-- Неудивительно, что вас беспрестанно обвиняют в тоталитаризме.
-- А мы и не скрываем! -- Тамара Фёдоровна выпростала руку из-под плаща, ткнула в грудь Керну. -- Я вас понимаю. Вы молодой человек. Вас всё время заботит -- не перегнём ли мы палку, не впадём ли в тотальную диктатуру? Я вам открою секрет: впадём, и впадём с удовольствием, потому что это единственный выход. Все эти разглагольствования о правах, свободах, демократиях и личностях продолжались без малого триста лет, а кончилось всё атомным грибом и проеденной до дыр планетой. На фоне того, что уже случилось, все эти детские страхи перед тоталитарной антиутопией выглядят просто смешно. И потом, вы можете не знать этого, но стадо по-настоящему любит тоталитаризм. Оно привело к власти Гитлера, оно в конце концов сделало важнейшим именем страны призрак усопшего Сталина. Оно обожает смертные казни и антитеррористические операции, оно кричит, что ему нужна сильная власть. И в норме этой сильной властью становятся отпетые мерзавцы и фанатики. Так не лучше ли отойти от стереотипов прошлого и хоть раз-другой дать эту власть в руки людям по-настоящему честным, увлечённым идеей, готовым положить свою жизнь ради будущего справедливого мироустройства?!
-- Не думайте, что я уже составил своё мнение, -- пожал плечами Керн. -- Но, конечно, мне странно видеть такое отношение к людям. Странно и непривычно.
-- А вы видели, на что они способны, когда выходят из-под контроля? Половина из них в прошлой их жизни была татуирована, то есть, пардон, украшена художественным боди-артом! Они увечат своё тело и считают это искусством. Они пили по праздникам спиртное, смотрели идиотские фильмы со специальной кнопкой для возбуждения хохота, они покупали всякую дрянь, грабили планету и считали себя при этом "успешными людьми"! Нет, товарищ Кристаллов прав! Тысячу раз прав!
-- В чём?
-- Он называет то, что тут происходит, чистилищем. Человечество не погибло в войне. Ему дан второй шанс. Но оно должно заплатить за этот шанс, должно искупить грехи прошлого и сделать над собой усилие, чтобы очиститься. Для рывка в будущее это необходимая мера. А значит, наша жестокость в борьбе с его пережитками -- не более чем вынужденная жестокость хирурга. Вот так-то, Саша!
Тамара Фёдоровна вновь закуталась в плащ -- оборки платья зашуршали по жёсткой ткани.
-- Ну. Мне пора. Встретимся завтра, на планёрке у товарища Олега. Спокойной ночи!
Она повернулась и вошла в длинный приземистый барак с загадочной табличкой "Подр. жилсект. 2". металлическая дверь захлопнулась за нею; в окошке у двери погас тотчас голубоватый неровный свет.
Керн посмотрел ей вслед и медленно пошёл в свою комнату, рассматривая яркие весенние созвездия над головой. Гончие Псы тянулись за Большой Медведицей; пытаясь напиться из её ковша, распласталась по горизонту звёздная Рысь; Лебедь безмолвно парил в вышине, отдавая земным пажитям своё спокойное серебристое сияние...
2. Гостиоры.
Керн собирался поспать, но поспать ему не дали. Вернулся его сосед по комнате -- тот самый дозорный, который встретил его в туннеле у железнодорожной насыпи.
-- Ну что, -- спросил Керн, -- нашли беглянку?
-- Не-а, -- сказал его сосед, раздеваясь. -- Ушла к куркулям. Теперь сдаст им все наши планы. А ты, сосед, тут зря сидишь.
-- Почему это зря?
-- Тебе в арестантский блок, с истопником Бенедиктовым разбираться. Не знаю уж, чего вы там повздорили, но ты ему теперь должен вынести взыскание. В соответствии с обстоятельствами дела.
-- Наш общий сосед Юрий посоветовал мне бить Бенедиктова кастетом.
-- Юрка фашист, -- ответил дозорный. -- Не знаю, откуда у него это, но смотреть на него противно. И слушать его тоже противно.
-- А почему его тогда не... -- Керн выразительно щёлкнул пальцами по раскрытой ладони. -- За ворота -- и пинка, чтоб неповадно было!
Дозорный пожал плечами.
-- Не того масштаба фигура. Он -- гостиор.
