Вот наконец он у себя дома. Машинально прошёл на кухню, переложил содержимое чёрного пакета на стол, открыл бутылку. Послышалось лёгкое шипение. Раньше этот звук приятно щекотал его слух. Но в этот раз он не дошёл до его ушей. Он придвинул к себе стоявшую на столе толстую стеклянную кружку с рисунком кукарекающего петуха, налил из бутылки желтоватую, мутную, пенящуюся жидкость и жадно стал пить.

Пиво показалось прогорклым, драло горло. Фирдус сел на шаткую табуретку, со стуком отставил кружку, поставил локти на стол, обхватил голову руками. Пальцы нащупали липкую влагу. Голова гудела, на носу и губах была кровь, живот болел.

Но больше всего страданий причиняла огненная стрела, вонзившаяся в сердце. Она была выпущена из горящих глаз черноволосого парня. Фирдус никогда его прежде не видел, но узнал. Это сын Загиды. Он должен был явиться когда-нибудь и вот наконец пришёл. Пришёл, чтоб отомстить за тебя, Загида!

Или это ты сама приняла облик взбешённого юноши? Но ведь совсем другая была. С пухлых алых губ не сходила ясная улыбка, под чёрными кудрями и раскидистыми, как бы задиристыми бровями искрились жгучие глаза. От твоего звонкого смеха, раздавшегося в коридоре общежития, словно от звука струнного оркестра, светлели озабоченные лица. От тебя исходили невидимые глазу, но греющие сердца лучи, таинственная притягательная сила.

Пишут же в книгах о роковых женщинах. Прекрасные создания, возбуждающие непоборимое, сводившее с ума чувство любви к себе… И колдуньи, приносящие влюблённым в них гибель. Такова была, например, Кармен, воспетая в веках. Храни Аллах от встречи с такой!

Но не стал Всевышний оберегать Фирдуса от чар прекрасного и опасного создания. Позволил богине любви, проказнице Афродите, выставить на его жизненном пути Загиду.

А теперь, спустя много лет, позволил ей восстать из небытия. Да, это она ожила, но не весёлая, звонко смеющаяся, какой её знали все, а гневная, яростная, опасная как молния. Обожгла так и не зажившую за долгие годы сердечную рану огненным взором. В нём было всё: отторжение, омерзение, ненависть. Никто не мог и представить себе, что глаза этой доброй, улыбчивой девушки могут полыхнуть таким пламенем.

Да, однажды этот жар уже обжёг было всё нутро Фирдуса. И оставил рану на всю жизнь. Не только в сердце, но и в судьбе. Разрушил его мечты, закрыл все дороги перед ним.

…Жёлтыми, неопрятными ногтями он разорвал пачку «Беломорканала», вынул папиросу, сунул в щель опухших губ, зажёг спичкой. Потом встал и пошёл в комнату. Облезлый диван, замызганный круглый стол, обшарпанный книжный шкафчик и телевизор «Рубин» на полке – такова была обстановка его последнего пристанища. После смерти жены трёхкомнатную квартиру пришлось разменять: невестка не пожелала жить со свёкром под одной крышей.

Вот с чем он остался после многолетних трудов. А ведь служил своей родине вдвойне усерднее других!

И вот награда. Пенсия, с которой еле сводишь концы с концами, да это неуютное, лишённое душевного тепла жилище…

Но ведь в молодости он и в мыслях не допускал, что окажется хуже других. Наоборот, стремился быть выше всех на голову, пусть не во всём, но в чём-то своём. И считал, что достоин этого. Но подняться особо не удавалось. Науки давались ему трудно, где уж там до Загиды с её повышенной стипендией! Всегда первая, всегда на «отлично». Перед экзаменами одногруппники подшучивали: «Вперёд, к новым победам под знаменем Кадерметовой!» И в шуточных соревнованиях в силе и ловкости между парнями Фирдус тоже не выскакивал в середину. Страдал от зависти, видя как один подкидывает тяжёлые гири, другой гнёт железные прутья. Если уж кто шутя валил его на пол, пиши пропало: аж серел лицом. А что внутри у него творилось, один Бог знает.

Конечно, никому не приятно оказаться хуже других. Поэтому каждый создаёт внутри себя своеобразный духовный щит, защищающий чуткую душу от подобных ран. У одного – это сильные мускулы, у другого – острый ум, у третьего – неотразимая красота. А у кого – просто весёлый нрав или мягкое обаяние. Как говорится, у каждого есть свой конёк.

