27. На следующий день, выйдя до рассвета на форум, диктатор назначает начальником конницы Луция Тарквиция, человека хотя и принадлежавшего к патрицианскому роду, но по бедности служившего в пехоте[274]; тем не менее по военной доблести он считался далеко превосходящим всю римскую молодежь. С начальником конницы он является в собрание, объявляет суды закрытыми, приказывает по всему городу запереть лавки, запрещает всем заниматься какими бы то ни было частными делами. Затем всем, находящимся в воинском возрасте, велит явиться до захода солнца на Марсово поле, вооружившись, запасшись готовой пищей на пять дней и взяв по двенадцать кольев; кто по преклонности лет не годен был для службы, тому он приказывает варить пищу для соседа-воина, пока тот будет готовить оружие и искать колья. Таким образом, юноши поспешно разошлись собирать колья; брали, где кому было ближе – никто не встречал противодействия; и все аккуратно явились согласно распоряжению диктатора. Построив затем строй, одинаково пригодный для марша и для сражения, если бы того потребовали обстоятельства, сам диктатор ведет легионы, а начальник конницы – всадников. В обоих отрядах сказаны были одобрительные речи, каких требовали обстоятельства: пусть прибавят шагу; надо спешить, чтобы за ночь добраться до врага; консул и войско римское в осаде, они заперты уже третий день; неизвестно, что принесет каждая ночь или день; часто в одну минуту решаются величайшие дела. И воины, угождая вождям, кричали также друг другу: «Спеши, знаменосец, не отставай, воин!» В полночь они достигают Альгида и останавливаются, заметив, что враг уже близко.
28. Тут диктатор, объехав и осмотрев, насколько позволяла ночь, протяжение и форму лагеря, распорядился, чтобы военные трибуны приказали воинам сбросить свое снаряжение в одно место и вернуться в ряды только с оружием и кольями. Приказание было исполнено. Затем в том же порядке, в каком были на пути, он располагает все войско вокруг лагеря врагов в одну шеренгу и приказывает по данному сигналу всем закричать, а затем каждому рыть перед собою канаву и насыпать вал. За распоряжением последовал сигнал. Воины выполняют приказание. Крик раздается вокруг врагов; он достигает и за пределы неприятельского лагеря и слышится в лагере консула. Это вызывает на одной стороне панику, на другой – радость. Римляне, поздравляя друг друга, что слышны крики сограждан и что близка помощь, также наводят страх на врага с караульных постов. Консул говорит, что дело откладывать нельзя; крик этот обозначает не только приближение помощи, но и начало дела; несомненно, что с наружной стороны лагерь врагов уже осажден. Поэтому он приказывает воинам взяться за оружие и следовать за ним. Ночью началось сражение; криком они дают знать легионам диктатора, что и на их стороне началось дело. Эквы уже готовились помешать окапывать их лагерь, как запертый враг начал битву; поэтому, обратившись от окружающих на напавших с внутренней стороны из опасения вылазки через их лагерь, они дали возможность осождающим беспрепятственно заниматься всю ночь укреплениями; а консул дрался до рассвета. К восходу солнца диктатор уже окружил врагов валом и они едва выдерживали бой с одним войском. Затем войско Квинкция, по окончании работы взявшись тотчас за оружие, бросилось на вал. Тут предстояла новая битва, а прежняя между тем нимало не ослабевала. Тогда, теснимые опасностью с двух сторон, они от сражения переходят к мольбам, упрашивая и диктатора, и консула, чтобы они не пользовались победою для избиения их, чтобы позволили им без оружия уйти оттуда. Консул отослал их к диктатору; тот в раздражении присоединяет позорное условие: приказывает привести к нему связанными вождя Гракха Клелия и других знатных лиц и удалиться из города Корбиона, заявив, что кровь эквов не нужна ему; они могут уйти, но они будут прогнаны под ярмо, с целью вынудить у них, наконец, признание, что они подчинены и побеждены. Ярмо делается из трех копий, из которых два втыкаются в землю, а одно перекидывается сверху и привязывается. Под такое-то ярмо диктатор и прогнал эквов.
