…Одним утром пятерых слесарей нашли лежащими на полу. Двое уже не дышали, трое были в бесчувственном состоянии. Рядом валялись пустые железные банки и бумажные пакеты от соли. Это объяснило всё: бедолаги отравились клеем «БФ-88». И раньше поговаривали, что пьянчуги, не найдя спиртного, даже технического спирта, хватаются за клей. Смешивают его с водой и солью, долго взбалтывают, процеживают… Но до сих пор дело не доходило до смертельного исхода.

Все были в шоке, дело приняло крутой оборот. Не успели закрыть ворота за машинами «скорой помощи», увозившими потерпевших, появились чёрные «Волги» и серые «Жигули». Приехали высокие начальники, создали комиссию и первым делом взяли Муртазу за шиворот: «Инженер по безопасности труда куда смотрел?» Отнесли в заводскую лабораторию несколько банок клея и пачек соли, велели в точности повторить то, что делали безголовые слесари. Девчонки смешивают, взбалтывают, трясут банки, а в глазах ужас, на лицах отвращение. Получается такая гремучая смесь, что даже удивительно, как те дурни не превратились в чёрные головешки!

Сами виноваты, и дети знают, что пить клей нельзя!

Примерно в таком роде рассуждали и члены комиссии, собравшиеся в просторном кабинете директора. Но тут вскочила с места незнакомая молодая девушка.

– Легко валить всё на покойников! Они не могут себя защищать, – почти крикнула она. – Надо стыд иметь! За всё, что случается на территории завода, отвечать должны руководители! На то они и поставлены!

От её тонкого, резкого, взволнованного голоса все встрепенулись, и тучи над головой Муртазы, уже начавшие было расходиться, снова сгустились. Девушка оказалась представителем комитета экологического контроля горсовета.

– Инженер по безопасности не может дни и ночи проводить на заводе, – возразил ей Муртаза. – Тут нет нянек бородатым недорослям.

– Если не умеете толково объяснить, убедить, то будьте за няню!

– Что объяснять? Что клей пить нельзя?!

Но слова девушки произвели впечатление, некоторые из сидевших в кабинете поддержали её: что бы то ни было, нельзя допускать гибель людей на рабочем месте. И из туч ударила молния, хорошо хоть не прямо в макушку: комиссия установила частичную вину инженера Асанина и вынесла ему строгое предупреждение.

Всякий руководитель скажет: встреча с санитарными врачами и экологами не сулит ничего приятного. Муртаза разузнал: навлёкшую на него наказание балаболку звали Илюса. По фамилии Бадретдинова. После окончания санитарного факультета мединститута работает всего год. «Молода, зелена, – подумал о ней Муртаза. – Такие обо всём по книжкам судят. Намучаешься с ними, пока научатся понимать что-то в жизни».

Ждать, пока они поумнеют, накладно, поэтому многие ищут способы как-нибудь договариваться. Смягчить их сердца, застить глаза, чтобы не видели чёрных пятен на их светлых деяниях. Часто это удаётся к обоюдному удовольствию: и работа проверяемого идёт своим чередом, и карман проверяющего не пустует.

Но это не о Бадретдиновой речь, она была на редкость неуступчива. И ведь обойти её невозможно, как-никак работник горсовета, в любое время может прийти с проверкой.

Иные приятели намекали Муртазе, многозначительно улыбаясь:

– Да неужели не можешь найти подхода к девушке? Ты же парень видный!

Некоторые, догадываясь, что Муртаза до сих пор девственник, со скабрезной ухмылкой показывали руками, как надо девушку хватать и где щупать.

Они не знали Илюсу! Это нежное создание, которое родители нежили и холили, как драгоценный цветок, не выносило никаких грубых прикосновений. Им должно было восхищаться только на расстоянии.

Это понял Муртаза, когда сопровождал её по заводской территории. Да, именно он, инженер по безопасности труда, обязан был оказывать ей помощь и содействие во время экологических проверок.

Проходя вдоль бетонных стен длинных производственных помещений по асфальту, пестревшему пятнами мазута, они не уставали спорить. Илюса с возмущением указывала тонким пальцем на извергающийся из высоченной трубы факел и тянущийся сизый дым от него, на лоснящиеся чёрные лужи на земле. Муртаза же старался сосредочить её внимание на рядах тополей вдоль дорог, на цветочных клумбах возле лаборатории.

