Вишня закрывает глаза - она еще не придумала до конца, кого же хочет видеть за своей спиной. А кого попало видеть не хочется. Страшно разочароваться. Шаги смолкают - совсем рядом. И Вишня чувствует спиной - тепло. Без одобрения - просто тепло. И любопытство. Ты забавная. Это пока не его голос, это собственный голос внутри головы. Спасибо, что пригласила. Ты совсем еще ребенок. Посмотри же на меня...
Вишня открыла глаза - не Вишня из сна, а настоящая Вишня, в палатке. Еще светло, и никто пока не вернулся. Нужно будет дать ему голос, и внешность - как у того капитана, или у Лозэна из исторической энциклопедии, или даже немного - господина Левенхофа, только лучше представить все-таки, какие у него могли бы быть глаза. Вишня задумалась и сама не заметила, как уснула - на этот раз обычным, не тульповодским, сном, и снилась ей обычная подростковая ерунда.
- Красный мяч летит по песку, догоняет мою тоску, - экспромтом прочитала Лека. Она умела разговаривать иногда хоть и плохими, но стихами - так, наверное, проступали на поверхность пресловутые двести пунктов интеллекта.
Умывание в кемпинге напоминало фильмы про концлагерь - дощатый барак с четырьмя рукомойниками, и к каждому длинная очередь. Девочки почистили зубы и отправились на пляж - пока отцы готовили завтрак. После вчерашнего купания у Вишни стреляло в ухе и ломило все тело, она сидела на своем полотенце, сложив по-турецки длинные ноги, и с ненавистью смотрела в набегающие волны. Лека уже искупалась в свинцовом море и теперь отчаянно мерзла - вода с мокрых кончиков волос стекала ей за шиворот. Неподалеку мамаша бросала младенцу красный мяч - это и послужило катализатором для экспромта. Ветер, галька, будто чешуя океанской рыбы, мяч - красное на сером, как на картине Хоппера.
Вишня не стала рассказывать Леке про тульпу, и вообще решила, что не стоит делиться своими сомнительными успехами - Лека может решить, что Вишня шизофреник.
- Ты пишешь стихи? - спросила Вишня, нащупав наугад - тему, которая окажется для Леки - как тульпа для самой Вишни.
- Пишу, - легко призналась Лека, - особенно на географии и на истории. Раньше разрисовывала учебник, но это непродуктивно.
- Не оставит культурного следа? - подсказала Вишня.
- Ага, - согласилась Лека.
- А здесь тебе сочиняется? - спросила Вишня.
- Почти нет. Только когда мы были в костеле - что-то такое сложилось, - Лека заметно смутилась.
- Прочитай!
- Стесняюсь...
- Ну У! - Вишня сделала обеими руками жест - как служат маленькие собачки, Лека рассмеялась и прочитала:
Она танцует с черным домино
В пустом проходе зрительного зала
Под музыку старинного хорала
В соборах запрещенного давно.
Жить скушно в мире гулком и пустом.
Жрецы мертвы, осиротели храмы.
На ней перчатки, прячущие шрамы,
И платье со змеящимся хвостом.
- Про меня, да? - восхитилась Вишня, - Домино - это же мой Лозэн? А какой это размер - анапест?
- Понятия не имею, - пробурчала красная Лека, - я не знаю размеры...
По пляжу медленно шли два парня - местные, судя по шортам и высокомерным физиономиям. Им было лет по шестнадцать, не больше. Они дефилировали по краю моря, почти в набегавшей волне, и бросали презрительные взгляды на расположившихся вдоль берега туристов - на мамаш с детьми, и на разминающихся пожилых физкультурников в спортивненьком. Красный мяч жизнерадостно ударил их по ногам и тут же милостиво был послан обратно.
- Круче только дуче, - прокомментировала парней Лека.
Парни приблизились, и Лека заулыбалась им своей коронной улыбкой. Вишня, наоборот, надулась - она не верила в свою удачу даже в паре с Лекой. Парни переглянулись, оценили Лекино дружелюбие, и подошли, явно преодолевая внутреннее сопротивление. Они двигались, как очень молодые кони, грациозно, порывисто и немного нелепо. Лека внимательно смотрела на них - снизу вверх, а Вишня, наоборот, смотрела куда-то в сторону.
- Прикурить не найдется? - спросил наиболее смелый.
- Мы некурящие, - гордо отозвалась Лека.
- Правильно, - одобрил собеседник, - А можно с вами познакомиться?
