— Доброе утро, Хлоя-Кэт.

Ее глаза загорелись, услышав прозвище. Я даже не поняла, как у меня оно вырвалось. Я никогда не давала своим ученикам прозвища.

— Все в порядке? — спросила я, вытирая ее слезы.

— Боюсь, — сказала Хлоя между всхлипываниями.

Взглянув на Стида, я увидела, что это убивает его.

— Это нормально бояться, Хлоя. Ты не единственная, кто нервничает, но я обещаю, что сегодня тебе будет очень весело.

Хлоя наклонила голову.

— Я просто нервничаю? Не боюсь?

Я засмеялась.

— Может быть, немного того и другого.

Она повернулась к Стиду.

— С тобой все будет хорошо без меня, папа?

Мое сердце остановилось. Он так ей дорог? От взгляда на лице Стида, я затаила дыхание.

Стид взял ее руки.

— Я буду скучать по тебе, тыковка. Обещаю, что со мной все будет в порядке.

Я замерла. Это было имя, которым он назвал меня много лет назад.

Он поцеловал каждую ее ручку.

— Спой, папочка.

Лицо Стида побледнело.

— Хм, мы делали это в машине, Хлоя.

Ее маленькие губы надулись, и я была уверена, что она вот-вот расплачется снова.

Обратившись к Стиду, я сказала:

— Сегодня такой особенный день, а твоя песня дважды сделает его особенным.

Хлоя кивнула. Мы ждали, когда взгляд Стида метнулся от меня к Хлое. Было очевидно, что он нервничал.

— Я не думаю, что это хорошая идея, — пробормотал он.

— Папочка, пожалуйста! — умоляла Хлоя.

Он сглотнул, а затем мягко начал петь.

— Ты и я.

Я молилась, чтобы он не заметил как часто и резко я начала дышать.

Затем и Хлоя запела.

— Я и ты.

— Никто не должен рассказать мне, — пел Стид.

— Ибо ты всегда будешь моей истиной.

Глаза Стида поймали меня, когда он исполнил последнюю строчку.

— Да-а, ты всегда будешь моей истиной... истинной... любовью.

Он пел так тихо, я едва слышала слова.

Глаза мои наполнились слезами, когда Стид смотрел на меня.

— Я люблю тебя папочка.

Не отрывая взгляда от меня, Стид прошептал:

— Я люблю тебя.

Посмотрев на Хлою, он прочистил горло и сказал:

— Я тоже тебя люблю. Хорошего дня, тыковка.

Когда встала, я чуть не потеряла равновесие, и Стид взял меня за руку, чтобы удержать. Я почувствовала, как меня тряхнуло, как от удара током. Посмотрев на него, я поняла, что он почувствовал то же самое.

Он пел нашу песню дочери. Моя рука неосознанно легла на живот, так как моя мечта о том, что бы Стид пел это нашему ребенку, вспыхнула перед глазами. Я еле сдерживала слезы.

— Пакстон, — прошептал он, смотря умоляющими глазами. — Прости. Я пою ее с первого дня ее рождения.

Я хотела сказать ему, что все в порядке. Но это было не так. Ничего из этого не было. Гнев заменил все эмоции, которые я чувствовала сейчас.

— Ты опять не позвонил, — резко сказала я. — На прошлой неделе. Ты сказал, что позвонишь.

О Боже! Я как глупый раненый подросток.

Он улыбнулся.

— Я думаю, в документах твой номер написан неверно.

Изогнув бровь, я откинула голову назад. Какое оправдание.

— Что? Я так не думаю.

— Когда я позвонил по номеру, мне ответил пожилой человек по имени Фрэнк. Он разговаривал со мной почти час, прежде чем я смог положить трубку.

О нет. Я оставила неправильный номер?

Стид достал телефон, чтобы показать мне.

Ага. Я оставила неправильный номер. Я закрыла рот, чтобы скрыть свой смешок.

— Дерьмо, — прошептала я.

— Мисс Монро, я должна пойти и сесть на свое место?

Я взглянула на Хлою.

— Обними быстренько своего папу на прощание, и начнем веселиться!

Она махнула рукой, и Стид сделал то же самое. Я повела Хлою к ее столу.

— Доброе утро, мои прекрасные детки.

— Доброе утро! — закричали пятнадцать звонких голосов.

