Рецепты от всех недугов, что помогали раньше, не справлялись, изредка и вовсе ломаясь. И сейчас, пролистывая фотографии, девушка чувствовала приходящий в негодность инструмент, затупившийся и не подлежащие новой заточке. Фото совместного отдыха, прогулок и событий, с друзьями и знакомыми, с родными и коллегами, все они заставляли переживать заново приятные мгновения. Но теперь казались отдалёнными, словно взятыми из другой жизни, оторванными от реальности и настоящих событий. В текущем времени и пространстве вагонов, раскачиваемых на очередном перегоне, по-настоящему согревал только картонный стаканчик кофе. Больше ничего не помогало, сколько девушка не убеждала себя в обратном.
Дома картонный стаканчик сменила глиняная кружка. Аня нажала на ручку пресса чайника, прерывая хаотичный танец крупных зелёных листьев, внутри которых кружились ароматные лепестки и листья трав. Сам запах уже прорвался наружу и охватил кухню, подымаясь вместе с паром. Уже перелитый в чашку, чай Анна перенесла на тумбочку и утонула в кресле, закутав большую часть тела в тёмный плед. Жёлтые лучи светильника, уютный сумрак комнаты в тёплом укрытии при открытом для свежей прохлады окне, выключенные компьютеры и экраны, забытые вдалеке гаджеты в волнах неиспользуемой беспроводной сети - мысли замедлили собственный бег вслед за временем. Обездвиженные тревоги осели в голове, отпуская сознание под размеренный ход настенных часов. Даже лицевые мышцы полностью расслабились, стараясь снять напряжение. Но внутри, при строгой ревизии, оставалось нечто холодное и беспокойное.
Вокруг ощущения одиночества кружилась сомненмя. И чувство неуверенности в завтрашнем дне не обещало пройти с возвращением второго человека в квартиру. Даже невозможное не спешило на помощь. Аня чувствовала, как одну из основных опор внутри выбило из привычного фундамента. Вся конструкция самооценки, планов и ценностей неприятно пошатывалась, застряв в подвешенном непривычном состоянии. Словно на открытом балконе резкий порыв ветра покачнул тебя, поставив под глупый вопрос всю уверенность перед боязнью высоты. Взгляд прошёл по комнате, зацепив пустую чашку и продолжив смотреть сквозь неё. Девушка сильнее закуталась в плед и ушла в собственные мысли.
Оказавшись в тепле, Аня задумалась, насколько отношения похожи на чашу. Со временем и после обработки она может принять законченный вид. Некоторые чашки только от использования сохраняются и преображаются. Другие украшает не старина, но желание и дополнительная отделка. Иногда годами ничего и добавлять не нужно, а зачастую от ежедневных дел с тем же временем истлевает вся красота. Порой одно усилие может разбить на осколки посуду. Но и скалывая кусок за куском, прибавляя скол за сколом и множа царапины, уже нельзя с уверенностью сказать, что уцелело. Разная судьба посуды зависит от рук, глаз и собственных желаний. Оставался вопрос, стоило ли сожалеть в таком случае?
Мысли в метафоре не столкнули накопившиеся переживания. Отложив проблемы в сторону, как они есть, девушка с неохотой поднялась и потёрла спину. Пустые размышления и прогоны ситуаций она считала слабостью, этаким внутренним поощрением собственных ошибок. Потому что снаружи уходило время, усугубляя ситуацию.
Прошёл ещё час. Закрытые уставшие глаза, тепло и свежий воздух не приносили снов. Затянулись недосказанные проблемы, накопилось достаточно вопросов и сошлись неприятные обстоятельства. Все составляющие чудесного послевкусия напитков обернулись бессонницей, а эта бестия всегда усугубляла собственную компанию разбитым состоянием и упадком сил. Оставив провальные попытки пролистать новости или найти что-то интересное для просмотра и выведения из состояния подавленности, Аня закрыла глаза и посмотрела в потолок, снова подняв отяжелевшие веки только спустя двадцать минут. Никакой надежды заснуть и никакой значительной разницы в степени пустоты и темноты она не обнаружила. Мрак множил себя, повторяясь снова и снова.