Среди этой яркой пестроты Фирдус казался унылым серым пятном. Как жаль, что Создатель не наделил его ничем особо примечательным.

Но человеку необходим внутренний щит. Такой, который, пусть неявно, внутренне, перед собственными глазами поднимал бы его над толпой. А при случае мог бы служить и орудием мести.

И такой щит нашёлся. Вернее, попался ему в руки. Правда, нельзя было открыто выставлять его перед грудью. Он был подобен подносу, привязанному под камзолом к спине мальчишки-проказника из стихотворения Габдуллы Тукая «Таз малай». Снаружи не виден, но хорошо защищает от ударов прута.

Фирдуса же он защищал от неудачных шуток сокурсников и приятелей, от их щелчков в нос и тычков под ребро, от колких насмешек шаловливых девиц. Он терпел, в ответ лишь улыбался. Но поскольку особого интереса к нему никто не проявлял, то не замечали и яда, примешанного к этой улыбке. «Смейтесь, смейтесь! – думал он про себя. – Придёт время, будете слёзы горькие лить. Уж покажу я вам кузькину мать!»

Он заранее внутренне торжествовал, потому что был уверен, что именно так и будет. И не надо было ему, чтобы достичь желаемого, целыми днями сидеть над книгами в библиотеке или, обливаясь потом, крутить гантели, или гонять мяч по стадиону. Даже не надо было, как некоторые делают, спать на голой сетке железной кровати.

Его сила была на острие пера.

Да, именно так. Просто надо найти укромный угол, написать на бумаге что нужно, потом отнести эту бумагу в назначенное место и вручить сидящему за столом человеку средних лет по фамилии Токтогулов.

Именно этот тип, лицом похожий на узбека, строго наказал Фирдусу ни с кем не соперничать, не затевать ссор и драк, а наоборот, дружить и ладить со всеми.

Почему именно на него пал выбор для этого деликатного дела, Фирдус не спросил, понимал, что прямого ответа не получит. Но про себя заключил, что удостоился такого высокого доверия за свою надёжность, честность и правдивость. Такие люди не будут сотрудничать с кем попало.

…Сотрудничество началось для него неожиданно. Можно сказать, странным образом. В один из декабрьских вечеров его позвали из общежития на улицу. На крыльце его ждал незнакомый парень. «Завтра во время обеда тебя будут ждать в гостинице «Совет», – сказал он. – Двадцать вторая комната. Смотри, не забудь. И никому ни слова об этом!» И как-то подняв брови, выпятив губы, состроил странную гримасу и, увидев входивших во двор двух парней, поспешно удалился. Фирдус остался в растерянности. Кто может ждать его в гостинице? Неужели кто-то из односельчан? Но когда же встреча земляков была секретным делом? Или это девушка какая-нибудь надумала пошутить? А если шутку затеяла… Загида? Это была, конечно, глупая мысль. Совсем сумасшедшая. Ведь её глаза как бы в упор его не видят, взгляд проскальзывает мимо. И на приветы отвечает нехотя, просто ради приличия.

Хотя, кто знает этих девушек! Никогда не угадаешь, что у них на уме. Сегодня одно, завтра другое, меняются на глазах. Может, собрались отметить праздник какой, например чей-то день рождения. В такие компании лучше ходить с другом, с подругой. Ах, как было бы хорошо, если б хоть один вечер почувствовать себя парнем Загиды!

Но в комнате на втором этаже ожидал его совсем даже не компания какая-нибудь, а плотного сложения мужчина средних лет, по виду похожий на жителя Средней Азии. Странно это было, как-то таинственно даже. И комната погружена в полутьму – на окнах задёрнуты шторы. Что надо этому типу от Фирдуса?

– Проходи присаживайся, браток, – сказал он, поздоровавшись за руку. – Я Сает Токтогулов, можешь звать просто дядей Саетом. – Его густой голос был мягок, приятен для уха, глаза смотрели приветливо. – Посоветоваться нам с тобой надо.

– О чём это? – спросил Фирдус, сев на кожаное кресло напротив него.

– О будущем, – сказал Сает как бы размышляя. – О судьбе… И не только твоей, но и моей, многих людей. Всей страны. Ты не будешь против, если мы пофилософствуем немного? У тебя есть время? Никуда не торопишься?