– Тушу принесите.

Принесли. Жалко было, конечно, для непонятно чего такое богатство отдавать, но с Ныряльщиком лучше не шути – это многие понимали интуитивно. Принесли, отдали.

Обмотав более сговорчивую свинью за задние ноги, Чет столкнул ее в колодец. Зазвенела, разматываясь цепь, едва слышно плёхнула вода, и земля содрогнулась. Толпа ахнула. Кто-то по привычке сбежал, но большинство осталось – любопытство пересилило страх.

Какое-то время Чет удерживал цепь, потом под землей произошел еще один толчок, едва заметный, после которого Ныряльщик вытянул тушу обратно на свет божий, оглядел и громогласно обратился к населению.

– Кто из вас мне объяснит, что это значит? – поинтересовался требовательно, пересекаясь взглядом то с одним, то с других зрителем.

– Мы не знаем, – ответил за всех сельский староста Тиофан, старичок пугливый, набожный и седой, как лунь. – Мы ничего не ведаем, господин мой.

– Ясно, кто бы сомневался, – буркнул себе под нос Чет, возвращая взгляд к несчастной свиной туше, в чьих боках теперь зияло несколько дыр, красноречиво отвечающих на вопрос, что происходит с теми, кто лезет в колодец без спроса. Дыры были небольшие, аккуратно-круглые, и по краям их поблескивала какая-то странная серебристая изморозь. Чет не знал ее сути, но ясно понял одно – это колдовское, чуждое, опасное.

Несколько минут Ныряльщик внимательно оглядывал толпу. Перескакивал взглядом с лица на лицо, отыскивая признаки возможной магии. Сам он колдовской силой не обладал – это для Святого Ордена противоестественно, – но почуять ее в других мог. Вот и искал, да попадалось все не то: то Огниевские бугаи (закрыли весь обзор), то божий одуванчик староста, то какие-то бабы, мужики, все, как один, дородные и серые. Наконец искомое отыскалось. Три девчонки – жмутся позади остальных. Не то чтобы прямо маги из магов, но в ауре что-то однозначно проблескивает.

– Что же теперь будет с нами? Вы нас оставите? – осторожно поинтересовался староста.

– Пока не собирался.

– Тогда мы для вас гостевой дом приготовим, – обрадовано выдохнул старик. – Вы только нас не бросайте, господин Ныряльщик.

– Пока не собирался, – без особого энтузиазма повторился Чет. – Показывайте свой дом, а заодно доставьте туда свинью и этих троих.

***

По дороге к гостевому дому падре Герман наставлял их со всей строгостью, переживал, не верил, что все может обойтись хорошо и его беспечные подопечные не натворят очередных дуростей. И естественно по поводу этих самых дуростей у всех имелись свои планы и виды.

Белка о них не думала, наученная горьким опытом многодневного зубрежа. Лиска, будучи существом крайне расчетливым и осторожным, вообще не приняла поучения на собственный счет. Упрямая Змейка клятвенно пообещала вести себя хорошо, но мысли в ее голове роились как обычно вредные и непредсказуемые.

«Святой Ныряльщик. Приличный человек, – мысленно передразнивала она падре Германа. – Ага! Прямо сейчас! Да вы только поглядите на этого клоуна? Тигр под ним полудохлый, в колодец прыгать он не будет! Тьфу, смехота! А мы еще должны теперь тащиться к нему представать пред сиятельные очи, непонятно зачем, почему? Дудки! Я ему устрою… этому Святому Ныряльщику! Обязательно устрою, пусть себе там не думает!»

Деревенская улица закончилась поросшим сиренью пустырем. Там много лет назад выгорело три дома, и суеверные жители не рискнули застроить несчастливое место вновь.

Четвертый дом – крайний в ряду – остался от богатой старухи, якобы из знатного рода. Хозяйка померла от жадности, и теперь дом пустовал, ожидая наследников, которые почему-то не торопились его занимать. А дом был хорош. Двухэтажный, с резными наличниками и высокими ступенями. Медный петушок на крыше весело крутился при каждом дуновении ветра и поскрипывал, будто пел.

Падре Герман оставил воспитанниц перед крыльцом. Заставил одернуть платья, прикрыть головы тонкими шалями и опустить глаза.

– Ну, вот, – кивнул обрадовано, – теперь вы похожи на благочестивых дев, а не на, прости господи, отродий демонских. И ведите себя хорошо. Слушайтесь Святого…

– Ага, – не удержалась от язвительного вопроса Змейка, – а если он приставать будет?