Он сам не заметил как, но со временем эти словесные дуэли стали ему нравиться. И даже стали милым украшением скучного бытия. Или как необходимые горчица или перец на столе – приправы острые, горькие, но без них самая изысканная еда не так аппетитна.

И что самое удивительное, причиной к их дружескому сближению стало очередное печальное происшествие. Один из грузчиков ночной смены во время выгрузки из железнодорожного вагона пустых бочек вдруг потерял сознание и был доставлен машиной «скорой помощи» в больницу. Дежурный врач нашёл домашний телефон начальника цеха, разбудил его и требовательно спросил: «Тут привезли вашего грузчика, отравился, когда выгружал бочки. Что вы в них возите? Нам надо знать, чем он отравился. Иначе лечить невозможно». «Это государственная тайна», – ответил сонный начальник. «Да вы что? Какая, к чёрту, тайна, когда речь идёт о жизни человека! Ведь он может умереть!» – «Я не имею права разглашать гостайну…» – «Да вы люди или нет?» Доктор выругался. Но что от этого толку?

К утру больной умер. В историю болезни написали слова: «Неясная этиология». Это означало, что причина возникновения хвори, приведшей к смерти, не установлена.

На заводе же, как водится, начались поиски виновных. Правда, на этот раз не стали создавать большую комиссию, обсудили, так сказать, в узком кругу. Муртаза со страхом ожидал, что гром грянет именно над его головой. Но в этот раз, как ни странно, в его защиту встала эколог Бадретдинова.

– Все инструкции и правила проведения работ вывешены на стендах на видном месте, беседы с рабочими проведены, респираторы, перчатки, сапоги, комбинезоны им выданы, – сказала она. Её слова обмыли душу Муртазы тёплой волной. Ведь именно для того, чтобы показаться перед ней молодцом, он и старался.

– А вы почему не сказали, что за ядовитое вещество было в бочках? – накинулась Бадретдинова на пожилого начальника цеха. – Одно ваше слово могло спасти жизнь человеку. Вы убили его! Именно вы! Судить за это надо!

– За неразглашение гостайны никого ещё не сажали, – не поднимая головы, пробормотал мужчина.

На минуту в кабинете воцарилась тишина. Да и что тут скажешь? «Респиратор, значит, был выдан? – тихо, как бы размышляя, спросил кто-то немного погодя. – Надо было этому бедняге надеть его. Бережёного Бог бережёт…» С этим трудно было не согласиться. И говорить дальше было не о чем. Никто не хотел раздувать дело, связанное с гостайной. В таких случаях лучше всего валить вину на покойного – всё стерпит и с собой в могилу унесёт.

Все тихо разошлись. Выйдя из здания, Илюса облокотилась на перила крыльца и наклонилась. Шедший чуть впереди Муртаза обернулся, подошёл и мягко дотронулся до её плеча.

– Из-за одного слова… Единственного… Если бы врачи знали, то наверняка спасли бы… Говорят, у него было двое детей. Теперь они сироты. – Она подняла голову, взгляд её был непонимающим, умоляющим. – Это гостайна… Ей же ведь от этого ничего бы не сделалось! А тут у человека жизнь оборвалась, у двух детишек судьба сломана. Как же это понимать?

«Да разве можно так переживать из-за людей, которых ты никогда в глаза не видел?» – удивился Муртаза и, заметив, что на её глазах накипают слёзы, нащупал в кармане носовой платок. Ему хотелось погладить ей лицо, порозовевшие, трепещущие нежные крылья милого носа. Но платок был помят, не очень свеж, и место как бы не очень подходящее для нежничанья. К тому же он боялся показаться слишком навязчивым.

– Врач не может оплакивать каждого умершего, – сказал несколько назидательно. – Слёз не напасёшься.

– Все врачи бездушные, что ли?

До сих пор Муртазе не приходилось близко общаться с врачами. Но у этого доктора сердце было чувствительное и душа на редкость отзывчива.

– Давай я тебя провожу…