Рано утром Дарри, в кольчуге собственной работы, с прекрасной винтовкой дядиной выделки, не менее прекрасными топором, револьвером и ножом на поясе, а также вещмеш-ком размером с небольшой утес, занял свое место в кузове второго грузовика. Вместе с ним ехал Гимли, почтенный и крайне раздраженный гном, ур-барак в отставке, командовавший охраной каравана. Раздражен же он был тем, что ему навязали нового, не притертого к их отряду и непонятного пока сосунка, который лишь подземные демоны знают, как еще себя проявит. О чем громогласно и провозгласил из спутанных кущей, в забывчивости названных им бородой. Упрямый еще больше, чем любой другой гном, Дарри, оправдывая свое про-звище, не стал обращать внимания ни на почтенный возраст собеседника, ни на его звание и должность. Он сварливо ответил:
- Я добрый член общины и выполняю свой долг, как положено и как велят обычаи!
- Ишь ты! Член, мать ее в камень ети, общины! А я что - дырка в ейной заднице? Я, поди, еще почленистей тебя буду!
- При всем уважении, я никому не дам мной попусту понукать. Выполнить все готов как должно, а за свои промашки отвечу сам, как водится по обычаю предков! Но обзывать попусту сосунком и позорить своё имя и семью не дам никому!
Ершистость молокососа неожиданно понравилась Гимли, он захохотал так, что за-глушил заработавший мотор, и хлопнул парня по плечу. Правда, величие момента смазалось тем, что грузовик как раз тронулся, и Гимли при этом с размаху сел на задницу поверх груза. Это развеселило его еще больше, и, утирая слезы с пронзительно-голубых, как, впрочем, у всех гномов, глаз, он спросил:
- Ты гля, какой сурьезный! На положено - давно наложено. А как, кстати, велят обычаи, ась?
Дарри вскоре перестал считать своего дядю занудой и дотошным приставалой. По сравнению с Гимли дядя казался теперь легкомысленным, как танцующий армирец. До само-го первого привала ур-барак гонял Камня в хвост и гриву вопросами о действиях часового ночью, о мантикорах, упырях, лихих людях и способах борьбы со всеми этими напастями, а на привале замучал уже не вопросами, а вводными и учебным поединком на секирах в чех-лах. Наконец, смилостившись, он объявил, что, возможно, из Дарри и выйдет что-то путное, а не ходячий бурдюк для пива и пердежа. И пообещал, заметив улыбающиеся на этот цирк с конями лица других стражей, на следующем привале учения для всей охраны - для слажива-ния и "избежанья для". Последнее было непонятно, но настораживало, и улыбки как-то по-дувяли. Во время второго перегона Гимли окончательно пришел в доброе расположение духа - то ли проявленная власть уняла раздражение, то ли Дарри и в самом деле ему глянулся. Так что расспросы сменились неторопливым разговором и умеренной похвальбой ветерана. Да и Дарри остыл - в самом деле, ур-барак ходил в боевые походы, когда он еще сопли на кулак наматывал. Протянув добытый из мешка ломоть сыровяленого окорока, делать которые те-тушка Борна была великая мастерица, он окончательно растопил ледок, и уже Гимли поде-лился с ним глотком пива, что не возбранялось даже гномьим часовым. В итоге учения на втором привале были, но не мучительские, а вовсе даже полезные. Гимли весьма толково охарактеризовал ему всех гномов охраны и тех, кто должен был, в случае нападения помо-гать, то есть племянников старейшины Дарри, Балина и еще одного Балина, им же описал Дарри (образно, но не обидно), и выстроил наилучшую, с учетом их умений и навыков дис-позицию. Затем, пару раз отработав его вводные все вместе, они худо-бедно освоились как единая команда. Скорее, худо, все же Камень был новичком, и опыта не имел, так что из-за него несколько раз приходилось все начинать сначала, пока результат не устроил Гимли. Привал в итоге затянулся, но это и планировалось изначально. Доехать-то до Пограничного можно было бы и за день - старейшина Рарри выбрал дорогу через Вирац, хотя пошлины в баронстве и были выше, чем в Марианском герцогстве. Зато путь на полтораста верст короче и, надо признать, благодаря Ас-Мирену, главе тайной службы баронства, "Камеры знаний", на дорогах было куда как безопасней. Но вот к переправе через Улар они добрались бы уже к самому вечеру, и был риск застрять перед паромной пристанью на ночь, если очередь будет большой. Разумней было заночевать не в поле, а под крышей и надежной защитой стен, а старейшина Рарри, как любой гном, а тем более, такой важный, риска не любил. Так что на ночевку они встали довольно рано, едва въехав в Вирац и заплатив на въезде баронскую по-шлину. А может, дело было в том, что гостиница, в которой они расположились, уже двести лет славилась своими запеченными по особому рецепту поросятами. Поросята - это важно, особенно с хорошим пивом, и в обеденном зале было тесно и многолюдно.
