-- Вы его спровоцировали. А я, как дура, поддержала. Давайте лучше помолчим.

Кодрак был благодарен ей за эти слова. Он молча уставился в окно; порезы затягивались, оставляя после себя твёрдые рубцы.

В тишине они подъехали, наконец, к её дому. Она дала десятку, помедлила, дала ещё одну десятку и кивком позвала Кодрака за собой.

Они поднялись на четвёртый этаж, вошли в тёмную квартиру, пахнущую благовониями, прошли на кухню и уселись друг перед другом за чайный столик.

Он глубоко вздохнул и замер, созерцая её полупрофиль на фоне белой стены. Она глянула на него:

-- Чего?

-- Да так, ничего. Знаешь... В каждом из нас есть Нечто, что присутствует ЗА бронёй личности, железобетоном рассудка и тлеющей бездной страстей. Иногда это Нечто выходит на поверхность: такое происходит, казалось бы, в самые обыденные моменты -- тогда мы вдруг "забываем" себя и окружение. (...) И это Нечто сверкнёт на долю секунды -- не дольше, -- но броня личности спохватывается и снова закрывает этот вселенский Огонь, эту чистую сущность нас самих. И мы говорим, что "просто задумались" или "на миг забыли себя" или ещё что-нибудь оправдательное. Хотя на самом деле, именно в такие моменты мы не "забываем", но "вспоминаем" себя. (...) А этот вечный Огонь в нас ждёт, когда мы износим эту нашу личность, искрошим этот наш хвалёный рассудок, иссушим болота страстей и, наконец, захотим узнать об этой частице Света, Чистоты и Простоты в нас. Именно простоты -- о, она столь проста. Божественно проста. И она смеётся над нашей философией, потому что знает, что стоит ей просто дунуть, и вся эта философия разлетится пылью. (...) А может быть, я всё это нафантазировал, глядя на твой полупрофиль. Но мне дороже мои фантазии, чем "их" дубовая и заскорузлая "реальность".., с ответами на все вопросы.., включая вопрос о численности населения.

-- И ты обо всём этом подумал, "глядя на этот полупрофиль"?

-- Я думаю об этом всегда. И временами возникает момент гармонии, когда я могу об этом сказать, не рискуя получить кулаком в нос, или пинка под зад, или... ножом по горлу.

Она нахмурилась:

-- Будешь морс?

Кодрак отрицательно покачал головой и сказал:

-- Давай.

-- Чему верить, голове или словам?

-- Своей интуиции. Удиви меня... Впрочем, уже удивила.

-- Ты имеешь ввиду мою догадку о том, что тебе некуда идти?

-- ... и что мне нечем заплатить?

-- Считай это шёпотом моей души.

Кодрак вскинул голову, уставился на неё расширившимися от пронзительного знакомого чувства зрачками, взял кружку с горячим морсом и ушёл в себя.

Перед ним на низкой табуретке раскинуло ветви сухое деревце с одной-единственной набухшей почкой. Он держал ладонь левой руки над этой почкой, из которой неизвестно что должно было распуститься, -- то ли цветок, то ли новая ветка, то ли ядовитая пустула, -- дышал на неё, пытаясь согреть дыханием, смотрел, изливая живительный свет чёрными колодцами глаз...

-- Что такое "душа"? -- обронил в пространство, будто даже и не к ней обращаясь.

-- У всего есть душа, -- отвечало пространство её голосом.

-- А может ли душа испытывать боль?

Она не отвечала. Конечно, можно было процитировать что-нибудь из мудрых книг. Но в сердце... Что ты должен ощущать в своём сердце? Можно ли передать это словами? Поэтому она отвечала молчанием, которое было красноречивее любых слов.

И ещё она не очень хорошо понимала, что происходит. Как будто она всегда шла по тесному тёмному коридору, а тут вдруг оказалась на огромной скале, обрывающейся в море -- аж голова кружится и мурашки по спине, -- а перед ней бескрайний океан, и ветер рвёт шевелюру. И такая мягкая бескрайность, такая пугающая ширь, такой... покой. Или как будто всю жизнь (не эти двадцать или сорок лет, а ВСЮ свою бесконечную жизнь), как будто всю жизнь она спала; а теперь вдруг проснулась; и шарит по стенам и потолку плохо фокусирующимся со сна взглядом; и в голове сладкая пустота, а в теле тяжесть, словно теперь ей предстоит заново учиться всему -- двигаться, ощущать, чувствовать, думать.

