Стол был криво сдвинут к стене вместе с незатейливым половичком. На полу, на его месте, в центре большой шестиконечной звезды, с гномьей точностью нарисованной на ду-бовых плахах пола, растянутая по этой самой звезде и, кажется, даже прибитая к ней гвоздя-ми, как лисья шкурка на рамке для просушки, лежала обнаженная и почти разваленная на-двое от подбородка до лобка женщина. То, что было раньше женщиной. Ее органы, не отде-ленные, а вынутые из нее, были разложены в каком-то дьявольском порядке внутри круга, в который была вписана звезда. Кровь обильно текшая на пол, странным образом не вышла за пределы звезды. Видно, что это злодейство произошло довольно давно - кровь уже сверну-лась в слизистые комки, а на границах звезды и вовсе запеклась в бурую, ржавую корку. Ря-дом с кругом, на коленях стояли еще три женщины. Они были неподвижны и молчали, и у каждой было свое выражение на лице. У дородной полногрудой пришлой в запачканом кро-вью платье - отчаяние и злость, у молодой худенькой женщины из аборигенок, с русыми во-лосами, заплетенными в множество косичек, как у вирацки, но в городской одежде пришлых - отупевшее безразличие. И лишь третья, не смотря на маску спокойствия, наблюдала за всем вокруг в готовности к чему-то. Явная армирка, с длинными темными волосами, сейчас спутанными и растрепанными, хрупкого сложения, с чуть узковатыми глазами и чуть не-обычными чертами нежного лица. На высокой тонкой шее узкими полосами множественные кровоподтеки, словно с нее грубо сорвали многочисленные цепочки или ожерелья, на запя-стьях тоже - видно, либо сдернули и браслеты, либо руки были туго связаны. Простое выши-тое по вороту и рукавам платье из льняной ткани, но не крестьянское, а, скорей, нечто вроде одеяния друидов. На вид лет тридцати, хотя кто их, людей этих, разберет точно? Мотыльки короткоживущие. Гномы недолюбливали эльфов, а про армирцев не зря говорят, что они с эльфами путались. У всех что-то эдакое в лице и телосложении проскакивает, а у этой так особенно - кабы не уши и зубы, вылитая эльфийка была бы.
Неподвижность и молчание женщин были непонятны. Дарри хотел снова выйти в се-ни и прополоскать рот от кисло-мерзкого вкуса, как вдруг что-то свистнуло-прошелестело, и он почувствовал, что его горло обвила какая-то удавка. Он успел напрячься, но это не сильно помогло, как и пинок назад. Удавка была длинной, и его короткие ноги не достали до души-теля. Но и тот просчитался - бычья шея гнома позволила все же, напрягая мускулы, сделать хоть и слабый, но вдох. А его невероятная для человека сила и масса при таком росте позво-лили ему, уцепившись за удавку, дернуть не ожидавшего такой прыти противника к себе. Убивать он его хотел долго и вдумчиво, но не получилось. Столкнувшись с гномом, души-тель ловко вывернулся и, бросив удавку, отскочил. Придушенный Дарри замешкался, вытас-кивая револьвер, а вот его враг - нет. Он успел дважды выстрелить, и Дарри словно конь лягнул в верхнюю часть груди. Но враг снова не учел разницы между людьми и гномами. Ну и того, что на Дарри кольчуга. Не будь ее, лежать бы ему на полу, истекая кровью. А так, благодаря кольчуге, поддетой под нее и пропотевшей насквозь фуфайке и толстым плитам грудных мышц, возможно, даже и ребро не треснуло, он только отступил на шаг, инстинк-тивно нажав на спусковой крючок. Расстояние было таким, что он и не мог промахнуться, хотя и не был особенно метким стрелком. Он и попал - куда-то в живот. Только теперь он смог рассмотреть своего противника, с удивленным лицом оседающего на пол, словно скру-чиваясь вокруг раны. Это тоже был туг, в привычном уже мрачно-черном наряде, но одетый заметно побогаче всех прежних - пояс с наборной серебряной отделкой поверх одежды из тончайшей шерсти, серебряный же массивный медальон на шее. Только на голове, из-за бри-того черепа и черной окладистой бороды казавшейся перетяжеленной книзу, не было тюрба-на. Холеное лицо вытянулось в гримасе не то боли, не то удивления, а затем окуталось розо-вым туманом, потому что Дарри выстрелил второй раз прямо в него. На стену сзади туга словно плеснули красной масляной краской, и он с грохотом рухнул на пол. Дарри, сопя и отдуваясь, стянул удавку с шеи и понял, почему туг был без тюрбана. Удавка и была тюрба-ном. На свободном конце неширокой черной полосы ткани, которым туги прикрывали лицо, был нашит грузик, помогающий захлестнуть шею жертвы, а длина шелковой ленты позволя-ла это сделать на большом расстоянии. Дарри никак не мог понять, почему туг не выстрелил ему в затылок сразу, как только он вошел. Возможно, это было связано с каим-то их культом, возможно, была и другая причина. Он, наконец, отдышался, и после попытки удушения, и после попавшей в него пули. Шатаясь, он подошел к убитому. Стало понятно, почему вы-стрелов было только два, из которых попал лишь один. Оружием был не револьвер или мага-зинный пистолет, а небольшой двухзарядный дерринджер из синей стали и с щечками из слоновой кости с гравировкой. Сами стволы были с серебряной и золотой насечкой. Настоя-щее произведение искусства, только малого калибра! Но почему-то брать в руки его Дарри совсем не хотелось. Как и вообще прикасаться к покойнику. Он уже привык за этот день до-верять своим ощущениям. Может, на мертвеце был амулет, или проклятье... Он, на всякий случай, ожидал худшего, того, что сейчас вновь придется биться с умертвием. Но ничего не произошло. Отпихнув пистолетик под стол, Камень повернулся к стоящим на коленях жен-щинам. Все же туг попал оба раза... Раскинув косички и глядя мертвыми глазами в потолок, посредине между своими товарками по несчастью лежала отчаявшаяся вирацка. Во лбу у нее была маленькая дырочка, из которой стекала тоненькая струйка крови. А ее соседки все так же стояли на коленях, стояли и молчали. Только теперь Дарри понял, в чем причина. На шее у всех троих были застегнуты колдовские рабские ошейники из бронзы. Очевидно, им отда-ли приказ встать на колени и не издавать ни звука.