Пиво было хорошим, они смогли это оценить еще за стойкой - свободного стола для такой большой компании пришлось дожидаться. Новые товарищи Дарри все еще ворчали из-за незапланированных учений. Один из них, Торин, которому черная борода, схваченная зо-лотыми клановыми кольцами, придавала совершенно разбойный вид, тонко намекнул:
- Тебе, как новичку, положено проставиться!
На что Дарри не менее тонко ответил:
- Ага! Как только ты покажешь, как это делается.
Но все же заказал пиво для всех восьмерых. Старейшина Рарри, мудро рассудив, что место найдется не сразу, счел, что дожидаться у стойки ниже его достоинства, и остался пока в своем номере, велев прислать за ним полового, когда стол освободится. Они успели выпить еще по кружке, прежде, чем дождались приглашения расскаживаться.
Поросята, благоухавшие нежным и знойным ароматом медово-горчичной обмазки и сочного духовитого мяса, были чудо как хороши, пиво прекрасно, и ужин явно удался. В це-лом же, хотя ничего необычного пока и не произошло, Дарри чувствовал себя ребенком, ко-торому подарили его первый набор инструментов, Ложился он спать как и положено добро-му гному - с тяжелым желудком и легким сердцем, и заснул совершенно довольным собой и миром. Но вот на следующий день легкое сердце куда-то исчезло. Они уже проехали все медвежьи углы, где был риск засады, и до Улара оставался какой-то час пути, когда его одо-лела странная маета. Гимли, заметивший его беспокойство, решил было, что у парня скрути-ло живот - после молочных-то поросят дело не редкое, если их переесть. Но затем, увидев, как тот вцепился в винтовку и шарит глазами по округе, собразил, в чем дело. Время, конеч-но, было не самое спокойное, у Тверских пришлых, к которым они как раз и ехали, разгора-лась очередная война с эльфами. Но тут было еще Вирацкое баронство, и Гимли успокаи-вающе пробасил юнцу:
- Да угомонись уже ты! Никто уже тут не нападет на нас - до переправы всего ниче-го, да и машин на дороге... Вон, сзади две видно, впереди еще одна.
- Все едино - как-то мне неспокойно...
Старый гном только крякнул, но в очереди на переправе, хотя и никак не мог понять, в чем дело, и сам уловил какую-то неправильность. Она как-то все ускользала от понимания, бродя рядом и тревожа, словно мантикора вокруг ночного бивуака. Гимли не мог понять, в чем дело, и на догадку наткнулся благодаря Орри. Орри уже давно шоферил на этом мар-шруте. Почитай, не меньше недели в полтора-два месяца он проводил в Пограничном, так что вовсе не странно было, что на несообразность указал именно он. Это был его первый рейс в качестве ведущего колонну, пусть и всего из двух машин, и он неимоверно важничал и волновался одновременно. Вот и сейчас, пользуясь длительной остановкой, он, пронзи-тельно скрипя новеньким кожаным регланом, который купил специально к этой поездке, вы-брался из-за руля, обошел свой ЗИЛок, попинал колеса, заглянул под машину, на картер и мосты, нет ли потеков масла через сальники. При этом ему немилосердно мешал бинокль, невесть зачем висящий на груди (и тоже купленный к этому рейсу). Открыл капот, померял уровень масла, захлопнул крышку... Тщательно обтерев руки ветошью, он гордо нацепил свои новенькие беспалые водительские перчатки и направился ко второй машине. Нет, он не оскорблял второго водителя недоверием, но постоял рядом и посмотрел, как тот проделывает подобный набор манипуляций со своим ЗИЛом. Затем обошел колонну, проверив все со сто-роны, и вернулся к их машине, но не в кабину (насиделся, видать), а к ним, подойдя к задне-му борту. Потянувшись и повертев головой так, что хрустнули позвонки, он заложил лапищи (не даром его прозвали Кулак, такой колотушкой он не то что полено, валуны, случалось, ломал) за широченный проклепанный ремень из толстой кожи, на котором револьвер сорок четвертого калибра в кобуре смотрелся, как перочинный ножик в чехольчике, и степенно помолчал. Затем, сдвинув кожанную фуражку-восьмиклинку с вздетыми над козырьком оч-ками-консервами, задумчиво спросил, не то их, не то себя:
