– А я и не подозреваю, я это утверждаю!

– Это почему?

– Просто потому, что именно в той самой булочной я каждый вечер по пути с работы покупаю хлеб, и именно там мне сказали, что каждый день вы покупаете у них пакетик крекеров.

Несколько секунд пациентка молчала, выбирая, какой тактики придерживаться: продолжать все отрицать или же признаться. Затем она подняла на доктора широко раскрытые, наивно удивленные глаза:

– Но, доктор, вы же сами сказали, что крекеры – самое низкокалорийное печенье, в них всего 260 калорий на 100 грамм!

Метью с трудом удержался от хохота. Мало того что эта дамочка хитра, как лисица, так она еще читает книги, которые он пишет!

– Видите ли, мадам Бензимон, я разработал вашу диету в соответствии с вашими вкусами и пристрастиями, я рассчитал с точностью до грамма все, что вы должны есть. Если бы вы мне сказали, что вы жить не можете без крекеров, то я включил бы их в ваш рацион, сбалансировав количество других продуктов, и разрешил бы вам наслаждаться этим печеньем. Но, поскольку вы ничего мне о них не говорили, это невозможно.

– Ну раз так… – притворно сокрушаясь, отвечала пациентка.

Победа на переговорах осталась за эскулапом. Решили не вспоминать ни о том, как мадам тайком уничтожила несколько венских пирожных, ни о других ее грешках против предписанной врачом диеты.

– Вот что мы сделаем, – сказал Метью. – Если за следующие две недели вы не снизите вес на ту величину, на которую обязывались, что будет возможным только при условии строгого соблюдения диеты, а также выполнения физических упражнений, то следующие две недели я не разрешу вам выходить из клиники. И так будет продолжаться до тех пор, пока вы не научитесь сдерживать свои гастрономические безумства или, по крайней мере, не станете предупреждать меня о том, что вы намереваетесь съесть.

– Приехали! Я – в тюрьме! Я пришла в клинику по доброй воле, а теперь вы хотите запереть меня! Хорошенькое дело!

Метью забавлялся, глядя, как Лилиан разыгрывает свой коронный спектакль. После недавнего испуга перед лицом подступившей смерти эта передышка успокаивала его нервы. Но антракт был недолог, его прервала Соня:

– Метью, Жан-Франсуа целый час провисел на телефоне, пытался найти в какой-нибудь больнице место для Сары. Везде получил отказ.

– Ну конечно, с этими больницами вечно так! – воскликнул Сорин. – Они всегда с удовольствием принимают пациентов, которые вполне прилично себя чувствуют, но как только речь заходит о серьезном случае, они ничем помочь не могут. Скажите ему, пусть перестанет звонить, мы оставим Сару у себя. Если что, я обращусь к своей давней знакомой, она найдет место. Нет, лучше я позвоню ей и попрошу подержать одно место пару-тройку дней. Если за это время дело не пойдет на лад, то мы не раздумывая перевезем ее. Мадам Бензимон, – добавил доктор, – пройдите в свою палату, если у меня будет время, то я зайду к вам в вечерний обход, если же нет, тогда – завтра утром.

– Хорошо, доктор, но не забудьте о крекерах.

Возвращаясь в свой кабинет, Метью посмотрел на палату 201, дверь в которую была открыта. Он увидел Дэльфин де Люзиль, ловко орудующую швейной иглой, и эта картина подействовала на него умиротворяюще. Эта дама, страдающая ожирением, жила в своем обособленном мире. Она без конца вышивала одних Дедов Морозов. Как-то она объяснила, что в конце года она аккуратно вырезает вышитые фигуры, наклеивает их на почтовые открытки и рассылает друзьям. Метью удивился этой в высшей степени трогательной форме проявления внимания, особенно когда узнал, сколько времени требуется для вышивки самого маленького Деда Мороза. Он решил, что ее работа сильно продвинется вперед в этом учреждении, с таким смешанным контингентом анорексиков, страдающих ожирением, да еще нескольких токсикоманов, сосредоточенных только на самих себе.

