© Лариса Миронова, 2018

© Интернациональный Союз писателей, 2018

Родилась в Германии. Отец после окончания войны два года служил в Германии, в частях Советской Армии, мама была освобождена его частью из плена, вскоре они поженились. Школу окончила в СССР с золотой медалью. Имеет несколько высших образований. В 1965 году поступила в Московский государственный университет на Физический факультет, в 1980 году на Факультет психологии МГУ. В 1995 году кончила с отличием Высшие литературные курсы при Литинституте им. Горького, в 2006 году обучалась на Высших курсах работников телевидения. В 2013 г. окончила отделение философии Парижского университетского колледжа.

Награждена медалями памяти маршала Жукова, медалью Гохрана (за цикл статей об алмазно-золотых сделках), памятными знаками и медалями Союза писателей России, «литературными» медалями Грибоедова и Лермонтова. Публикуется с 1985 года. Как писатель дебютировала с книгой «Детский дом», которая в 1989 г. вышла в столичных издательствах «Современник» и «Молодая гвардия» общим тиражом миллион экземпляров. Сейчас библиография писателя насчитывает около сорока книг – проза, поэзия, научные эссе, переводы. Наиболее известные произведения: «Сердце крысы», «Мёртвая Америка», «Призрак любви», «Круговерть», «На арфах ангелы играли», «Машина тоже человек?», «Голубая кровь», «Кто, коты и снова кот», «Гений и злодеи», «День тишины», «Воля к жизни»; философские монографии «Эмоции как энергия жизни», «Человек и мир ценностей», а также переводы: «Илиада», «Роман о Розе», «От имени Зевса», «Антитолки-N», «Универсальное знание», «Человек и мир ценностей», «Ответ Геродоту», «Слово о полку Игореве. Герменевтика. Толкование тёмных мест», «Исторические драмы» и др. Живет и работает в Москве.

Чем отличается аллигатор от крокодила, мало кто знает, ошибочно думая, что это одно и то же животное. Но это не так, между аллигатором и крокодилом есть существенная разница: крокодил нападает на свою жертву спереди, и оно, это несчастное существо, всегда может увидеть своего врага «в лицо», чего не скажешь об аллигаторе, который всегда нападает сзади. И только плывущий против течения может увидеть невиданное – улыбку аллигатора. Но станет ли это ему утешением? Аллигаторы есть двух видов – северо-американские и китайские.

Если хочешь встретить необычайное, иди наугад, не навязывая судьбе свой выбор. Кто-то один сказал, что он умрет в 125 лет, но кто-то другой возразил, что он давно умер. А кто-то третий заметил, что знает обстоятельства его смерти. И что даже есть могильный крест, на котором, хотя и плохо, но всё же видны даты его жизни и смерти. Так и не придя ни к какому определённому выводу, общество дружно заключило, что он жив, и тут же все стали припоминать, кто, где и когда его видел, причём, оказалось, что не так уж давно это было. Описание внешности тоже понемногу стало совпадать, коллективный разум активно отыскивал доказательства его бытийности. Всё это напоминало собрание в провинциальной психушке, когда общая мысль то и дело меняет форму и содержание как по наперёд заданным лекалам. Кто-то посоветовал обратиться в некоммерческий фонд за помощью. Относительно маршрута тоже возникло несколько мнений. Все, будто искушенные в искусстве античные греки, стали советовать Лэйси посетить ту или иную достопримечательность, но тот, сделав вид, что смущён таким вниманием, не прощаясь, быстро удалился. Ведь он, говоря о друге, которого якобы разыскивает, назвал первое попавшееся в сито памяти имя. Поразительно, до чего люди доверчивы!

