Молчаливые разносчицы, которых Керн теперь знал как обитательниц женского блока номер два, подали еду. Керн был переполнен тошнотворными мыслями и впечатлениями, есть ему не хотелось, но в конце концов молодость и аппетит взяли своё: военинструктор воздал должное и обеду из четырёх блюд, и горячему шоколаду, и "блюду от шефа" -- салату из весенних травок с сыром и дарами моря, давно утраченным здесь, в Сибири, деликатесом.

Лошадь Керна второй день исправно вычищали, однако животное нетерпеливо било копытом при виде хозяина, требуя прогулки. Керн попытался отпроситься у Олега Кристаллова поездить по окрестностям и "привязать к местности" объекты, виденные им на карте. Товарищ Олег, однако, отказал категорически.

-- Рано вас ещё из коммуны выпускать! Неровен час, удерёте! Я же вижу по глазам, что не всё у нас вам по душе. Вижу, вижу, не отворачивайтесь! А хотите лошадку выгулять, так поездите прямо тут, по территории. Вон, в поля прокатитесь! Там и места много, и вид хороший. Я вам и спутника найду, чтоб не случилось чего!

Спутником, разумеется, оказался Юрий Лантанов.

В коммуне после обеда наступил "тихий час", который длился с трёх до пяти, и Керн мог довольно свободно располагать этим временем. Лантанов хотел устроиться прямо к нему в седло, ссылаясь на то, что сам он был скверным наездником. Однако Керн предпочёл вместо того дать Юрию урок кавалерийской выездки.

Шагом, не торопясь, они миновали бараки жилого посёлка и спустились к широкой речке, где сходил уже последний прибрежный лёд. У речки двумя ярусами пересекались под прямым углом лесозащитные полосы -- тёмно-зелёная пихтовая и прозрачная, рыжевато-серая, состоящая из высоких обнажённых тополей. Сквозь эти полосы струились к речке широкие глинистые промоины -- талая вода уносила в них тонкий слой плодородной почвы, перекопанной наспех трактором. Копыта лошадей вязли в грязной глине.

Лантанов сперва стремился разговаривать с Керном о том, о сём, но быстро примолк: управление лошадью требовало от неопытного всадника внимания и определённой сноровки. Керн несколько раз советовал своему спутнику "не доворачивать шлюс", и на этом всякие разговоры прекратились. Лошади шли вдоль берега реки, фыркая на ранних мошек; за исключением чавканья их копыт, в мире стояла звенящая весенняя тишина. И вот в этой тишине выплыл вдруг над лесом чёткий, серебряный, трубный звук, метнулся к редким облакам, разнося над окрестностями звенящую мелодию древней боевой песни:

"Слышишь, тру-у-бы игра-а-ют?

Час распла-а-ты наста-ал!"

Кобыла Керна встала как вкопанная, захрапела; лошадь под Лантановым прядала ушами, силясь уловить неведомый звук. Ещё не успело смолкнуть в перелесках трубное эхо, а уж взвились далеко за полем на противоположном берегу потревоженные птицы, и докатился тонко, как комариное пение, издалека в ответ тот же самый трубный призыв. Впрочем, этот ответный звук был проще по исполнению, и ещё слышался в нём какой-то иноземный, чуждый русскому уху элемент: "VЖlker, hЖrt die Signale! Auf zum letzten Gefecht!" -- явственно пела кому-то далёкая труба.

Отзвучало -- и смолкло.

-- Это-то ещё что такое? -- спросил Керн у своего попутчика, держа здоровой ладонью скомканные поводья.

Лантанов пожал плечами в недоумении.

-- Куркули, наверное, -- сказал он наконец. -- У них дозорные каждый день в четыре часа на трубах упражняются. Но вот такого вот сигнала я ещё ни разу от них не слышал.

-- Не слышали? -- спросил военинструктор. -- Или не знаете?

-- Знаю, в том-то и дело, -- ответил Лантанов с лёгкой дрожью в голосе. -- Я ведь жил у них. До того, как сюда перебрался. Этот сигнал у них боевым считается. Боевым, понятно?! Накрылись мы, похоже, медным тазом!

-- И что это значит?

