Кэрри хихикнула.

– Париж? – рассеянно повторила я. – Это невозможно. Я не могу ехать в Европу. Оставить семью, работу? У меня есть родственники в Галене – возможно…

Раздался стук в дверь. Затем послышался мужской голос:

– Здесь мистер Макшейн.

Это был Чарли, швейцар.

– Он пьян. Пара наших ребят отвели его в зеленую комнату. И дали еще бутылку. Но он буянит, Долли, – добавил он.

– Благодарю, Чарли. Передайте Тиму, что я буду через минуту.

Долли села за туалетный столик, быстро написала записку, затем вложила ее в конверт, а на конверте указала адрес.

– Отдадите это мадам Симон, – сказала она мне. – Ее магазин находится на Риволи. Это возле улицы Сен-Оноре, где расположены все дома моды.

«Оноре, – подумала я. – Бабушка Онора! Это ты направляешь меня?» Она ведь спасла своих детей, в том числе моего папу, от голодной смерти, когда бежала из Ирландии с четырьмя малютками и еще одним, которого тогда носила под сердцем. Так что от одного мужчины я уж точно смогу спастись. «Вперед», – приказала я себе.

– Я поеду, – согласилась я. – Спасибо вам большое, Долли, спасибо!

Она открыла свой туалетный столик и достала оттуда маленькую сумочку. Потом отсчитала двадцать пять долларов.

– Возьмите это. За мой гардероб уже уплачено. Вы там все проверите и организуете вместе с мадам Симон отправку сюда. В записке я предлагаю ей дать вам работу.

– Работу? – Я оторопело посмотрела на нее. – В Париже?

– Нора! – привела меня в чувство Кэрри. – Через три минуты Макшейн может начать ломиться в эти двери. Довольно уже вопросов.

Долли нанесла на щеки немного румян. И встала.

– Отправляйтесь в отель «Дрейк», – сказала она Кэрри. – Скажите консьержу, чтобы отправил телеграмму в офис пароходной компании «Френч Лайн». Пусть заменят мое имя на имя Норы. «Чикаго» отходит в четверг, Нора, так что вам необходимо попасть на утренний поезд до Нью-Йорка.

– Погодите-ка, – сказала я. – Так название корабля «Чикаго»?

– Я ведь только что так и сказала, разве нет? – удивилась Долли.

«Чикаго». Еще один добрый знак.

– Вы идите через парадный вход, – сказала нам Долли. – А о Тиме я позабочусь.

Она улыбнулась на прощанье и ушла.

– Укротительница тигров, – пробормотала Кэрри.

В отеле «Дрейк» я проследовала за Кэрри через фойе к стойке администратора. Она передала консьержу распоряжение Долли и купюру в пять долларов. Телеграмма в пароходную компанию будет отправлена немедленно, заверил он. Дело было сделано.

Мы стояли рядом и смотрели в окно нашего номера, которое выходило на темные просторы озера Мичиган.

– По мне, так слишком уж много воды, – вздохнула Кэрри. – Я сама из Типперэри. И впервые увидела море только тогда, когда в девятнадцать лет плыла через океан. С Долли мы познакомились, когда я работала уборщицей в театре в Нью-Йорке сорок лет назад.

– Сорок? Выходит, сейчас Долли…

– Да, ей достаточно лет, чтобы понимать, что к чему, но этот Макшейн заморочил ей голову. Для меня он всего лишь большой балбес, несмотря на все его выигрышные стороны. – Она обернулась ко мне. – Я рада, что вы уезжаете далеко. Он портится все больше и больше. А Долли во всем ему потакает. Возможно, если бы она пожестче взяла его с самого начала… – Она пожала плечами. – Мужчины, которые бьют своих женщин, не видят в этом ничего предосудительного. Вроде как это их собственность, с которой можно делать, что пожелаешь.

– Я так благодарна вам. Даже не верится, что Долли такая щедрая, – сказала я.

– Это в любом случае обойдется дешевле, чем нанимать адвоката, чтобы тот защищал Тима, когда он изнасилует и убьет вас! Вы уедете, и Долли вернет Тима в колею. Он не хотел, чтобы она ехала в Париж. И она заявит ему, что передумала – ради него.

Кэрри отошла от окна и расстелила постель на двух кроватях.

– В сумке есть ночная сорочка для вас, – сказала она.

Я вынула оттуда длинную шелковую ночную рубашку с глубоким кружевным вырезом и приложила ее к себе.

