58. Через несколько дней Секст Тарквиний, без ведома Коллатина, с одним провожатым отправляется в Коллацию. Не зная о его намерении, его приняли приветливо и после обеда отвели в спальню для гостей; пылая страстью и видя, что вокруг безопасно и все спят, обнажив меч, он явился к спящей Лукреции и, схватив ее левой рукой за грудь, сказал: «Молчи, Лукреция, я Секст Тарквиний, в руках у меня меч, если ты издашь хоть звук, то умрешь». Испуганной со сна, беспомощной женщине, видевшей перед собою смерть, Тарквиний стал признаваться в любви, просить, примешивать к мольбам угрозы, с разных сторон действовать на женский ум. Но, видя, что она упорна и не поддается даже перед страхом смерти, он к угрозам присоединяет бесчестье: убив-де ее, он положит с ней зарезанного нагого раба, чтобы говорили, что она убита во время гнусного прелюбодеяния. Когда страсть, победа которой была только кажущаяся, одержала при помощи этой угрозы верх над упорным целомудрием и Тарквиний удалился оттуда, гордый бесчестием женщины, опечаленная столь великой бедой Лукреция послала одного и того же вестника в Рим к отцу и в Ардею к мужу, прося их явиться каждого с одним верным другом: так-де нужно и притом очень скоро, случилось ужасное дело. Спурий Лукреций является с Публием Валерием, сыном Волезия, Коллатин – с Луцием Юнием Брутом; случайно возвращаясь с ним в Рим, он повстречался с вестником жены. Они находят печальную Лукрецию сидящей в спальне. При виде своих она заплакала и на вопрос мужа: «Все ли благополучно?» – отвечала: «Нет. Какое может быть благополучие для женщины, когда она потеряла целомудрие? На твоем ложе, Коллатин, следы чужого мужа; но осквернено только тело, душа же невинна; смерть моя будет ручаться за то. Но дайте руку и слово, что это не пройдет безнаказанно прелюбодею. Секст Тарквиний – тот, который, явившись врагом под видом гостя, в прошедшую ночь насильно с оружием в руках унес отсюда гибельное для меня и для себя – если вы мужи – наслаждение!» Все по порядку дают слово; утешают печальную, слагая вину с принужденной на виновника позора: погрешает дух, а не тело и где нет намерения, там нет и вины. «Вы решите, чему он повинен, – сказала она. – Я же, не признавая за собой греха, не освобождаю себя от казни; и никакая распутница, нарушившая целомудрие, не будет жить, ссылаясь на пример Лукреции». И она вонзила в сердце нож, который спрятан был под одеждой и, склонив голову к ране, упала замертво. Муж и отец вскрикнули.

59. Пока те плакали, Брут, держа перед собою извлеченный из раны Лукреции меч, обагренный кровью, сказал: «Этой непорочной до царской обиды кровью я клянусь и вас, боги, призываю в свидетели, что буду преследовать Луция Тарквиния Гордого с его преступной женой и всеми потомками мечом, огнем и чем только буду в состоянии и не позволю ни им, ни кому-либо другому царствовать в Риме». Затем он передает нож Коллатину, затем Лукрецию и Валерию, оцепеневшим от удивления, откуда это в Бруте неведомый доселе ум. Они клянутся, как им было приказано; затем, сменив слезы на гнев, следуют за Брутом, призывавшим прямо оттуда же идти, чтобы отнять силою царскую власть. Вынеся тело Лукреции из дому, они идут с ним на форум и возбуждают население, дивящееся, как и следовало ожидать, небывалому делу и негодующее. Каждый жалуется на царское злодеяние и насилие. Производит впечатление печаль отца, порицания, высказываемые Брутом слезам и бессильным жалобам, и совет его взять оружие против дерзнувших на безбожное дело – так подобает мужам, так подобает римлянам. Наиболее храбрые юноши добровольно являются с оружием, за ними следуют и остальные. Затем, оставив часть у ворот Коллации для охраны и поставив караулы, чтобы кто-нибудь не известил царскую семью об этом движении, остальные вооруженные, под предводительством Брута, отправились в Рим.

Прибыв туда, вооруженная толпа производит смуту и панику всюду, где ни появляется; однако, видя, что впереди идут знатнейшие люди, полагают, что это, как бы то ни было, что-то важное. И это ужасное событие произвело не меньшее движение в Риме, чем немного ранее в Коллации. Итак, из всех частей города бегут на форум. Когда все собрались туда, глашатай созвал народ к трибуну «быстрых», в каковой должности тогда случайно состоял Брут. Здесь он держал речь, обнаружившую далеко не такой слабый ум и способности, какие он притворно показывал до того дня, о насилии и похотливости Секста Тарквиния, о неслыханном оскорблении Лукреции и ее печальной смерти, о сиротстве Триципитина[141], для которого причина смерти дочери более возмутительна и прискорбна, чем сама смерть. Прибавлено было и о гордости самого царя, и о страданиях и трудах народа, принужденного копать рвы и клоаки; римские граждане, победители всех соседних народов, из воинов превращены в ремесленников и каменщиков. Упомянуто и о возмутительном убиении царя Сервия Туллия, и о том, что безбожная дочь проехала в колеснице по телу отца, сделано воззвание и к богам – мстителям за родителей. Упомянув об этих ужасных преступлениях, а вероятно, и о других, что подсказывало негодование против настоящих событий и что нелегко воспроизвести писателю, он заставил возмущенную толпу лишить царя власти и изгнать Луция Тарквиния с женою и детьми. Сам же, выбрав и вооружив юношей, вызвавшихся добровольно, отправился оттуда в лагерь в Ардею бунтовать войско против царя; высшую власть в городе он оставил Лукрецию, который уже раньше царем назначен был префектом города[142]. Среди этого смятения Туллия бежала из дому, и, где она ни появлялась, мужчины и женщины проклинали ее и призывали фурий, мстительниц за родителей.

60. Когда весть об этом дошла в лагерь, царь, встревоженный неожиданностью, отправился в Рим, чтобы подавить движение, а Брут, узнав о его приближении, свернул с дороги, чтобы не повстречаться; и почти в одно время разными дорогами прибыли Брут в Ардею, а Тарквиний – в Рим.

Перед Тарквинием были заперты ворота и ему объявлено изгнание; напротив, освободитель города был с радостью принят в лагере, дети же царя изгнаны оттуда. Двое последовали за отцом, отправившись в изгнание в Церу в Этрурии. Секст Тарквиний, ушедший в Габии, будто в свое царство, был убит недругами в отмщение за прежнюю вражду, которую он навлек на себя убийствами и грабежом.

Луций Тарквиний Гордый царствовал двадцать пять лет. Царская власть в Риме от основания города до его освобождения продолжалась двести сорок четыре года. Затем центуриатными комициями[143], созванными префектом города, были выбраны, на основании записок Сервия Туллия[144], два консула[145] – Луций Юлий Брут и Луций Тарквиний Коллатин [509 г.].