МОЙЕРС: То, чего мы не знаем, опирается на то, что мы знаем.
КЭМПБЕЛЛ: Да. Идея невидимой поддержки также связана с обществом, в котором живет человек. Общество существовало до него, будет существовать после него, и он является его членом. Мифы, которые связывают человека с его социальной группой, то есть племенные мифы, утверждают, что человек – орган более крупного организма. Общество само по себе служит органом еще более крупного организма, который представляет собой среду, то есть мир, в котором проживает племя. Основной смысл каждого ритуала – помочь человеку установить связь с некой морфологической структурой, превосходящей его собственное физическое тело.
Человек выживает, убивая, и именно поэтому в нем рождается чувство вины. Погребение говорит о том, что друг мой умер, но он спасется. И животные, которых я убиваю, тоже должны спастись. У самых первых охотников было представление о зверином божестве, таком повелителе животных, то есть о животном, которое управляет другими животными. Именно этот повелитель посылал других животных на убиение. Главный охотничий миф рассказывает о своего рода договоренностях между животным и человеческим мирами.
Животное добровольно отдает свою жизнь с пониманием того, что его жизнь не ограничена пределами физического мира и что оно вернется в землю или к Матери-природе через ритуал воскрешения. И этот ритуал воскрешения связан с главным охотничьим животным. Для индейцев американских равнин это зубр. На северо-западном побережье большие охотничьи праздники связаны с миграцией лосося. Главным животным Южной Африки считается очень красивая антилопа канна.
МОЙЕРС: И роль главного животного заключается в том, чтобы…
КЭМПБЕЛЛ: …обеспечивать пропитание.
МОЙЕРС: Таким образом, в ранних охотничьих обществах между людьми и животными существовал такой тип отношений, который предполагал, что одни будут съедать других.
КЭМПБЕЛЛ: Так устроена жизнь. Человек – это охотник, а охотник – хищник. В мифах хищник и добыча играют очень важную роль. Они представляют две стороны жизни – агрессивную, убивающую, побеждающую, захватывающую и создающую, и другую – поддерживающую эту жизнь.
МОЙЕРС: Жизнь как она есть. Что происходит в отношениях между охотником и его добычей?
КЭМПБЕЛЛ: Как мы знаем из жизни бушменов и из отношения индейцев к бизону, охотник уважает добычу. Например, африканские бушмены живут в пустыне. Их жизнь очень сложная, и охота в таких условиях довольно затруднительна. Это потому, что у них почти нет древесины для создания мощных, массивных луков. Бушмены охотятся с очень маленькими луками, полет стрелы которых – не более тридцати метров. Стрела не может глубоко пронзить тело животного. Она едва царапает его кожу. Вот почему бушмены пропитывают стрелы ядом, поэтому антилопы, эти чрезвычайно красивые животные, умирают мучительно, а их агония иногда продолжается полтора дня. После того как раненая антилопа мучительно умерла от яда, охотники обязаны соблюдать определенные табу, то есть не совершать определенные действия, что является своеобразным актом сопричастности к смерти животного, которая была вызвана человеком, а плоть животного обеспечит жизнь человеку. То есть имеет место идентификация, мифологическая идентификация охотника с добычей. Убийство – это не просто резня, а ритуал, как и прием пищи, сопровождаемый молитвой. Это ритуал признания зависимости охотника от добровольной жертвы добычи, которая умирает, чтобы человек мог прокормить себя. Охота – это ритуал.
МОЙЕРС: Ритуал отсылает к духовному содержанию.
КЭМПБЕЛЛ: Он показывает, что охота происходит по законам природы, а не по личной прихоти. Я знаю, что, когда бушмены рассказывают истории о животных, они подражают звукам, произнося каждое слово так, как будто его издают животные. Люди знают этих животных очень хорошо, потому что они живут с ними в дружеских, добрососедских отношениях.
Затем они убивают некоторых из них для еды. Я знаю фермеров, у которых, помимо разных животных на ранчо, есть любимая корова. И ни за что в мире он не станет ее есть, потому что это будет чем-то вроде каннибализма – съесть друга. Но аборигены постоянно едят мясо своих друзей. В таком случае нужна некая психологическая компенсация, и мифы помогают ее обрести.
МОЙЕРС: Каким образом?