-... двуногое в этой странной шкуре ни зверя, ни птицы. Вы всё понимаете не так. Вы не знаете ни "чистоты", ни "красоты", не говорю уже о "гармонии".

-- "Вы"? -- переспросила она. -- Ты отделяешь себя от остальных? Или ты не человек? И кто же ты? -- вопрос должен был прозвучать шутливо, она даже улыбнулась, но...

Он глядел ей в глаза:

-- Вы единственные, кто "отделяет" себя от остальных.., от остального мира, который всегда был един. Не потому ли вы путаете "чистоту" с санитарией, "красоту" с геометричностью и единообразием? А ваше понятие "гармонии" просто ужасает: вмешаться и всё испортить, сделать из живой подвижной вещи "правильную" мёртвую форму -- это вы называете "благоустройством". Может быть, стоило бы вспомнить изначальный смысл этого слова?.. "Благо-устройство". Впрочем, извини. Ты здесь ни при чём. Ты делаешь, что можешь. Но таких, как ты, мало. Очень мало. И всё же вы соль земли.

-- Что же, всё именно так. Но ты не ответил на вопрос.

Он махнул рукой:

-- Ты и так всё знаешь. Просто тебе... немного страшно получить утвердительный ответ. И твоё внешнее существо надеется уложить всё в привычные рамки.

-- Ты ненавидишь "нас"?

-- С чего бы? Я -- в вас, а вы -- во мне.

-- ... а ты -- часть мира.

-- Не "часть". "Частей" не существует во вселенной. Разделение на части происходит лишь в ваших головах.

-- Поэтому можно сказать, что ты и есть "мы"?

Он не отвечал.

-- Ну что же, с нами решили. Как насчёт тебя? Есть что сказать? Рассказать?

-- Всегда есть что сказать, если рядом с тобой живое сердце, а не рефлексирующий костюм с пустотой внутри..., знающий ответы на любой вопрос.

-- И кто же такой Кодрак?

-- Есть два Кодрака: один родился в этом городе и дожил до 25-ти лет; и второй, который пришёл из прошлого или будущего, таинственный и бескрайний.

Жизнь первого из них всегда была связана с ложью. Ложь в школе, на линейках, уроках военной подготовки, где все должны стоять строем, быть коротко стрижены и иметь одинаковые мысли в голове. Ложь в семье, ложь среди друзей семьи. Ложь многочисленной родни с их резиновыми улыбками, -- но он ясно видел под этими улыбками звериный оскал. И вот в один из дней его стало тошнить всей этой ложью, накопившейся внутри. Она извергалась день за днём, непрерывно; пока он не стал в конце концов пустым, прозрачным и несуществующим. И тогда он покинул квартиру и пошёл искать. Что искать? Возможно, тот, второй Кодрак внутри него и знал ответ, но... Искать... Он оставил всё -- даже универсальную тягу к смерти. Потому что это был тот вопрос, который нужно было решить -- и не в голове, а в жизни и в теле.

-- Он решил этот вопрос?

-- ... Можно сказать, что вопрос сам себя решил, хоть это и звучит абсурдно. Но я не знаю, как выразить это иначе.

-- Мне кажется, я понимаю.

Кодрак смотрел на неё не отрываясь, с благодарностью, с теплом. Ей вдруг почудилось, что впервые в жизни кто-то посмотрел на неё "с теплом". Она еле справилась со спазмами в горле. Она почти узнавала этот голос.

-- На самом деле, любой сущностный вопрос имеет ответ в самом себе; или даже сам на себя отвечает... Но материя.., точнее, то, что мы считаем материей -- это воплощение постоянства и инерции. Это даёт материальному миру ощущение небывалой конкретности и это же становится препятствием для любой попытки что-то изменить в этом мире. Можно сказать, что это "недостаток пластичности", но так говорить неправильно. Причина "трудности" в другом. Но... выразить её ментально невозможно. Разум не знает материи, он знает только миры разума, да и то самые низшие. А материя -- это нечто странное; это тайна, пока ещё не раскрытая. Но кто её раскроет. Нет никого. Эпоха чувствительных душ прошла. И мы наблюдаем эпоху прожорливых крыс, окрещённых смертью...