Бал начинается утром, утром каждого предшествующего дня. Он метётся в разговорах о погоде, в переговорах высокопоставленных особ и излишне медлительных заказах, он ворочается, пока замешивают тесто и пекут хлеб, стучится в каждую из канцелярских дверей, и даже в приоткрытую дверь, ведущую в пыльные чердачные покои придворного математика. И считая число пылинок во Вселенной, отталкиваясь от их числа в своей комнате и помножая на число под кроватью, он получит число, превосходящее вообразимое, запутается и пойдёт искать кастеляншу. Заглянет к нему и горничная – и, оглядев её худенькую фигурку, он наивно оставит её одну, всерьёз считая неприличным оставаться с незамужней девушкой наедине. Слегка расстроенный неточностью расчётов и своей необщительностью, объясняя отсутствие успеха у женщин их близорукостью, тая в себе средневековые идеалы рыцарства, как их воображают романисты, и изредка и искренне мечтая о чистой любви, он задержится у окна и заглядится на старый, слегка заброшенный садовниками парк. И пока горничная будет стирать пыль, чуть обижаясь на привычную судьбу, а кастелянша занята важным и приватным разговором, он пересчитает в уме число траекторий движения по замковым коридорам, и бессмысленность этого занятия почти успокоит расшалившиеся нервы. Он сделает горничной сдержанный комплимент, она пропустит его мимо ушей, они благополучно расстанутся, и вернутся к насущным делам. И всё же, признаваясь себе, что она понравилась ему, он обещает себе приглашать её почаще, втайне завидуя лёгкости поведения пылкого придворного астронома…

Извечно вращение Земли… Вращаясь, Земля мчится в полотне бесплотного эфира, увлекая за собою небесный свет, она жаждет передать своё движение Луне и видеть лишь одну её сторону, ту же, какую желают и люди. Двигаясь по орбите, увлекаемая приливами и увлекающаяся ими, каждая уже готова упасть на руки кавалеру, но инерция движения бросает в новое па, наравне с излишеством окружающих глаз и силой солнечного ветра. Сдувая тебя, в наплыве неописуемых частиц, радуясь пионам и протонам, и греческой традиции малопонятных имён, увлечённая музыкой эфира и небесных сфер, ты обречена кружиться, пока силы не оставят взволнованное тело. За приливом придёт отлив, его подчеркнёт веер и положение губ, астрономический календарь очередного года, предсказавший лунное затмение, а ещё – кивок головы, отвечающий непонятливым, да оправленное безупречное кольцо, идеальное как твои пальцы. Прирождённые источники наслаждений, вдесятером, родившиеся для волшебства, способные на необычайные сумасбродства, посвящённые посвящённым, они почти покоятся относительно Земли. Тем не менее, и они способны, и способны на многое. Их собратья, вдесятером, связавшие свою жизнь с твоими стопами, не знающие ни колец, ни поползновений, ни кремов для рук, если ты, конечно, не излишне самобытна и богата, и придаёшь должное значение влажности кожи, – словом, они ждут своего часа. Будучи ненужными среди дня, они способны к развитию, самоценному и увлекательному, и будь они столь же длинными, как и другие, – от кавалеров бы не было отбоя. Увы, они коротки. Но твой большой палец хорош, это отмечают многие. Его правый сосед чуть привередлив, его форме не хватает хорошего ногтя, но… Заботы бала многочисленны как гадания святок, их перечисление занимает время, столь драгоценное для каждого участвующего, текущее безмерно медленно и скачками, вдобавок отнимаемое приёмами послов и прочей чепухой. Хотя один из послов – подлинный чародей, ты слышала, как он высказался о Плутархе? В пух и прах его разнёс. Наш царедворец…

Необоснованно, но непоколебимо уверенные, что завтра взойдёт Солнце и магнитные полюса Земли не поменяются местами, что может сказаться на атмосфере, ждут бала многие. Атмосфера, как и подобает, проявит себя во всех проявлениях, и гости заночуют в Замке, в уже готовых для них покоях. Те немногие (а может, и многие), что будут спать, не пропустят чего-то необыкновенного – замковая жизнь не коснётся их, и праздные похвалы пропустят её стержни и столпы. Что бы ни происходило под предлогом ночи – это не сделает чужой мир понятнее; интриги и заговоры, борьба и её бессмысленность, выбор между реформами и проформами, указы, эдикты, сарказмы, даже гроза – не изменят многого. Можно ли что-то изменить, нельзя ли, нужно ли – эти вопросы никогда не встанут перед ними, и, промочив утром горло, они преспокойно отправятся домой, довольные собой, а может – и упустившие что-то важное. И те, кто готовился сделать отчёт, снова впишут в него фразы и коридоры, облик Императора, вельмож, скрытые и неприкрытые пороки, устройство хитрых механизмов и длительность фейерверка – все те штампы, без которых люди не представляют себе бала. И даже выскажись Император по поводу Плутарха и Овидия – недолгое удивление потонет в формах ливрей, пурпуре и шёлке, босоножках шутов и шутовстве. Замок вечен, его охраняют не башни. Его охраняют традиции. И старые запреты, столь же естественные и бессмысленные, как и новые. И Замок помнит об этом. Подготовка к балу в самом разгаре.

Под руководством царедворцев по залам развешивают картины. Ниши заполняют старые вазы и бюсты, натирают до блеска позолоту и бронзу, расставляют почерневшее серебро. Реставраторы заполнили башни, старые витражи в лучах Солнца засияли по-новому, что уж говорить про мозаики и плафоны… Налажен и бой в часах, в полдень по залам разносятся незамысловатые мелодии, заново настроены рояли, смазаны двери и замки. Появились и хвалёные сундуки, запертые. Отпереть их не могут уже полстолетия, ключи утеряны. В них звенит посуда, может, там спрятаны и драгоценности – царедворцы улыбаются, глядя на них.

В моде женщины в горшках – щекотливость царедворцев добирается и до них. Слышны залпы смеха. Репетиторы неутомимы, кордебалет дивит разбросанным положением рук. Чудом поймана булава, летевшая в окно. Окно спасено, репетиция продлена. Всем желающим дают ложку сметаны. Из теста лепят капусту, на канат собирают паутину. Кудряшки вертятся, растут.

Рассеянность в Замке нарастает. Почта загружена обращениями, скована раскованность, подковы подросли в цене. Множатся восклицания, тет-а-тет говорят плашмя, активные отщепенки и губная помада – карикатура дня. Куртуазность в миниатюрах, иноходцы в рюшечках, парикмахерам – воздушные поцелуи. Они на грани истощения: невмоготу – они без колготок (чёлки кокоток). Рощицы в словах, клюковки, изыски под шубой. Ровесницы моложавы, они берут роскошью. Оборот наоборот.

Руководство царедворцев – в замковой типографии. Печатают. Там же – и мимы. Выходят со стопками, их неподвижность бросается в глаза. Многие узнают знакомых. Мим-невидимка – в позе лотоса. Его никто не видит. Чашка кофе зависла в воздухе. Её приводят во вращение, смотрят в отражение, дивятся. Мима пытаются подвинуть, тащат гардероб. В гардеробах – неразбериха. Худенькие излишне худы, нет нужных размеров, нужно либо перекраивать, либо набирать вес. Их упрашивают, одну несут на руках. Художники просят приостановить, они рисуют, поправляют кудряшки. Несколько этюдов каждой из сторон. Три ложки супа, приходится съесть. Потяжелевшую опускают на землю. Номер отрепетирован, следующий. Кипами разбрасывают сценарий. Проросший из дерева Олимпиец сосредоточенно изучает содержание. По его спине церемониально ползёт жук-олень.

Серьёзные люди не обращают на это внимание. В огромную Залу вносят Искушение. На развешенных вокруг него лентах висят стихи, лично написанные по случаю Императором. В Залу несут яблоки, их складывают на подоконники. Ещё одно Искушение вешают диаметрально. В Замке всё присутствует в нескольких экземплярах. Форма свода удачно подчёркивает обилие фиалок, настурции пылают от стыда. Анатомические и географические, разъясняют происходящее атласы. Для полноты картины в Залу с помпой вносят 27 томов Энциклопедии. Отныне почти всё готово. Осталось лишь несколько финальных штрихов.

Через распахнутую дверь в Залу вбегают Чтицы. Они бегут по Зале, читая императорскую Элегию, сталкиваются, обнимают другу друга, целуют и бегут вновь. За ними бегут царедворцы, подхватывают их, поднимают над собой. Несколько Чтиц забираются на огромные шары, шары начинают катиться. Блестящая парча укрывает их путь, их голоса подобны Иволгам. За шарами с иголками несутся мимы, они мечтают их лопнуть. Парикмахеры и воздушные подковы, губная помада, шёлк, роскошный Персей, любовь. Сказка, вечная Золушка, вечер. Бал, бал, бал.