Когда сердито заворчала кошка, Белка поняла – пришел! Она замерла на нижней ступени, глядя, как с улицы наползает в освещенный луной вырез дверного проема длинная черная тень. Следом идет привязанная к тени фигура, белая, высокая.

Либерти Эй по-хозяйски шагнул на двор, встал посреди и, отыскав взглядом Белку, улыбнулся ласково и кровожадно.

– Ну, здравствуй, любимая, заждалась? Подойди-ка ко мне.

Голос бархатный, глубокий потек, заполняя вечерние сумерки. Вязкий и густой, будто кисель, он зачаровывал и пленял, не давая осторожным мыслям рождаться в голове. Белка, как пьяная, пошла на ватных ногах к Ныряльщику, остановилась в полушаге, и он сам приблизился, будто подплыл, настолько плавным оказалось движение. Ледяные руки легли на Белкину талию. От этого прикосновения девушку пробрал холод, словно под одежду ей попала пара пригоршней снега, но оторваться, отойти или сбежать не было сил, да, честно говоря, и желания.

Белка закинула голову, с восторгом и трепетом глядя в лицо Ныряльщику, спросила робко:

– Почему у вас такие зубы?

Зубы. Они действительно выглядели ненормально. Среди обычных, человечьих, торчали два острых длинных клыка.

– Зубы? – Либерти Эй вопросительно взглянул на девушку и задумчиво провел языком по остриям клыков. – Ерунда. Нашей любви они мешать не будут. Поцелуй же меня скорее!

– А если я вас поцелую, вы меня не укусите?

– Нет, конечно.

– И не съедите?

– Ну, что ты! Съесть любимую, как можно! – пылко заявил Либерти Эй да призадумался. Помолчав с полминуты, он снова улыбнулся и продолжил. – Хотя, поесть – идея неплохая, а то что-то с голодухи дурные мысли лезут в голову.

– Я принесу! – воодушевилась Белка и, ловко вывернувшись из объятий, бодро поспешила на кухню. – Сейчас! У меня столько всего наготовлено – пальчики оближете!

К великому расстройству и удивлению Белки, «облизать пальцы» ненаглядный Либерти Эй успел в ее отсутствие. Так что пышный пирог и кувшин молока оказались ненужными. Когда девушка вернулась, у ног Ныряльщика мятой кровавой кучей валялись останки курицы. Сам возлюбленный небрежно утирал белым рукавом лицо. Пестрые перья, липнущие к дорогой ткани, красноречиво указывали на то, что гость насытился без стараний хозяйки.

Пока Белка соображала, стоя на нижней ступеньке лестницы, Ныряльщик устремился к ней. Быстро приблизился, взглянул сверху вниз и снова обнял. Одной рукой. Так, что дышать стало трудно. Девушка ахнула и выронила на пол пирог. Плеснуло в стороны молоко из кувшина, а Либерти Эй тем временем ухватил своими ухоженными пальцами ее подбородок и мягко коснулся губами губ. Этот поцелуй, нежный, хоть и холодный, моментально вскружил девушке голову. Она зажмурилась и забылась. Кувшин выпал из руки, растеклось и впиталось в доски ненужное уже молоко.

Поцелуй… Ах, поцелуй! Такого Белка не могла представить и во сне. А тут – на тебе – все заветные мечты разом сбылись! И ненаглядный Либерти Эй, и ночь, и романтика и любовь! Все и сразу, словно фея-крестная палочкой махнула…

Белка прижалась ладонями к широкой груди Ныряльщика. Пальцы снова наткнулись на страшные дыры. Это немного отрезвило. Поцелуй разорвался резко. Взгляд сам собой обратился к черным ранам. И, как ни странно, одна из них как будто начала затягиваться.

– Любимая, – голос Либерти Эя оглушил, зазвучал над ухом, возвращая в холодную сонную негу. Опасно блеснули клыки. – Пойдем же на сеновал или в дом, куда скажешь. Куда захочешь, куда пригласишь. И там мы с тобой…

Последовала длинная тирада, от откровенности которой Белке стало худо. Она побагровела от стыда и обреченно зажмурилось. Это не помогло. Помог Чет, явившийся неизвестно откуда, как волшебная Сивка-Бурка. Он схватил Белку за шкирку и с силой выдернул из объятий бывшего коллеги. Девушка истошно завизжала. Либерти Эй заворчал сердито и недовольно, будто цепной пес, у которого отобрали кость. Теперь он стоял у начала лестницы, растрепанная перепуганная Белка на ее верхней ступени, рядом с кухонной дверью, а Чет между ними.

