Как он и подозревал, там были доносы - они здесь называются докладными. Жертвы думали, что держат адских слуг под контролем и могут заставить их сделать-не сделать что-то, но доносили почти всегда на таких же жертв. Что ж, для иллюзии могущества нужно оказаться хоть на вершок повыше, чем прежний равный... Но кое-где упоминались и служители - надо было затребовать книги учета адских слуг, чьи имена тоже начинаются на К и L. Если выдадут такое.

И, засучив рукава в самом прямом смысле этого слова, столоначальник полез в корзину. Поминутно справляясь с томами К и L, начал работать монотонно и быстро.

Через несколько минут он начал громко сквернословить - некоторые имена были написаны со слуха и начинались на самом деле не с К, а с С! Эти бумажки следовало отложить, передать по назначению, и разругаться с теми, кто эту пакость прислал - безграмотные этого заслуживают вполне! Второе затруднение заключалось в том, что господин Лошак, например, не всегда подавал докладную на госпожу Капелюху или наоборот! Комм мог жаловаться на Субо, а Токарев - на Лоуренса или Метелла. И что с этом делать - и "истцы", и "ответчики" чаще всего были именно жертвами! Тогда, наложив резолюцию, касаемую "подопечного" этого стола, следовало передать докладную в соответствующий отдел. Далеко не все фамилии можно было обозначить латиницей - скажите, как поступать с человеком, чье имя начинается со щелчка или чмоканья? Были и просто ошибки: Ириней, допустим, аккуратно доносил на Валентина и Маркиона, что последние по существу являются не христианами, а язычниками, и потому находиться в Преисподней недостойны, не имеют права! Эту докладную со въедливым сладострастием Бенедикт отложил далеко в сторону.

...

Рассортировав обе корзины, оба ящика и все папки, Бенедикт потрудился подумать и о резолюциях. Но, разогнавшись, остановился разумом и похолодел, как при жизни: надо ли усугублять чьи-то мучения? надо ли облегчить их? Имеет ли это смысл, если вопрос о смысле вообще в Аду правомерен? Что ж, бумага идет по инстанциям, а люди забавляются, якобы контролируя ситуацию. И, что важнее, ждут исхода, потому что у них есть хоть мизерная, но цель - так они творят себе иллюзорное время, смеют надеяться. Нет смысла, его не подделаешь - зато есть вроде бы власть и вроде бы время. Потому-то большинство докладных Бенедикт и решил оставить без последствий - пусть идет себе бумага по кругу, а автор ее ожидает чего-то. Надо было составить и уведомления "ответчикам", что докладные на них поданы - но сохранить в тайне, от кого и за что: тогда они и помучаются тревогою, и при этом явного вреда причинить не осмелятся... Надо бы, но совершенно не обязательно. Вот если он изволит наложить резолюцию, тогда и потребует кого-то себе в помощь писать такие отписки. Хороший бюрократ умеет тянуть время (здесь эта тягомотина как раз и создает ощущение времени) и правильно, осмысленно предаваться административной лени. Но четверть самых глупых докладных, полных кретинических измышлений и фантастических клевет, он завизировал - рекомендовал наказать истца. Кое-где попало и жертвам, самым тупым. Глупость должна быть наказуема, у него всегда было именно так!

После этого он начертал душераздирающую докладную на столоначальника отдела С и его безграмотных подчиненных. Дальше следовало "сделать выжимки": написать отчеты на каждую сотню и тысячу доносов - словом, превратить массу мелких кляуз в одну большую, о причинах недовольства и о тех людях, что вызывают его чаще всех остальных. Он так и сделал. Разложив стопками то, что требовало передачи, подготовив бумаги для того, чтобы послать их на все остальные буквы и то ли в самые верхние, то ли в нижайшие инстанции, Бенедикт, весь в поту и в пыли, одумался. Для чего все это было нужно и кому? И тогда он, одной только злостью побуждаемый, решился создать общий отчет и застрочил, скрипя и пером, и зубами.

...

Все это было хорошо. Люди, чьи имена начинаются на К и L, своими грехами не отличаются от всех остальных. Значит, большой отчет станет общей панорамою Преисподней, из этого можно будет сделать выводы и что-то предпринять, но не для дела, не забывай - для себя.

