Сергей Иванович дошел до пешеходной дорожки и, услышав резкое мужское «Подожди!», остановился. К нему шел молодой широкоплечий мужчина с деревянной палкой для битья людей.

– Нарушаем? – для приличия спросил мастер спорта Котов.

Далее должны были последовать удары по ногам, рукам, мягкой части так некстати встреченного человека. Обычная практика на окраине Москвы.

– Мне сегодня умирать или сейчас, – равнодушно ответил пешеход.

Паше показалось, что на него вылили ведро холодной воды. Голова, пылавшая гневом, отключилась от всех мыслей, а рука с битой бессильно повисла вдоль тела. Поднять ее он не мог, ничего не мог и сказать. Парализованный язык беспомощно застрял во рту. Словно в тумане, он медленно повернулся к своему железному коню. Осторожно и тихо положил руки на руль, а ноги поставил на педали.

Машина на малой скорости поехала дальше в сторону поворота, до кольцевой дороги. В себя он пришел только на Носовихинском шоссе.

– Привидится же такое! – пробормотал он, вытирая холодные капли пота со лба.

Иван-Глоток и Сеня-Святая Рука вдвоем сидели на лавочке около леса. Утром они распили большую бутылку портвейна, и поэтому весь наступивший день стал веселым, светлым, без всяких проблем. Мягко шелестела листва, ласково зеленела трава около большой деревянной теплой скамьи. Ивану Медведеву врач категорически запретил употреблять спиртные напитки.

– Доктор, ну хоть глоток-то можно? – жалобно спросил пациент.

Врач посмотрел на большой, с фиолетовыми прожилкам красный нос. Выступившие на глазах суровые мужские слезы говорили без слов, и молодой медик смягчился:

– Не более двадцати градусов и один глоток, – подавленным голосом ответил он больному, чувствуя, что совершает должностное преступление.

Большой глоток, не отрываясь от горлышка, опорожняет ровно треть бутылки. Об этом знали все пьяницы Новокосино и Медведева так и прозвали – Иван-Глоток. Семен Задорожный, пенсионер и инвалид, был уважаемым человеком. Нервное расстройство, усугубленное алкоголизмом, проявилось у бывшего слесаря механического завода необычным способом. У него все время дрожала правая рука, наводя необъяснимое мистическое уважение на многочисленных собутыльников. И хотя один спившийся семинарист как-то сказал, что трясущаяся рука – расплата от провидения за многолетние кражи болтов, гаек и остального перечня продукции завода, которую можно было быстро продать и купить выпивку, ему никто не поверил. А Сеню почтительно прозвали Святая Рука.

После двух стаканов сладкого крепленого вина рука почти не дрожала, и Задорожный вспоминал свою прежнюю трудовую деятельность.

– Прихожу на работу и обязательно должен что-то украсть! А если ничего не украду, то прямо плохо мне и голова болит, и всего ломает!

Глоток согласно кивал головой. В рабочей среде никто не говорил о социалистическом соревновании, но все дружно расхищали государственную собственность. Темы разговоров были исчерпаны с утра, при открытии бутылки с вином и проходивший мимо знакомый мужчина с их двора вполне подходил для бесед и приятного времяпровождения. Они не сговариваясь замахали ему руками, приглашая мужика к себе в компанию довольных жизнью людей. Приглашенный грустно улыбнулся, сел на край скамьи.

– С утра-то похмелялся? – заботливо спросил Иван-Глоток, доставая из сумки литровую бутылку, в которой оставалось граммов сто темно-желтого, пахнувшего виноградом и спиртом вина.

Поступок истинно царский по величию и доброте! Вот так, за здорово живешь, дать прохожему допить из своей бутылки?!

Сеня Задорожный великодушно молчал, с гордостью вспомнив о своих дворянских предках.

«Третьего не дано!» – говорили в древнем Риме граждане, принимая нужное решение.

«Третьим будешь?» – повсеместно звучало в городах и селах.

Прохожий допивать портвейн не стал, негромко сказав, что он сегодня умрет. Сначала приятели не поняли, в чем дело.

– Скушай стаканчик, так и умирать веселее, – парировал Сеня-Святая Рука, протягивая ему мятый пластмассовый стакан.

Мужчина был трезвый, без синдрома похмелья. Он был спокоен, и Сенина рука снова задрожала.