Я подошла к своему столу и оперлась на него.

— Сегодня будет то, что мне нравится называть днем веселья.

— Неужели мы не будем веселиться после сегодняшнего дня? — спросил маленький мальчик по имени Тимм.

Смеясь, я ответила:

— Надеюсь, мы будем веселиться каждый день, но сегодня это особый день веселья. Мы будем изучать всевозможные забавные вещи. Но сначала мы отправимся на экскурсию и пойдем в библиотеку!

Взорвались возгласы счастья. Оглядев класс, я увидела, что Стид все еще стоит в дверях, глядя на Хлою. Он, должно быть, расшифровал мой взгляд — кивнул и ушел, прежде чем Хлоя повернулась и увидела отца.

Хлопая руками, я оттолкнулась от стола. Я была в своей стихии. Мне нравилось учить. Мне нравилось быть с детьми. И, конечно же, я была бы рада отвлечься от Стида Паркера.

— Первое, что мы узнаем — что нужно обращать внимание, когда учитель говорит. Я собираюсь научить вас песенке-речевке. Когда я начну ее напевать, все должны смотреть на меня.

Я осмотрела очаровательные лица детей и остановилась, увидев большие голубые глаза, которые смотрели в мои. Хлоя была точной копией своего отца.

Так много для того, чтобы «не думать» о Стиде. Он ушел, но оставил о себе напоминание, со светлыми косичками и яркими нетерпеливыми глазами.

Ключи издали громкий звук, как я бросил их в маленькую чашу, которую Хлоя сделала в прошлом году.

Зайдя в большую гостиную, я начал говорить сам с собой:

— Какого хрена мне теперь делать?

Зазвонил дверной звонок.

Открыв дверь, я улыбнулся, когда увидел, что там стояла моя младшая сестра.

— Привет, — сказала Амелия.

— Эй. Что привело тебя сюда?

Она пожала плечами, а потом вошла. На плече висела сумочка, в одной руке банка диетической Пепси, в другой гигантская сумка.

— Я решила, что смогу поработать здесь, и составить тебе компанию. Я подумала, сегодня будет тяжелый день, когда Хлоя уйдет в школу и все такое.

Я провел рукой по волосам.

— Да, это было несколько жестко.

Амелия положила сумку на журнальный столик и повернулась ко мне.

— Пакстон?

Кивнув, я опустился в мягкое кресло. Я все еще не привык к дому. Не то чтобы я скучал по дому в Портленде. Но все это было… приятным. Мои родители были загружены, пока мы росли. Нас никогда не баловали, и каждый делал свою работу на ранчо, и в дальнейшем, выбирал соответственное направление в обучении. Я всегда думал, что вернусь из колледжа и буду работать рядом с отцом. Вместо этого я получил диплом в области управления бизнесом, со специализацией в математике. Я, блядь, ненавидел математику, но был хорош в этом.

— С тех пор, как ты уехал, Пакстон старалась избегать нашей семьи. Если же сталкивалась с нами, всегда была вежливой. Когда она приезжала домой на каникулы из колледжа, то никогда не приходила к нам в гости, сколько бы мама не звала. Потом, после возращения домой, когда видела нас, всегда сворачивала с пути, лишь бы не сталкиваться с нами.

Мой желудок сжался.

— Что ты с ней сделал, Стид? Я знаю, что ты рассказал все маме. Поэтому она с тобой не разговаривает. Она сказала папе, что еще никогда так не злилась на одного из своих детей.

Я открыл рот, чтобы ответить, но Амелия продолжила:

— Она сказала, что не будет мешать Пакстон, если она исполнит свою угрозу. Я помню, о чем речь, хотя мне было двенадцать. На выпускном, она сказала, что ненавидит тебя, что отрежет твои…

— О. Мой. Бог. Мэли, прекрати.

Она откинулась на спинку стула.

— На прошлой неделе, в школе, когда вы с мамой вышли из класса, Пакстон была расстроена. Она пыталась вести себя, словно все в порядке, но ее руки дрожали, и она все время касалась живота, — глаза Мели сщурились. — Я не глупая, и сложила два и два. Пожалуйста, скажи мне, что ты не заставил ее сделать то, о чем вы оба пожалели.

Я замер.

— Что? Какого, черта, ты имеешь в виду?

Она наклонилась вперед.