29. По взятии неприятельского лагеря, наполненного всяким добром – враги отпущены были нагими, – всю добычу он отдал только своим воинам; а консульскому войску и самому консулу он с упреком сказал: «Вы не получите, воины, части добычи с того врага, которому вы сами чуть не стали добычей; и ты, Луций Минуций, пока приобретешь дух, достойный консула, будешь командовать этими легионами в качестве легата». При таких обстоятельствах Минуций отказывается от консульства[275] и, повинуясь приказанию, остается у войска. Но в это время люди с такой готовностью преклонялись перед высшей властью, что это войско, более помня о благодеянии, чем о бесчестии, назначило диктатору золотой венок в фунт весом, а когда он уходил, приветствовало его именем защитника.
В Риме сенат, собравшийся под председательством городского префекта Квинта Фабия, приказал Квинкцию с триумфом вступить в город в том порядке, в каком он шел. Перед колесницей вели вождей врагов, несли воинские знамена, а за нею следовало нагруженное добычей войско. Говорят, что были накрыты столы с яствами перед всеми домами и пирующие провожали колесницу триумфальными стихами[276] и обычными шутками, как бы гуляя с собутыльниками.
В тот день с общего одобрения было даровано право гражданства тускуланцу Луцию Мамилию[277]. Диктатор тотчас сложил бы власть, если бы его не задержали комиции по делу лжесвидетеля Марка Вольсция. Страх перед диктатором остановил сопротивление трибунов. Осужденный Вольсций удалился в изгнание в Ланувий. Квинкций, получивший диктатуру на шесть месяцев, сложил ее на шестнадцатый день. В эти дни консул Навий дал блестящую битву сабинянам у Эрета; и этому поражению предшествовало опустошение полей. Фабий послан был на место Минуция на Альгид. В конце года трибуны завели речь о законопроекте; но, ввиду отсутствия двух армий, сенаторы настояли на том, чтобы не делалось никаких предложений народу; плебеи, однако, одержали верх в том, что избрали в пятый раз тех же трибунов. Рассказывают, что на Капитолии показались волки, но были прогнаны собаками; вследствие этого предзнаменования на Капитолии принесена была очистительная жертва. Такие события произошли в этом году.
30. Далее консулами были Квинт Минуций и Марк Гораций Пульвилл. В начале года [457 г.], пользуясь внешним миром, дома вызывали смуты те же трибуны, тот же законопроект; и дело пошло бы дальше – так сильно было раздражение умов, – если бы, точно нарочито, не пришло известие, что в Корбионе истреблен гарнизон при ночном нападении эквов. Консулы созывают сенат; им дается приказание произвести наскоро набор и отправиться с войском на Альгид. Это распоряжение, прекратив спор о законопроекте, вызвало новое препирательство из-за набора, и протест трибунов начинал уже одолевать власть консулов, как нагрянула новая беда: сабинское войско явилось для грабежа в римские поля, а оттуда двигалось к городу. Страх перед этой бедой заставил трибунов допустить набор, но под условием, чтобы с этого времени выбираемо было десять плебейских трибунов, так как над ними издевались пять лет и в них оказалось мало помощи плебеям. Крайность вынудила сенаторов согласиться на это; но они добились только того ограничения, чтобы после того не были избираемы те же самые трибуны. Немедленно собраны были комиции для избрания трибунов, чтобы после войны и это обещание, как многие другие, не оказалось ложным. На тридцать шестом году со времени избрания первых трибунов было выбрано их десять – по два из каждого разряда – и было выговорено, чтобы этот порядок остался и на будущее время. Затем, после окончания набора, Минуций отправился против сабинян, но не нашел врага. После того как эквы, перебив гарнизон в Корбионе, взяли уже и Ортону, Гораций дал битву на Альгиде, истребил много народу и прогнал врага не только с Альгида, но и из Корбиона и Ортоны. А Корбион он даже разрушил за предательство гарнизона.