– Когда умрешь? – спросил он скорее машинально, чувствуя, что трезвеет каждое наступающее мгновение жизни.

– Сегодня! – тихо ответил прохожий.

Пить он не стал и к стакану не притронулся. Глоток почувствовал холод в животе. Как тогда, давно, когда работники охраны поймали его с ворованным набором инструментов.

Все неприятности в жизни начинались с этого проверенного годами чувства. Жизненный опыт неоднократно битого собутыльниками человека подсказывал, что в такой ситуации лучше всего молчать. Сеню трясло все сильнее и сильнее. А если он умрет прямо здесь, где они пили вино? Пришел, сел и умер! Кто же ему поверит!

Глоток состоит на учете в психиатричке, два раза лежал в больнице, когда объявил себя братом президента страны. Значит, во всем виноват будет он, Задорожный! У него же три судимости. За хищение и хулиганство. Будет еще одна. За убийство. Сеня молчал, а святая рука постепенно переходила в святое плечо и всю правую половину тела.

Сергей Иванович вздохнул и посмотрел вдаль. Там, впереди, начиналось кладбище. Ограды и памятники, казалось, звали своего будущего клиента. Сейчас он пойдет в сторону вечного покоя, а там – будь что будет! Речь к протрезвевшим приятелям вернулась через пять минут, когда фигура их гостя скрылась за кустарниками леса.

– Ну вообще! – только и мог сказать Глоток.

– Мракобес! – резюмировал трясущийся товарищ, вспомнив далекие политинформации парткома о сущности международного империализма.

Кладбище встретило обреченного пустыми аллеями, гвалтом птиц в зеленых шапках деревьев. Многочисленные кресты и памятники, казалось, выглядывали из кустов сирени, травы и длинных, высоких цветов, которые называли золотыми шарами из-за их необычного внешнего вида. Сергей Иванович постоял, осматривая аккуратные сухие букеты цветов и венков на могилах, и сел на маленькую лавку около артезианского крана-колонки. Тишина, только ветер шелестел листвой деревьев, да чирикали воробьи. Почему-то стало легче.

– Извините, вы не поможете мне принести воды? – услышал он приятный женский голос.

Мужчина повернулся. Хозяйка голоса стояла около него с большой зеленой лейкой для полива. Она приветливо улыбнулась.

Закатанные рукава блузки и подвернутые снизу штанины джинсов в сухой земле свидетельствовали о прополке травы и посадке цветов. От работы она раскраснелась, на лице играл румянец, а маленькая прядь волос у виска намокла от пота. Вся ее фигура так дышала радостью выполненного труда, что Сергей Иванович не стал рассказывать ей о своей грядущей роковой участи. Он быстро взял у незнакомки лейку, подставил ее под трубу, и сильная серебристая струя чистой воды гулко ударила в жестяное днище садового инвентаря. Ограда была недалеко. Мужчина аккуратно и быстро полил две клумбы и зеленый дерн на длинной гробнице. Женщина засобиралась уходить, сложила лопату и лейку в большую матерчатую сумку, стряхнула пыль с брюк. Одному оставаться не хотелось, и Сергей Иванович неожиданно для себя предложил проводить ее до остановки автобуса. На аллее при выходе на поляну они познакомились. Ее звали Надеждой.

– Красивое имя! – сказал Сергей Иванович. – Мне оно сейчас особенно нравится.

Он рассказал про гадания и магический салон.

– Вот оно что! – рассмеялась новая знакомая. – Эзотерика и уровни сознания! А она на вас как-то особенно не смотрела, а руками вот так не делала?

– Да, что-то было! – неуверенно подтвердил он, вспомнив плавные пассы руками госпожи Ольги.

– Гипноз! – весело заключила женщина.

Наваждение отступало, мыслей о смерти не было. Подъехал пустой автобус, и они сели в середине салона.

– Мне ехать три остановки, – спокойно сказала Надежда.

– Мне тоже, – обрадованно добавил Сергей Иванович.

Ему стало легче, захотелось разговаривать на другие темы, смеяться и рассмешить свою новую знакомую, так быстро и уверенно уничтожившую его страх и парализованную волю. Выходя из автобуса, они веселились оба. «Тиха украинская ночь, но сало надо перепрятать!»