Да, странная женщина, думал он, возвращаясь в свой кабинет. Живущая вне времени, в окружении выдуманной семьи. Сын, что носит сан епископа и живет в Риме, когда он навещал мать, вызвал настоящий переполох среди медсестер – настолько сей пастырь красив. А другой ее отпрыск – известный актер и режиссер, тот редко видится с матерью и всегда носит бермуды, что очень его молодит, он выглядит четырнадцатилетним мальчишкой. Это еще одна история, пока ничем не подтвержденная, которую Дэльфин поведала доктору. Но сегодня ему некогда над ней размышлять.

Только непосвященные приходят заранее на дефиле Высокой моды. Звезды же планируют свое появление с намеренным опозданием, длительность которого находится в прямой зависимости от их известности, тем более что им обещана награда за их появление – какое-нибудь очень дорогое платье или другой, броский и обильно украшенный, предмет одежды. От фотографа требуется умение подловить момент, в который звезды выкажут наибольшее восхищение увиденными моделями, затем, чтобы раздуть из этого снимка целую историю, необходимую для укрепления имиджа и рекламирования этого Дома моды. Те статьи, что появятся на следующий день во всех модных и женских журналах, во всех газетах, все фотографии присутствующих на дефиле обязательно должны быть согласованы с главным устроителем этого празднества – самим кутюрье, владельцем Дома. В этот священный день вокруг подиума, по обыкновению, можно увидеть жен действующих первых лиц государства и бывших президентов республики, а еще некоторых спутниц жизни наиболее популярных министров. Завершая список присутствующих, так называемый ареопаг, необходимо упомянуть журналисток, пишущих о моде и получивших билеты на места в соответствии с рангом своего издательства, да тех немногочисленных клиенток Дома, которые еще платят сами за удовольствие одеваться у этого кутюрье и быть постоянными гостьями вот таких празднеств.

Занавес раздвигается, выпуская первого манекенщика, и тут любопытный зритель может заметить в глубине зала мужчину, следящего беспокойным взглядом и за сценой, и за публикой. Это – Ральф Фаррелл, в последние десять лет король парижской моды, по происхождению американец, создававший себе имя на протяжении пятнадцати лет. Но это все было до того, как его Дом моды приобрел Франсуа Рабу, крупный промышленник, постепенно скупавший все мелкие и разрозненные модные ателье, создавший теперь на их основе империю в мире элегантности. Дальновидный делец, он мало-помалу сделался одним из самых богатых людей мира, причем из тех, что заботятся о своем духовном росте. В конце концов он завоевал славу одного из самых просвещенных меценатов. К тому времени, на которое пришлась покупка Дома моды Ральфа Фаррелла, тот был уже признанным мастером своего дела. В контракт купли-продажи Ральф собственноручно вписал пункт, где особо оговаривалось его авторское право на все созданные им модели. Главный талант Франсуа Рабу состоял в том, что он очень быстро и безошибочно определял те качества, каковыми нанимаемый им работник, порой за очень высокое вознаграждение, мог быть полезен его империи. В Фаррелле он угадал блестящего и чуткого наставника, которого он, впрочем, с хладнокровием и безжалостностью хищника, мог уволить в любой день, невзирая на все удовольствие, что бизнесмен получал от его работ.

Прошло десять лет, и Франсуа Рабу имел все основания поздравить себя за сделанный когда-то выбор: имя Фаррелла прочно встало на первое место в мире моды. Прибыль взлетела, доходы постоянно росли, в сфере моды не было ни одной отрасли, ни одной марки выпускаемой продукции, к которым бы имя Рабу не было причастно. В узких кругах мира моды поговаривали, что доходы олигарха от-кутюр достигали порой тысячи процентов. Однако Рабу нашел способ получать еще больше денег, а значит, увеличить дивиденды своих акционеров-учредите-лей, пенсионные выплаты и фонды своих компаньонов. Способ заключался в предоставлении своим многочисленным субподрядным организациям полной свободы действий затем, чтобы, дождавшись удобного случая, проглотить их. Для такой акулы бизнеса это было детской игрой: он не препятствовал намеченным жертвам заключать многочисленные и долгосрочные контракты, поощрял их предоставлением крупных кредитов под растущие проценты, наблюдал, как обреченные уже компании набирают работников, расширяя свой штат. Затем, как только у этих организаций дела начинали идти в гору, Рабу разрывал с ними деловые отношения, ставя их тем самым на край пропасти. Оставался единственный выход: сдаться на милость победителя. И чаще всего со словами благодарности.