рассказать об этом родным, маменька только вздохнула:

– Ах, дорогая, как тебе не стыдно? Держи себя в руках, нам и без твоих фантазий нелегко.

Я так разозлилась, что даже ногой топнула. Ну почему они меня никогда не слушают?!

– Это не фантазия!

Теперь уже и Фанни посмотрела на меня с укоризной:

– Тогда откуда ты это знаешь?