– Либ! Где же ты этой пошлятины набрался, а? Даже у меня уши вянут. Эдак тебя пробрало-то с воздержания!

Чет присел на ступеньку, развел в стороны руки, показывая темному созданию ладони с сияющими печатями. Он старался держаться непринужденно и даже весело, не подавать вида, что внутри напряжен, как лук с натянутой до предела тетивой.

Чет не боялся упырей.

Обычный среднестатистический упырь, «проросший» из какого-нибудь забулдыги, вора или убийцы его вряд ли бы насторожил, но этот… Свет и Тьма слишком полярны, чтобы уживаться в одном существе, а, значит, стоящий на засыпанных сенной трухой досках Либерти Эй – бомба замедленного действия. А может и не замедленного! Кто знает, в какую минуту и что в нем пересилит? Да и вообще – стабильности в упырином организме ждать не приходится. Если на время пересилит Свет, Тьма начнет расти, чтобы перехватить инициативу, и вскоре выплеснется – разбухшая и неукротимая.

Опасно. А вообще, с упырями у Светлого Ордена разговор короткий.

Чет смотрел на упыря. Упырь на Чета. «Эх, Либ. Как же тебя угораздило то? Был ведь приличным человеком. Тебя в пример мне ставили, а теперь ведешь себя, как матрос в борделе. Хорош пример! – мысленно сокрушался Ныряльщик. – Что делать теперь с тобой?» Вопрос вышел риторическим. Что делать в подобной ситуации Чет знал прекрасно. Уничтожать. Стирать с лица земли. Как говорится – не хочется, но надо!

– Прости, Либ, но придется тебя того…

Он не спеша поднялся, попутно собирая в кулаках сокрушительные сгустки света, но тут на него с верхней ступеньки кубарем свалилась визжащая Белка. Растянувшись на ступеньках, они завопила безумным голосом:

– Нет, господин Ныряльщик! Только не убивайте Либерти Эя – любимого моего! Умоляю! Прошу!

– Сдурела? А ну иди в дом! – прикрикнул на полоумную девицу Чет и попытался водворить ее обратно – на верхнюю ступеньку.

– Не пойду! Я его защищать буду! Кто ж кроме меня его спасет? – выворачиваясь из Четовых рук, возмущенно пищала Белка.

Возня опасно приблизила обоих к нижней ступени. Ныряльщик первым оказался рядом с упырем, и тот ситуацией, конечно, воспользовался. В один миг «беззащитный» Либерти Эй обнажил до десен свои новоприобретенные зубы и ловко тяпнул Чета за предплечье чуть выше запястья.

– Либ, скотина, чего творишь!

Выругавшись, Чет выдрал руку из упырьих клыков и под аккомпанемент Белкиных причитаний хорошенько врезал неадекватному коллеге озаренным светом кулаком. Тот пошатнулся, рухнул на пол.

– Теперь все ясно? – грозно рыкнул на девушку Ныряльщик, но та продолжала стоять на своем, будто не слыша ничего и не видя.

– Ай-ай-ай! Не убивайте его, прошу!

– А если он полдеревни пережрет? Что тогда?

– Не пожрет! Я ему рот заткну!

– Чем? Поцелуем? Все. Хватит болтовни. Прости, Либ…

Белка снова зарыдала, повисла на нем, но Чет был непреклонен. Он решительно повернулся к Либерти Эю и озадаченно замер с зажженной печатью. Упырь сидел на полу и смотрел на присутствующих абсолютно ясными, чистыми, человечьими глазами. Повисла напряженная пауза.

– За что простить, Чет? – наконец тихо произнес он. – Где я, и что здесь вообще происходит?

– Все нормально, Либ. Ты умер, ожил, пристал к девушке и задавил курицу. А еще выражался в самых непристойных выражениях о том как… Ты уверен, что мне следует все это сейчас повторить?

– Не нужно, Чет. Какой позор, – Либерти Эй сокрушенно покачал головой. Белые пряди метнулись из стороны в сторону, мертвенно блеснув в лунном свете.

– Поздравляю тебя – ты теперь упырь, Либ. Поэтому, извини, но я должен тебя грохнуть. Сам понимаешь – безопасность превыше всего.

– Я понимаю. Все верно. Не тяни, Зетта, – смиренно ответил Либерти Эй.

Белка снова ударилась в слезы.

– Не убивайте его, он мой жених! – возмущению ее не было предела. Она встала во весь рост, полненькая, раскрасневшаяся, растрепанная, похожая на хорошенького, мягкого и пушистого, но очень злого сурка. Обычно покладистая и осторожная, в этот раз она приготовилась сражаться за свою любовь до конца. Даже с Четом Зеттой.