15
Капля за каплей, стук дождя по стеклу смешивался с журчанием тонкой струи, бегущей из крана где-то в ванной. Снегопад переходил в дождь и обратно уже в который раз. Анна старалась отстраниться от окружающего мельтешения, шума воды, игры света фар и гула проезжающих машин. Голова ещё кружилась, но мысли подступали всё более отчётливыми мазками. Ей не хотелось в них плутать, но сомнения и переживания не отпускали, вставая стенами лабиринта вокруг. Стены стали прочнее, мир наполнился ватой и отдалился. Когда же перед глазами оставался сумрак, неприятные ощущения сглаживались.
Сначала оставался шанс не увязнуть в темноте. Анна следовала инструкции разума на случай критических неудач. Такие стоит вешать на цветных гвоздиках почаще, а не надеяться на сверхпрочные стекла в небоскребах. В любом случае, первые шаги случились: перевелась в другой отдел, съехала в другую квартиру и перебрала старые привычки. Но убежать от мыслей пока не могла. И теперь чувствовала отчаяние и боль, что становились всё сильнее в тесноте и одиночестве. Сильнее сна и алкоголя, сильнее разумных мыслей, перекручивая страхи в приступы паники. Внутренний надлом обещал перейти в затяжной срыв, ранр или поздно - вопрос времени. Поэтому так судорожно девушка старалась зацепиться за дельную мысль, чтобы раскрутить её и найти выход.
Она могла пережить серьезные изменения в планах на совместное будущее. Её не пугало собственное одиночество. Тяжесть на душе и тучи над головой неделями промозглой ранней весны казались бессильными до определенного дня. Она держалась изо дня в день, просыпаясь и засыпая в маленьких заботах и радостях. А потом умер её отец, окончательно отделив жизнь с теплыми надеждами от холодного мокрого снега в сумраке. Никаких жизненных уловок не стало, ничто больше не срабатывало. Он ушёл, оставив между Аней и окружающим миром вязкую стену, вернув ощущение ватного скафандра. Ещё постарались сломанное восприятие, память и мысли. Последние черным роем преследовали, не отпускали и заставляли постоянно умываться и жмуриться до пятен в темноте.
Звонок матери почти не запомнился, стёрся полёт и дорога до больницы. Зато очень живо проступали обшарпанные больничные стены и потолок с трещинами, запах лекарств и беспомощных людей. Доживающих, уходящих в считанные дни или цепляющихся за каждую секунду. Странных, одиноких или оплакиваемых, сжёгших себя или потерявших сознание из-за боли и времени.
Отец, еще сильный и крепкий в её памяти, сгорал в нечленораздельных криках, смотря загнанными, пугающие и невидящими глазами в пустоту. Несколько дней он рвался сбежать и не мог; некуда было бежать, никуда не скрыться от тяжелого прерывистого дыхания и слёз, переменявших крики боли. Попытки встать оставались мучительными и бессмысленными, как и глаза, смотрящие в пустоту. Неизвестность и потерянность в мучительном ожидании не оставляли идей: чего ждать, что будет после, как невыносимо проживать время. Один раз отец узнал Анну и улыбнулся. В тот день она плакала так долго, что казалось бесконечным ощущение боли. С того момента мысли окончательно потеряли ясность, ответы и надежду.
Мокрое солёное лицо девушка серьёзно обморозила на кладбище. Там и тогда опомнилась зима и ударил сильнейший мороз, ещё не отпустивший землю, ледяные куски которой откалывали, а не откапывали. Свои слезы тогда девушка не запомнила. О их реальности сейчас напоминала только пораженная кожа, ставшая чешуёй. В гробу опускали навсегда под землю совсем чужого человека, вовсе не её отца. Но слёзы текли и девушка замерзала, пока её мать не могла говорить и самостоятельно стоять. Всё напоминало, гнало и заставляло малодушно бежать, растягивая в вечность время до отъезда. Самое плохое случилось, перекрыло собой прежние тревоги и гнало прочь: прятаться, двигаться и забываться.
Возвращение в пустую квартиру и одиночество не принесли облегчения. Ничего не изменилось для тела, внутри которого сжималось сознание. Внутри душа ныла, словно обмотанная проволокой часть тела, пульсировала и не желала успокаивать. Кожа потрескалась, температура опускалась и поднималась, глаза болели, словно обсыпанные пылью. Время не спешило приносить облегчение, а мысли накидывались, в каждую свободную минуту.