- Вам приказано стоять на коленях и молчать?
Молчание в ответ.
- Кивните головой, если да.
Обе закивали, в глазах у грудастой блондинки - надежда, армирка же с виду по-прежнему бесстрастна.
- Где жезлы - знаете? Если знаете, мотните головой в их сторону.
Закивали, завытягивали головы в сторону туга, словно атакующие гуси, пытающие-ся ущипнуть.
Как ни противно, но пришлось подойти к мертвецу. Тело все болело, словно избитое, и каждый шаг давался с трудом. Жезлы обнаружились за поясом, все три. Интересно, если хозяин мертв - может ли кто-то другой пользоваться их магией? Он осторожно, как к пугли-вой кошке, протянул руку. Почему-то, как совсем недавно - с руной, он понимал - к поясу прикасаться нельзя. И к пистолету - нельзя. А хуже всего будет, если он попытается дотро-нуться до медальона на шее. Осторожно, как змеелов гадюку, он двумя пальцами выудил первый жезл из-за пояса. Затем - второй. Когда он вытягивал третий, то едва не коснулся се-ребряного узора на поясе, и его словно током тряхнуло, но не в руку, едва не совершившую оплошность, а в голову. Слегка было похоже на то, как будто он понюхал приоткрытую бан-ку со свеженатертым ядреным хреном - словно в темечко шило вогнали, а из глаз заструи-лись слезы. Как ни странно, это немного прочистило голову, и он бережно подцепил и извлек третий жезл. Как и боевой жезл убитого подпоручика, они чувствовались, но не словно бы еще одной рукой, а - занозой в ней, чем то болезненным и чужеродным. Ощущались только два жезла, как он понял, третий был связан с убитой женщиной и был словно спящим. С не-го он и начал. Он попытался понять - как отдать с помощью жезла команду ошейнику? Ноги подкашивались, голова гудела, в животе по-прежнему пекло, грудь будто молотобоец отхо-дил кувалдой... Он опустился на пол, всецело поглощенный жезлом, даже не заметив, что едва не коснулся кровавой границы на полу. Ничего не получалось, пока он не додумался запустить в жезл руну поиска. Она использовалась для розыска жил, друз с ценными кри-сталлами, но оказалась полезной и тут. Представив ее уже привычным способом, он впустил ее в жезл, который сопротивлялся этому, но не сильно. Поблуждав несколько мгновений по жезлу, она остановилась у одного из выступов-пупырышков в верхней трети жезла. Уже поч-ти не сомневаясь, он взял жезл в правую руку, надавил большим пальцем на пупырышек и мысленно сказал жезлу: "Откройся". Раздался негромкий, сочный, как у смазанного и вычи-щенного затвора, лязг. Ошейник на мертвой вирацке, подпрыгнув, раскрылся. И тотчас же ее тело, которое, даже упав мертвым, сохранило позу, обмякло и словно оплыло безвольно на пол. Так. Теперь надо было освободить живых. Он наугад взял второй жезл, вновь коснулся выступа-пупырышка большим пальцем и вновь попытался скомандовать. Жезл, будто жи-вой, сопротивлялся, становился то ледяным, то словно раскаленным, и вообще напоминал пойманного маленького, но свирепого зверька, вроде куницы. Теперь Дарри намного лучше понимал, кто такие туги и работорговцы, и искренне их ненавидел. Он направил в жезл нить, будто собираясь создать руну, но просто давя сопротивление этой твари, жезла, и давил, пока не понял - можно! И вновь приказал: "Откройся!" И вновь - победный щелчок! Пышногру-дая пришлая, застонав, рухнула набок, и, помогая себе руками, распрямила ноги. И зарыдала, громко, трубно. Пришлось шикнуть на нее:
