Это та же самая мифология, которая встречается в Египте, но в Египте символизация принимает другую форму, потому что Египет не круглый, а длинный. Вот почему там богиня неба изображается в виде священной коровы с двумя ногами на юге и двумя на севере, чтобы, так сказать, дать представление о прямоугольнике. Но духовный символизм нашей собственной цивилизации в основном утрачен. Вот почему так приятно побывать в прекрасном маленьком французском городе Шартре, где собор до сих пор выше всех остальных зданий и колокола бьют днем, утром в полдень и потом снова, когда ночь сменяет день.
Шартр – мой приход. Я часто приезжал туда. Еще студентом, учась в Париже, я однажды провел все выходные в соборе, изучая каждую деталь. Я пробыл там так долго, что в полдень второго дня ко мне подошел служащий и спросил: «Хочешь подняться со мной на колокольню и посмотреть, как я буду бить в колокола?» «Конечно, хочу», – ответил я. Мы забрались на колокольню, где был огромный бронзовый колокол. Там еще была маленькая платформа, напоминавшая качели. Звонарь вставал у одного ее конца, я у другого, Держась за небольшую перекладину, мы вставали по разным ее концам. Толкнув платформу, он вскакивал на нее, а за ним – я. И мы начинали подниматься и опускаться, ветер играл волосами там, на самом верху собора, а колокол под нами пел: «Бум, бум, бум». Это был один из самых захватывающих моментов в моей жизни.
Когда все закончилось, он отвел меня назад и сказал: «Я хочу показать вам свою комнату». В соборе есть неф, трансепт, апсида, а вокруг нее – алтарная преграда[35].
Мы прошли через маленькую дверь, прямо в середине алтарной преграды, и оказались в его комнате: маленькая кровать, маленький стол и лампа. Когда я посмотрел через преграду, то увидел витраж с Черной Мадонной[36]. Здесь, в этой комнате, он и жил. Человек, который постоянно медитирует. Это очень трогательно и так красиво. С тех пор я часто посещал Шартр.
МОЙЕРС: И что вы там находите?
КЭМПБЕЛЛ: Он возвращает меня назад в то время, когда общество было пропитано идеей духовности. О том, что движет обществом в конкретный период, можно сказать по самому высокому зданию в городе. Подъезжая к средневековому городу, видишь, что над ним возвышается собор. Самым высоким зданием в городе восемнадцатого века будет уже дворец, то есть центр политической деятельности. А в современном городе самые высокие здания – это офисы, то есть центр деловой и экономической жизни.
Солт-Лейк-Сити очень хорошо иллюстрирует то, что я сейчас сказал. Сначала в центре города был возведен храм, как и положено, потому что храм является духовным центром, от которого все расходится во всех направлениях. Позже возле храма было построено здание законодательного собрания штата, то есть политический центр города. Это здание выше храма. А теперь самое высокое здание – здание бизнес-центра. Это история западной цивилизации. От готики – к княжеским временам XVI, XVII и XVIII веков, к экономическому миру, в котором мы живем сегодня.
МОЙЕРС: И когда вы приезжаете в Шартр…
КЭМПБЕЛЛ: …я возвращаюсь в Средневековье. Я оказываюсь в том мире, в котором вырос, в мире образов Римской католической церкви, в традиции, в которой я был воспитан. И это прекрасно.
МОЙЕРС: Вы не похожи на человека, который плывет на волнах ностальгии. Я имею в виду, что привлекает вас не только прошлое. Правильно?
КЭМПБЕЛЛ: Нет, это настоящее. Этот собор дает мне духовную информацию о мире. Это место для медитации, место, где можно просто бродить, сидеть или смотреть на разные красивые вещи.
МОЙЕРС: Шартрский собор, который вы так любите, также выражает связь человека с космосом, не так ли?
КЭМПБЕЛЛ: Да. Собор выполнен в форме креста, а алтарь находится посередине. Это символическая структура. Сейчас большинство церквей построено так, как если бы они были театрами. Самое главное в них – хорошая видимость. В соборе видимость не имеет значения. Большая часть того, что происходит в нем, находится вне поля зрения. Символ – самое главное в данном случае, это ведь не шоу. Все знают церковные обряды наизусть. Вы участвуете в них с шестилетнего возраста.