- Да легко, - разрешила Лека.
- Марек, - представился один.
- Казик, - представился второй.
- Ольга, - назвала свое полное имя Лека - в назидание Мареку и Казику.
- Лавиния, - пробормотала сквозь зубы Вишня. Так уж ее звали - Лавиния - Лавровишня - Вишня.
- Завтра на площадке за кемпингом - дискотэка, - поведал тот, который Марек, - дамы, вы идете?
- А что еще тут делать? - отвечала Лека, - Скукотища же. Так что да, идем.
- Тогда до встречи, - неуклюже поклонился Марек, - на дискотэке. Оревуар.
- Цзай дзян, - отозвалась Лека.
- Ты их обругала? - с надеждой спросила Вишня, провожая взглядом удаляющиеся спины.
- Нет, попрощалась по-китайски. Зуб за зуб, глаз за глаз.
- У нас свидание, - вздохнула мечтательно Вишня, - поистине, тульпа меняет вашу жизнь.
- А ты что - вызывала? - спросила Лека, - Я-то забросила это дело. Скука.
- Вызывала, - мрачно призналась Вишня, - На свою голову. Пойдем завтракать, нас уже, наверное, заждались.
- Тебе который больше нравится - Марек или Казик?
- Никоторый, я на них не смотрела. Так что можешь выбрать первая - любого.
Ночью, в палатке, когда Лека уже уснула и тихонечко сопела под боком, в своем спальном мешке - Вишня все не могла сомкнуть глаз. Она уже знала все - и внешность, и голос. Синие глаза книжного капитана, его же черные кудри и цвет кожи - смесь персикового, янтарного и чуть-чуть орехового. Вишня видела такой цвет лица у одного болгарского студента и поэтому очень хорошо его себе представляла - у таких мужчин еще к вечеру на лицо ложится сиреневатая тень от быстро отрастающей щетины. Вишня считала, что это обалдеть как красиво. Голос - мягкий, с французским акцентом, это уже от герцога Лозэна, он же собирался в Россию к Екатерине - значит, учил язык. И точеный профиль господина Левенхоф, его чуть приподнятые удивленные брови, эту его постмортем-гримасу Вишня все никак не могла забыть. А имя - пусть придумает себе сам. Хорошая задачка для подсознательного.
Три ступени - вверх - и открывается дверь. И спектакль продолжается с того самого места, где был прерван - Вишня стоит перед зеркалом, глаза ее закрыты, и тепло за ее спиной. Обжигающая волна - интереса, любопытства. Симпатии? Вишня слышит за спиной один осторожный шаг, навстречу, и две горячие ладони ложатся на ее плечи. Здравствуй. Лавиния. "Есть контакт" - думает Вишня. Она приоткрывает глаза - это так забавно, открывать и закрывать глаза, но в собственном сне - и горячие руки скользят с ее плеч, огненным кольцом обхватывают ее и чуть-чуть толкают назад, и затылок ее упирается, кажется, в его ключицу. Он очень высокий. И теплый. У тебя смешная шляпа.
- Не говори в моей голове, - просит Вишня, - говори со мной так.
Сквозь ресницы она видит его руки, наполовину скрытые манжетами. Это черно-серебряный испанский камзол капитана, из книжки. И его же испанские кружева. Кисти рук крупные, но и не медвежьи лапы, и почти на каждом пальце - причудливый перстень. Это барокко, да. Тогда все так ходили.
- Хорошо, Лавиния, - этот голос старается быть мягким, и стесняется быть громким, быть самим собой, но может он и грохотать, как обвал в горах, - Посмотри же на меня. На нас с тобой.
- Ты - это я, - напоминает Вишня.
- Не совсем. Уже - не совсем, - у него есть акцент, французский ли - кто знает? Вишня открывает глаза - и ощущает скромную гордость демиурга. Он потрясающий. Даже если таким его делает "прелестное" зеркало - но зеркало же не в силах сделать красивее саму Вишню. Он очень высокий, в черно-серебряном, как и было задумано. Очень черные волосы, но не локонами, они собраны в хвост, закрывающий уши. Глаза не получились синими - наверное, вмешался подсознательный ценз, внутренний борец с пошлостью - они черные, и приподняты к вискам, как у дракона, как у остзейского барона, как у нюренбергской куклы. Все остальное - такое, как и было задумано. Цвет лица, хищный профиль, трагические брови. Вишня чувствует себя, как ребенок на новом году, под елкой с подарками - и это все - мне?