Но только Бенедикт продумал это, у него закончились чернила. Он недовольно огляделся. Кто-то прошептал: "Осатанел совсем, бюрократ", это пробудило его окончательно.

***

Их существование следует подтвердить. В Преисподней что-либо доказать невозможно из-за неустойчивости множества смыслов, но подтверждать приходится на каждом шагу. Бенедикт, приходя в себя, мимолетно подумал о какой-то ошибке, совершенной случайно, но мысль не успела оформиться. Те, кто пришли, не задумываясь об этом, громко подтверждали непонятно кому, что они здесь есть.

- Понимаете, они все время пили чай, чай, чай. Или делали вид, что пьют, - рассказывала девушка.

- И при этом не ходят в туалет, да? - хихикнул юноша.

- Фу, да как Вы...

Сначала Бенедикт увидел стол. Казалось, что все пришли, но конец этой широкой доски терялся в пыльном мареве. На расстоянии чуть больше человеческого роста от него сидел паренек, а напротив него - девушка, они-то и болтали. Девица при жизни покраснела бы, но теперь она всего лишь привычно сжала губки, чтобы не захихикать тоже. Молодой человек чуть пригнулся и требовательно, с любопытством глядел на нее. Девушка заметила первой, что начальник уже проснулся. Не торопясь, она встала и сделала легкий реверанс. Следя за нею, поднялся мальчик и коротко кивнул головой.

- Кто вы? Зачем вы здесь?

- Нас прислали к Вам, - ответила девушка.

- Хорошо. Я - Бенедикт фон...

- Нам сказали, - прервал начальника мальчик. Бенедикт слегка оторопел и решил подождать и понять, что же это такое - нахальство, обусловленное возрастом, или же совершенная невоспитанность.

- Тогда назовитесь вы сами. Имя, возраст...

Мальчик пробормотал нарочитым басом:

- Алекс. Четырнадцать лет.

Как бы то ни было, это бурчание прояснило его. Юноша был одет в колет или курточку из черной кожи, очень старый, с длинными крестами у застежки, явно чем-то протравленными. Тем же средством юнец протравил и волосы - они висели, неживые, впереди и позади ушей, а у корней были темными. Теперь они навечно будут вот такими, двухцветными. Интересно, что это за крестоносец такой и как его допустили в током виде в Ад?

- А полностью?

- Александр Терещенко.

- Хорошо. А Вы, барышня?

- Нинель. То есть, извините, Нина Венгерова. Мне пятнадцать лет, ваше превосходительство.

"Ох ты черт! Молокососы! Московиты! Вроде бы взрослые, но ведут себя - совершенные младенцы, особенно мальчик"

- Латынью и греческим владеете?

- Латынью... Совсем немного, - это Нинель.

- Нет, - это Алекс.

- Чем вы занимались?

- В школу ходил, - с вызовом объявил Алекс.

- Я училась дома, ваше превосходительство, - Ниночка смягчала разногласия, как могла.

"Еще хуже. Что ж, не привыкать - просил подмогу, а получил еще одно адское мучение. Теперь держитесь, детки - дьявол ленив, и все мы здесь мучаем друг друга сами"

Тут Бенедикт задумался серьезно, захватил подбородок в кулак, глядя на них так, как дети очень не любят - как если бы их тут не было, а он таращился вроде бы просто вдаль. Но и далей не было тоже. Алекс смотрел ему в лоб недовольно, с отвращением, а девочка потупилась. Вид получился такой, как будто бы они заранее перед столоначальником виноваты. Столоначальник сосредоточился и сказал:

- Что ж. Нина, будьте добры, налейте черных чернил. Угу. Возьмите бумагу - вот ту, вон ту, шершавую! - возьмите перья...

Мальчик повертел перо в пальцах и прикусил за нерабочий конец.

- ... и попробуйте переписать хотя бы вот это, - он указал на красный текст инструкции для адских служителей.

Дети не поняли, приказ это или просьба. Взрослыми их считают или детьми? И надобно ли слушаться прямо так сразу? На секунду растерялись, переглянулись. Нина что-то смогла сообщить Александру, и тот уселся.