– Не было никакого Вилена ни в нашей, ни в параллельных группах… Может, из её деревни?.. У нас лучшим парнем был Тауфик. На последнюю встречу группы прилетел прямо из Сочи. С охапкой цветов, с бутылками вина и коробками конфет. Всех потряс.

– Он там живёт?

– Москвичом стал. Поднялся высоко, улетел далеко. И не удивительно: такие люди не выносят душного климата провинции… Окончил в Москве аспирантуру, ездит по стране – преподаёт в филиалах солидного столичного института… А вот и наш Фирдус. В самой середине.

У Фариды едва изменился, как бы потускнел голос. Глаз Муртазы с жадностью впился в фотографию. Жидкие волосы зачёсаны набок. На несколько удлинённом лице всё вроде на месте, только вот портит вид маленький, впалый подбородок. И ещё взгляд кругленьких глаз. Смотрят не прямо, а как бы вбок, будто скрывают что-то. Муртазе он показался отвратительным.

– Мама написала о нём тоже…

– Да-а? Если можно… У неё не было секретов от меня… Можно узнать, что она написала?

– Всего одно предложение: «Все мои насчастья начались из-за Садирова Фирдуса».

– И Тауфик говорил мне о том же. Правда, не тогда, когда случились с ним те передряги, а уже после окончания института. Сказал, что на него донёс Садиров. Но слухи о том, что Фирдус – стукач, ходили всегда. Что он сексот, то бишь секретный сотрудник КГБ[1].

– И что искал КГБ среди студентов? Шпионов?

– Известно же, во всех странах первыми против власти поднимаются студенты. Возмутители общества, зачинщики беспорядков, уличных бунтов – везде они. Власти необходимо видеть это в зародыше. И убить. Ничего странного, что КГБ имел своих людей среди студентов. Иначе грош ему цена.

– И много было таких среди вас?

– Кто знает? После случая с Тауфиком, конечно же, мы крепко задумались над этим. Один подозревает того, другой этого… Но открыто об этом не говорил никто. Только шептались по углам. Всё же теперь я могу сказать с полной уверенностью…

– Про Садирова?

Вопрос прозвучал резковато, и Муртаза почувствовал неловкость. Однако Фарида не обратила на это внимания.

– Да, – как-то печально подтвердила она. – На последней нашей встрече Тауфик ещё раз сказал, что теперь уже нет никаких сомнений в том, что Загиду оклеветал Садиров. Имено он донёс, что она потомок репрессированных, что хлопочет о реабилитации крымских татар, хочет поднять этот вопрос на собрании группы, и слагает жалостливые стихи об их печальной судьбе.

– Но разве что-то могли изменить её попытки?

– Знаешь же, наверно, после пятьдесят шестого года большинству депортировнных во время войны народов было разрешено возвращаться на свою родину. Но крымским татарам такого разрешения не дали.

– Как не знать, я сам крымский татарин, – сказал Муртаза с внутренней гордостью. – Я Асанин!

Фарида прикусила губу.

– Когда до меня дошли слухи о замужестве Загиды, я решила, что её жених наш земляк. Видишь, ошиблась. Не пришло в голову спросить, за какого татарина она вышла. Может, она предвидела это задолго до того? Иначе как объяснить её стихи? Такие душевные, словно о собственной родине: «На вершине Карадага отдохну я в белой ложе…» До сих пор в ушах звучит её голос… Сначала нам показалось странным то, что она так близко к сердцу принимает судьбу чужого народа. Мало ли таких трагедий на земле? Но потом я поняла её. Оказывается, ещё школьницей она была в Крыму. Группу лучших учащихся из их района отправили туда на турбазу отдыхать. Конечно же, Загида была в их числе. Ездили они на экскурсии, в том числе и в Алупку, увидели памятник дважды Герою Советского Союза Аметхану Султану. Там-то и услышала она рассказы о том, как выселяли с родной земли целый народ. Мало сказать, что Загида была потрясена. Это ошеломило её. Нас же с малолетства воспитывали в том духе, что Советский Союз – самая лучшая страна в мире, что в ней всё делается ради счастья народа. А тут такое… С первого раза поверить в это было невозможно. Но сквозь её душу словно прошёл электрический ток, потому что соединились два конца: судьба репрессированного народа и судьба репрессированного деда. Для родного дедушки она уже ничего не могла сделать. Но вот в защиту крымских татар можно было что-то сделать. Хоть слово своё положить на весы, на которых определялось их будущее… Так она считала. Не надо было ей так горячиться! Да разве её удержишь? Задумала отправить коллективное письмо в Центральный комитет коммунистической партии в защиту крымских татар. Уговаривала нас обсудить этот вопрос на собрании, принять постановление и каждому поставить подпись под ним. Мечтательница была наша Загида! Романтик!