МОЙЕРС: Зачем же вы тогда снова и снова возвращаетесь в этот собор?
КЭМПБЕЛЛ: В этом-то и вся суть мифа. Почему мы снова и снова говорим об одних и тех же вещах языком мифа? Потому что благодаря ему мы можем выстроить связь с архетипическими элементами нашей души. Мы сохраняем эту связь благодаря обрядам.
МОЙЕРС: Но мы этого не делаем.
КЭМПБЕЛЛ: Да, мы потеряли связь. Цель жизни в свое время состояла в том, чтобы жить осознанно в соответствии с духовными принципами. В ассирийских дворцах можно увидеть необыкновенного зверя – с мужской головой, телом льва, крыльями орла и ногами быка: четыре знака зодиака, объединенные в одно целое и ставшие хранителями дворцовых ворот. Эти же четыре зверя, связанные с видением пророка Иезекииля, становятся евангелистами в христианской религии. Вы помните молитву: «Матфей, Марк, Лука и Иоанн, благословите кровать, где я сплю». В этой молитве вы находитесь посередине, где и Христос, и четыре стороны света – это четыре ножки вашей постели.
Эта мандала представляет Христа, который находится за пределами пространства-времени. Четыре зверя представляют собой завесу пространства-времени, скрывая его, а Христос посередине – это прорыв, второе рождение, приход Владыки мира из чрева Вселенской Богини, пространство-время.
МОЙЕРС: Вы говорите, что собор, подобный собору в Шартре, символизирует понимание основополагающего смысла, который выше закона и присутствует в архитектуре не только в величественных каменных формах, но и в Великом безмолвии, характерном для этих форм.
КЭМПБЕЛЛ: Решающий божественный ориентир – это молчание по ту сторону звука. Слово, ставшее плотью, – это первый звук. Помимо этого звука есть трансцендентное неизвестное, непознаваемое. Об этом можно говорить как о великой тишине, или как пустоте, или как о трансцендентном абсолюте.
МОЙЕРС: Когда вы говорите, что мифы связывают нас со священными местами и что окружающая среда соединяет первобытных людей со Вселенной, я начинаю думать, что сверхъестественное, по крайней мере в том смысле, в котором вы его используете, на самом деле очень естественно.
КЭМПБЕЛЛ: Понимание сверхъестественного как стоящего над естественным – это губительная идея. В Средние века эта идея в конечном счете превратила мир во что-то вроде пустынной земли, земли, где люди живут фальшивой жизнью, не осмеливаются следовать своим желаниям, поскольку сверхъестественные законы требовали, чтобы они жили так, как велел священник. И на этой пустынной земле люди играют роли и выполняют задачи, которые не имеют к ним отношения, которые навязываются им как неумолимые законы. Это убийственно. В поэзии трубадуров XII века выражен протест против этого, против оправданного сверхъестественными силами нарушения истинной радости жизни. Это легенда о Тристане, а также некоторые из замечательных версий легенды о поиске Святого Грааля, созданные Вольфрамом фон Эшенбахом[37]. Дух – это действительно букет жизни. Но это не вдохновение извне, это то, что рождается самой жизнью. Это одна из лучших вещей в культах матери-богини, в которых тело богини – мир, божественный сам по себе, а божественность при этом не является чем-то, что доминирует над погрязшей в грехе природой. Такое же понимание частично сохранилось в средневековом поклонении Богородице, которое вдохновило создание всех этих прекрасных французских соборов, построенных в XIII веке.
История нашего грехопадения в Эдемском саду рассматривает природу как нечто порочное; и этот миф искажает наше восприятие реальности, потому что все природное воспринимается как греховное, и каждое спонтанное действие оказывается порочным, и нельзя идти на поводу у своих желаний. В зависимости от того, представляет ли миф природу как падшую и порочную, или как проявление божественности, и дух как божественное откровение, присущее природе, будут развиваться совершенно разные культуры и два совершенно разных образа жизни.