Юрий тяжело вздохнул. Ответил медленно, выталкивая из себя слова.

-- Нам крышка!

Военинструктор увидел вдруг, что его спутник испуган по-настоящему.

-- Знаете что, поехали-ка обратно, -- предложил он.

5. Куркули.

Того, что произошло в следующие три-четыре часа, Керн не мог себе представить ни при каких обстоятельствах.

В коммуне царила паника. Члены администрации отчаянно метались туда-сюда между конюшнями, складами, административным корпусом. Товарищ Олег, подозвав к себе Керна, вручил ему бразды командования и велел немедленно проверить расположение огневых точек по наружному периметру. Пока Керн занимался этой бессмысленной и неблагодарной работой, вдруг как-то само собой обнаружилось, что всё руководство коммуны укатило по дороге в неизвестном направлении, оставив по себе апрельскую грязь, растасканную в обилии на сапогах по общественным помещениям, и прихватив взамен все запасы продовольствия из административной столовой.

На столе у товарища Кристаллова лежал тетрадный лист с большой расплывшейся печатью. На листе было сказано, что военинструктор товарищ Керн остаётся временно исполняющим обязанности коменданта вплоть до окончания критической ситуации. В помощь Керну оставлены были шесть стрелков дозора, четверо из которых тоже незаметно дезертировали.

Осмотрев поселение, военинструктор вернулся в кабинет товарища Олега и всё-таки не выдержал -- расхохотался до истерики. Он хохотал и хохотал, бил себя в грудь кулаком, перхал, сипел и рвал горло, но остановиться был физически не способен: мозг не сдюжил. Истерика, ожидавшаяся с самого утра, длилась минут пять.

Отсмеявшись, Керн нашёл в столе Кристаллова пачку хорошей дорогой бумаги и стилопринтер. Вооружившись этими канцелярскими инструментами, он составил краткий документ, от которого веяло романтикой далёких лет революции.

В 2-х экз.

В связи с паническим бегством администрации трудовой коммуны для

перемещённых лиц N61-обл. принимаю руководство коммуной на себя

(в соответствии с мандатом областного рабочего комитета) -- КЕРН.

Далее следовала чёткая роспись, за нею -- число и печать.

Теперь, уже в новом своём качестве, Керн нашёл своего соседа по комнате -- дозорного.

-- Ну, -- спросил тот, поражённый размахом тотального бегства, -- может, население тоже отпустим?

-- Посмотрим, -- ответил Керн.

-- Не боишься куркулей?

-- Боюсь, -- сказал Керн честно. -- Я всегда боюсь того, чего не видел. Вот увижу -- и перестану бояться.

-- А с населением-то что делать? Выпускать или не выпускать?

Керн вспомнил свои контакты с "населением" и пожал плечами в недоумении:

-- Пусть пока сидят... под шконками. Позже разберёмся, что с ними делать. Лучше скажите всё, что знаете об этих куркулях.

О соседях-куркулях стрелок дозора Алибек Мухтаров знал куда меньше, чем о таинственном и секретном обществе "гостиоров". В нескольких скупых фразах он поведал, что куркули явились сюда, в эти края, два года назад, скооперировались со школой-интернатом, принадлежавшей ранее Красной Зоне, и, действуя обманом и наглостью, постепенно захватили разнообразное имущество и сельскохозяйственные объекты вокруг одинокой и всеми покинутой трудовой коммуны "Кузня Горящих Сердец".

-- А на что они живут, куркули эти? -- спросил Керн на всякий случай.

Дозорный с готовностью принялся загибать пальцы.

-- Известно на что! Кирпичом спекулируют -- раз. Свинюшек на наших фермах откармливают -- два. Автомастерскую открыли, ремонтируют там, газогенераторы ставят, инженерию всякую. Это три! Ну, и земелька их... тоже... кормит.

Последнюю фразу Алибек произнёс замирающим от тоскливой зависти тоном.

-- Где они берут кирпичи?

-- Заводик построили...

-- Да... интересные куркули! Получается, они ведь сами работают?

-- И сами тоже. Но тут важно, что они детей эксплуатируют, школьников. Платят им гроши, едой платят, а сами набивают суму! -- со злостью сказал Алибек.