– Ты что несешь, глупая! – тут же побагровел падре. – Ишь, чего удумала. Смотри у меня.

А Чет тем временем обживал предоставленные апартаменты. Оставив Вафлю на первом этаже, он выбрал себе на втором комнату с балконом, по витиеватым балясинам которого плелись разноцветные вьюны. Оглядевшись по сторонам, Ныряльщик вынул из поясной сумки сигареты и зажигалку, закурил. «Ну и глухомань, – подумал, морщась от бьющего в глаза солнечного луча, – а главное, хрен знает, что за ерунда тут творится с местным колодцем. Ладно, найдется подходящий маг – может, станет яснее».

В дверь постучали так громко и настойчиво, что Чет от неожиданности выронил сигарету. Красной искрой она упала с балкона и затерялась где-то внизу, в зарослях цветов и зелени.

– Господин Ныряльщик! Это я, падре. Могу войти?

– Входите.

– Как устроились? – оставив воспитанниц за дверью, падре Герман проскользнул в комнату. – Уютно?

– Нормально, – без особого энтузиазма согласился Чет. – Девиц привели?

– Да.

– Давайте их сюда и можете быть свободны.

Вскоре Белка, Змейка и Лиска стояли посреди комнаты, а падре Герман оказался выдворенным восвояси.

– Ну, что, кордебалет, знакомиться будем? – вкрадчиво поинтересовался Чет, изобразив на лице самый строгий из имеющихся прищуров.

– Мы не такие, – испуганно округлила глаза Белка.

– Мы не бордель, – сухо разъяснила фразу подруги Лиска. Сложившаяся ситуация нравилась ей все меньше. Святой Ныряльщик вблизи оказался еще подозрительнее, чем показался издали. Нет, ну где вы видели таких Святых? Да в этом Святом ничего святого…

– Сам такой, – зло буркнула Змейка, в тщетной надежде, что ее не услышат. Нахамишь «дорогому» гостю – получишь от падре. Не нахамишь – будешь мучиться потом от неудовлетворенности. Неведомое словцо вызвало немедленное и непреодолимое желание высказаться, возмутиться соответствующим образом, поэтому Змейка решила, что если тихо, то можно. Она не учла одного – в полной тишине даже тихо бывает громко.

Слава небу и земле, Ныряльщик не обиделся.

– Ладно, ладно, – миролюбиво развел руками, – я не то имел в виду. Я про магию вашу.

– Какую еще магию? Вы путаете чего-то, – первой стала выкручиваться хитрая Лиска, но уж очень фальшиво это вышло.

– Нет у нас никакой магии. Вот выдумали! – сурово заявила Змейка, а Белка благоразумно промолчала. Она испугалась, что Ныряльщик этот непременно накажет их за дерзость, или вообще нажалуется падре. Только Чет ничего подобного не сделал, а заявил недоверчиво.

– Да ну?

– Точно говорю, нету магии, вот тебе Пресветлое Знамение, – настояла Змейка, прижав руки сперва ко рту, а потом переложив их на грудь. – Мы ж сама скромность, само благочестие.

– Да я вижу, – невозмутимо отозвался Чет, – что ты от благочестия даже руки, осеняясь, перепутала.

– Так от усердия же.

– Угу, хорошо. Придется тебе сегодня еще поусердствовать. И хватит уже комедию ломать, я ауры ваши вижу, у всех троих…

Разоблачение заметно поубавило Змейкин пыл, она сразу поникла и, взглянув на Ныряльщика исподлобья, осторожно поинтересовалась.

– Чего делать-то надо?

– Позже объясню. А теперь выстройтесь-ка в рядок, кордебалет.

Девицы послушно встали в шеренгу, затихли, кто со страху кто от любопытства. Чет прошелся перед ними, как генерал перед солдатами и оглядел каждую с ног до головы.

Разглядывать колдовские ауры он навострился весьма неплохо. Обычно Чета отсылали на самые сомнительные и выходящие из ряда вон задания. Часто с подвохом. Подвохи бывали разные, но обычно заросшие тьмой колодцы караулила нечисть. Еще бы! Черная Вода таким силу дает, питает – вот и караулят свое. Пару раз Чет хорошенько получал от сельских ведьм, когда усталый выбирался из очищенного колодца. Наученный горьким опытом он стал вычислять возможных противников заранее и неплохо в этом преуспел.