Фарида удивлённо покачала головой, словно узнала об этом только что.

– И какое же решение приняло ваше собрание?

– Да не было никакого собрания. Как только преподаватель завершил последнюю лекцию и прозвучал звонок, все встали и ушли. У каждого нашлась своя причина: к кому-то приехали земляки, у кого-то заболел родственник. Одному надо спешить на спортивную секцию, другому – в драмкружок. А то и голова заболела. Остались мы сидеть в аудитории с Загидой вдвоём. Да заглянул в дверь Фирдус. Это мне запомнилось.

– А Тауфик? Он-то где был?

– Как раз ему-то пуще других надо было опасаться быть замеченным в таких мероприятиях. И сам, наверно, понимаешь. После того собрания возникать никак было нельзя. Он заранее сказал мне: «Передай Загиде, пусть не обижается, я не могу подписываться под таким письмом…»

– Вот вы же не испугались, не оставили её одну.

– Говоря по правде, и я боялась. Уговаривала Загиду не затевать такие дела. Всё равно же письмо не уйдёт дальше городского почтамта, будет переправлено в надлежащие органы на месте. И подписантам достанется куда похлеще, чем Тауфику.

– А она что же?

– «Если все честные люди будут бояться, то мир утонет в зле», – вот что она говорила. Хотела очистить от грязи весь мир. Но разве это возможно? Ведь ещё великий Габдулла Тукай написал: «В битве с грязью сам погряз, мир очистить я не смог». «Не к добру это твоё безрассудство», – говорила я ей. Не слушала. Шальная была, взбалмошная!

– И письмо всё же ушло? От вас двоих?

В глазах Фариды мелькнуло удивление.

– Ты, может, меня осудишь, но я не подписалась. Не ушла со всеми вместе только потому, что не хотела оставить её одну. Только и всего.

– Спасибо и за это. Значит, само собрание не состоялось, однако сведения о намерениях организатора дошли до органов. И вы знаете, кто именно их сообщил. Все знали.

Муртаза устремил взгляд на фотографию: лица дебелых тётенек и плешивых дяденек излучают радость. А как же иначе! Ведь наверняка пришли они на этот праздник не с пустыми руками: кое-чего достигли, много чего накопили. Видно по фигурам, что живут сытно, а по рожам – что довольны собой. И давно забыта та, что потерялась в начале жизненного пути… А вот и узнаваемые лица: в переднем ряду – Тауфик, за ним – в самой середине толпы – Фирдус. Рядом с Фаридой.

Женщина словно прочитала невысказанные мысли парня.

– Загида исчезла вдруг, – сказала она понуря голову, как бы через силу. – После лекций я пошла в общежитие, она же сказала, что едет на встречу с кем-то. Села в трамвай, который шёл в центр города. К вечеру в общежитие не вернулась. Мы утешили себя тем, что она, возможно, заночевала у кого-нибудь из родственников или знакомых. Хотя до этого такого с ней не случалось. Но когда ни в то утро, ни на следующий день она на лекцию не явилась, я пошла в деканат. Декан наш Васил Кабирович обещал позвонить в деревню, сказал, что если, не дай Бог, Загиды не будет и там, то придётся сообщить в милицию. С кем говорил и что выяснил – об этом мы остались в неведении. А там лекции закончились, началась сессия… Что Загида была арестована, мы узнали много позже. Слух этот дошёл до нас шёпотом, из уха в ухо и дал повод разным догадкам и сплетням. Мелькало имя Фирдуса. Но я не поверила тогда. Ведь он же любил Загиду!