Воздух дрожал от жары, по улицам бегали угорелые кошки с ввалившимися от голода животами, нудно поскрипывали старые постройки, лишь ненадолго замолкая, словно поперхнувшись ветром. Редкие прохожие поспешно отвечали на вопросы, как если бы только этого и ждали… Вино в тёмной бутыли казалось тёплым и противным, будто в нём долго настаивали жирных осенних мух. Лэйси свалился на диванчик, даже не сняв башмаков, закрыл глаза и так лежал до темноты, пытаясь понять, удачно ли прошёл день, но решение так и не было принято. Обхватив край подушки, он задремал, но и сквозь дрёму продолжая думать. Зачем люди бросаются в незнакомые края, как в омут? У всех свои причины, кто-то бежит от прошлого, кому-то не терпится встретить своё будущее, или отвлечься от надоевшей рутины. Но всех их объединяет страсть к бегству от себя самого. Как будто это реально! Избегая унизительных объяснений, куда, зачем и почему, они бегут от себя, торопливо и радостно, угрюмо и печально, но все – с большим энтузиазмом, который, впрочем, может долго оставаться незамеченным. Лейси, у которого не было никакой запасной цели, в которой можно было бы публично признаться, сказал, что просто не знал, чем заняться, вот и уехал из дома, благо, работы всё равно не было. Но когда тебя спрашивают, зачем ты здесь, ты всегда начинаешь что-то выдумывать, веруя в собственную выдумку. И это неизменно производит впечатление! Короче, он так и сказал компании, сидевшей на песке у берега реки, что ищет одного парня из местных, с которым когда-то был знаком. Полчища скучающих провинциалов словно только и ждут его выхода… Нет, не надо позволять им втягивать себя в разборки. Просто надо идти мимо всех этих пухлых, одутловатых небритых скучающих лиц… Ртутное мерцание сбивчивой мысли пока ещё изредка освещает потёмки сознания, но вот сон, наконец, побеждает, завладевая им полностью. И чем глубже Лэйси проваливался в потёмки сна, тем отчётливее звучали в памяти все слышанные за день слова… Но вот, из потаённых уголков памяти выползла, словно змея подколодная, мысль о спасении собственной жизни. Цена миру названа, значит, легко случиться войне. А если случится война, – а она случится, конечно же, все об этом говорят, – его тут же пошлют на фронт, а там неминуемая смерть… Вот это и сподвигло его, на самом деле, сняться с места и пуститься в бега. Он представил себя солдатом с длинными худыми ногами, впалым животом, в тяжёлых натовских ботинках, лежащим на чужбине, на неласковой земле, с потрескавшимися от жажды губами, а путь ведь не близок… Куда идут, никто толком не знает… Вернутся ли они? Кругом дорожная пыль, свалявшаяся, как старая серая шерсть. Время отчаянно заметает следы…

Он посмотрел на себя со стороны, будто уже стал этой свалявшейся в клубки пылью. Не понравилось. Тут в его смутный зыбкий сон, более похожий на обморок, – да он и упал в него, как в обморок, – каким-то образом проникла голая женская рука, в зажатом кулачке её было нечто такое, чему он никак не мог припомнить название. Как-то же это должно называться? Он весь напрягся, но так и не вспомнил ничего подходящего, потом успокоился мыслью, что обязательно вспомнит, когда проснётся, если не забудет этот сбивчивый ручной сон. Когда он проснулся и сел на постели, к тоске его стали примешиваться более приятные чувства. Теперь он волен жить, как захочет, потому что терять уже просто нечего, раз всё брошено, а значит, и жалеть не о чем. Отсюда следует простая истина – всё идёт хорошо. Наконец-то всё хорошо! И даже ничего для этого специально делать не пришлось. Он прислушался. На улице шумно, под окном горлопанили похабную песню, кто во что горазд… Ему хотелось плакать от радости. Он встал, сплюнул за окно. Там на минуту замолчали, потом грубо захохотали. Он осторожно посмотрел вниз, затем перевёл взгляд вдаль, горизонт был усеян крошечными домишками, облепленными сараями и заборчиками. Очертания прохожих постепенно терялись в густеющих сумерках, – там, где бог непостижим, непознаваем, равноудалён и бесконечен. Вот как-то надо исхитриться проскользнуть между этими домишками и Всевышним.