– Одна из вещиц Долли. У нее для любой декорации всегда есть правильный костюм, – усмехнулась Кэрри. – Ну, ей ведь необходимо вести за собой мужчину. Что же до меня, то я предпочитаю фланель.

– Думаю, я буду спать одетой – на случай, если среди ночи придется вскакивать и бежать, – сказала я.

На мне по-прежнему была черная похоронная одежда.

– Макшейн не знает, где вы. К тому же охранником тут – крутой мужик, тертый старый калач. Поспите хорошенько и на целую ночь забудьте о том, что с вами случилось.

Но я не смогла раздеться. Так и лежала без сна, вцепившись в простыни и прислушиваясь к малейшим шорохам в коридоре. Я хотела было передать записку для Генриетты через шофера Долли. Но Кэрри сказала:

– Ну конечно, замечательно! А что, если Тим следит за вашим домом и увидит, как к нему подкатывает Реймонд на «Даймлере» Долли?

– Но у меня совсем нет одежды, – возразила я. – Только это черное платье.

– Купите все в Нью-Йорке, – успокоила она меня. – Сразу отправляйтесь на Деланси-стрит.

Нью-Йорк? Париж? До этого я никогда не уезжала из Чикаго дальше, чем в Игл-Ривер, штат Висконсин, где у Эда был летний домик. Теперь же мне казалось, что я уже вообще никогда не смогу сомкнуть глаз. Но я ошибалась.

Меня разбудили лучи восходящего солнца. Поначалу сбитая с толку, я растерянно разглядывала незнакомую комнату, но потом все вспомнила и резко села на кровати. Тим. Долли. Париж. Кэрри похрапывала рядом.

Я стыдилась даже думать о случившемся. Я бы не смогла рассказать это Майку. Он бы не ограничился разговорами с Тимом Макшейном. Он оторвал бы голову мерзавцу – или, по крайней мере, попытался бы. И одному Господу известно, что Тим сделал бы в ответ. Даже подумать страшно. У Тима есть пистолет.

Ладно, что теперь? Я должна кому-то дать знать, что уезжаю. Эду, наверное. Как раз сейчас он должен двигаться в мою сторону. Он уже давно завел привычку бегать на рассвете вдоль озера даже зимой. Один старый боксер как-то сказал ему, что все, что ему требуется для ринга, – это час утреннего бега. «В результате у тебя будет пара крепких ног, мощные легкие и сосредоточенный ум», – заявил он ему.

Эд говорил, что это работает. Он ведь оставался непобедимым во всех схватках в Брайтон-парке. Благодаря тому, что он выносливее противников, объяснял он мне. По его словам, нужно было как-то объяснять то, что он оставался на ногах даже под градом ударов.

Я поддразнивала его:

– Господи, Эд, ты слишком тощий, чтобы стать следующим Джеком Демпси[12]. Так зачем ты это делаешь?

– Для меня достаточно быть чемпионом Брайтон-парка, – отвечал он.

Сам он уже давно не боксировал, стал серьезным инженером. Но во время всех боев по-прежнему находился где-то рядом с рингом. А еще бегал по утрам, после чего заскакивал на раннюю мессу в церковь Святого Имени Господнего. Я взяла билет на корабль, деньги, написала записку Кэрри и вышла из номера.

Я перехватила Эда, когда тот поворачивал на Мичиган-авеню прямо под вывеской отеля «Дрейк». Солнце как раз поднималось из озера.

– Эд.

Я встала у него на пути.

– Нони? Что случилось? Кто-то умер?

Он с тревогой посмотрел на черный похоронный костюм на мне.

– Никто не умер, Эд. Но мне необходимо с тобой поговорить.

Солнце взошло уже достаточно, чтобы превратить темные воды озера в синие.

– Давай-ка пройдем на берег, – предложил он.

Я кивнула, но прогулка туда выдалась та еще – по заросшему бурьяном пустырю, среди разных деревяшек и мусора, выброшенного на сушу озером. На эстакаде прямо рядом с водой были проложены рельсы, и я слышала свист паровозов, доносящийся с Иллинойского центрального вокзала.

Эд, понятное дело, снова завел разговор о том, какие тут должны быть пляжи, протянувшиеся с севера на юг, где семьи с детьми будут гулять по зеленой травке, а не среди гор гниющих отбросов, обходя дохлых разлагающихся животных. Как будто богатые когда-нибудь пустят людей из трущоб шататься перед уютными дворами их домов по воскресеньям.