-- Кто, кто?
-- Гостиор. Не слышал, что ли, никогда?
-- Слово-то латинское, -- сказал Керн, -- но что означает -- я без понятия.
-- Отстали вы в городах, -- упрекнул его сосед, -- того и гляди, обуржуазитесь. Гостиор означает "воздающий". "несущий возмездие". Это от слова "гостиментум". По всей Красной Зоне есть свои гостиоры.
-- Откуда они взялись?
Дозорный откинулся на кровати, приложил палец к губам.
-- Лучше не спрашивай! Нам с тобой, товарищ Керн, такие вещи и сниться-то не должны! Говорят, это очень древний культ. Говорят, они ждали своего часа, чтобы вернуться, войти в силу и помочь человечеству избавиться от тьмы. Упаси тебя наш христианский бог становиться у них на дороге! Они владеют знаниями, которые были древними ещё на заре римского владычества -- там есть и яды, и чары, и тайное оружие для убийства...
-- Ниндзя какие-то, -- поёжился Керн. -- Но Юрий как-то не показался мне особенно посвящённым в древнюю мудрость.
-- Не будем разговаривать об этом, -- предупредил дозорный, -- особенно на ночь глядя. Я тебе вообще-то не должен был это говорить. Но я видел у него браслет, и я знаю, что по Красной Зоне есть секретный рескрипт: оказывать гостиорам всяческое содействие. Скорее всего, Юрий здесь на испытаниях. Так что не надо его злить понапрасну. Я вот, к примеру, не уверен, что он сейчас нас не слушает...
-- Ну, вы же не давали присягу охранять все тайны гостиоров?
-- Это не та вещь, с которой я стал бы связываться. И тебе, мил человек, не советую. Боже сохрани! А теперь иди. Иди, тебя ждут там, в арестантском. И, кстати, будь осторожен. Это может оказаться для тебя испытанием.
-- Тьфу, пропасть, поспать нельзя спокойно, -- сказал Керн и вышел обратно под звёзды.
В арестантском блоке, бетонированном продолговатом здании с маленькими окошками под крышей, у Керна дважды проверили документы. Керн надеялся, что его проинструктируют, но этого не произошло. Часовой провёл его мимо узкой лестницы, ведущей вниз, и отпер металлическую холодную камеру размером с ванную комнату. В камере не было ничего, кроме табурета и ограждения из ржавых рельс, делившего камеру напополам. Истопник Бенедиктов сидел за рельсовой оградой, скрючившись от холода.
-- Разберитесь с ним побыстрее, -- сказал часовой. -- Дверь захлопывается снаружи. А если захотите выйти -- вот вам ключ.
Он отдал Керну магнитную таблетку, отпиравшую электронный замок на дверях, и ушёл. Керн сел на табурет, посмотрел внимательно на Бенедиктова.
-- Так они вас проверяют, -- сказал Бенедиктов, стуча зубами от холода. -- Просто проверяют. Знали, кого к вам послать. И что сказать мне перед этим, тоже знали. Чтоб завёлся, значит, как следует. А я подставился, как дурак. И Юрка этот... ждал меня, значит, гнида!
-- Что же они вам такое сказали, Бенедиктов?
-- Что не зря к нам новенький приехал. Я ведь, мил человек, последние деньки жизни не зря провёл, так сказать. Я тут, мил человек, крематорий строил. Крематорий, понимаешь. С пропускной способностью шестнадцать тел за час.
-- Вам, Бенедиктов, лечиться надо, -- ответил Керн. -- Напридумывали тут себе всяких ужасов.
-- Это не ужасы. -- Истопник поднялся, встал, опираясь о решётку. Голос его стал вдруг плаксивым, речь, до того отрывистая и лающая, полилась изо рта гладким потоком. -- Ужасы -- это когда детишки умирают. Когда мать вкладывает ребёночку в рот таблетку с ядом, чтоб не мучалось дитятко -- вот это ужас. А ещё ужаснее, когда она за эту таблеточку сама сюда идёт добровольно и в рабство отдаётся. Вот таких я ужасов навидался, что будь здоров. А крематории уже не ужас. Это, как говорится, закономерное следствие исторического развития. Появились, видать, у нас в лагере лишние едоки. И до сих пор-то не по-людски жили, а теперь, значит, просто сдыхать пора. И с меня начать, чтоб другие знали...