КЭМПБЕЛЛ: Ранние мифы примиряли психику с необходимостью убийства как акта продолжения жизни, чтобы человек не испытывал чувства вины и страха.
МОЙЕРС: И все мифы постоянно ссылаются на взаимоотношения такого рода: охота, охотник, добыча и животное как друг, как посланник бога.
КЭМПБЕЛЛ: Точно. Обычно преследуемое животное становится животным, которое является посланником божества.
МОЙЕРС: Так охотник убивает посланника.
КЭМПБЕЛЛ: Убивает божество.
МОЙЕРС: За этим следует чувство вины?
КЭМПБЕЛЛ: Нет, благодаря мифу становится возможным не испытывать чувство вины. Убийство животного – это не каприз. Таковы законы природы.
МОЙЕРС: Миф помогает не чувствовать вину?
КЭМПБЕЛЛ: Да.
МОЙЕРС: Но время от времени человек может чувствовать некоторое нежелание убивать. Просто не хочется убивать животное.
КЭМПБЕЛЛ: Животное – отец. Вы знаете, что говорят фрейдисты? Если вы мужчина, ваш самый первый враг – отец. Если вы мальчик, каждый ваш потенциальный враг будет психологически соединяться с образом отца.
МОЙЕРС: Считаете ли вы, что животное олицетворяет образ Бога Отца?
КЭМПБЕЛЛ: Да. На самом деле религиозное отношение к главному животному – это уважение и даже восхищение тем, что оно воплощает. Это животное приносит подарки – табак, курительную трубку и так далее.
МОЙЕРС: Как вы думаете, первые люди сильно переживали из-за того, что им нужно было убивать божественное животное?
КЭМПБЕЛЛ: Разумеется. Именно поэтому возникли ритуалы.
МОЙЕРС: Какие именно ритуалы?
КЭМПБЕЛЛ: Такие, в которых восхваляют и благодарят животное. Например, когда убивают медведя, проводится обряд, во время которого охотники кормят медведя куском собственной плоти. Потом медвежью шкуру вешают на своеобразную стойку, как будто бы медведь присутствовал за столом, и ему предлагают отведать собственного мяса. Горит костер, а огонь – это богиня. Затем начинается разговор между богом гор, которого олицетворяет медведь, и богиней огня.
МОЙЕРС: О чем они разговаривают?
КЭМПБЕЛЛ: Откуда нам знать? Их никто не слышит. Но между ними происходит какое-то общение.
МОЙЕРС: То есть если не задобрить пещерного медведя, то другие животные не придут, и тогда первым охотникам пришлось бы умереть от голода. Фактически они начинают осознавать некоторую силу, от которой зависят, силу, которая больше, чем они сами.
КЭМПБЕЛЛ: Совершенно верно. Это сила повелителя животных, обусловливающего готовность животных участвовать в охоте. Среди охотничьих племен во всем мире наблюдается очень душевное и уважительное отношение к животным, которые составляли основу рациона. Например, сегодня, когда мы садимся за стол, мы благодарим Бога за то, что он послал нам. Так же и первобытные люди благодарили животное, ставшее их пищей.
МОЙЕРС: Задабривание духа животного подобным образом – это как подкупить мясника в местном супермаркете в наше время?
КЭМПБЕЛЛ: Нет, подобное сравнение неуместно. Это не взятка, а благодарность, которую вы испытываете к своему другу за сотрудничество и участие. Если вы не поблагодарите его, то тем самым нанесете оскорбление животному.
Существует много описаний ритуалов, связанных с охотой и убийством животных. Перед тем как отправиться на охоту, охотник поднимался на вершину холма, чтобы нарисовать животное, которое он убьет. И эта вершина выбиралась таким образом, чтобы первые лучи восходящего солнца осветили ее. Охотник вместе с другими стоял и ждал, когда появится солнце, чтобы начать совершать ритуалы. И когда солнце озаряло изображение животного, он выпускал из лука стрелу, которая летела параллельно лучам солнца и попадала в рисунок, а женщина, помогающая охотнику, поднимала руки к небу и начинала кричать. Затем охотник шел на охоту и убивал животное. И стрела пронзала его в том же самом месте, где и выпущенная в изображение стрела. На следующее утро, когда поднималось солнце, охотник шел на вершину холма и стирал изображение. Дело в том, что все это совершалось во имя естественного закона природы, а не по личной прихоти.
