Вернемся немного назад. В Преисподней нет времени, потому понятия "до" и "после" приходится поддерживать сознательно, а на это уходят силы. Вехами тут может служить все, что угодно, а Бенедикту, поскольку он при жизни боялся только людей и был совершенно не брезглив, поспособствовало разложение его же тела. Дело было так. Первые семь недель, когда все мягкое постепенно обращается в гной, было больно так, как на костре инквизиции. Зря, значит, пугал Бенедикта пресловутый костер: душа его не развалилась и не исчезла в огне, она отсчитывала уже ненужное время! А потом, когда обнажились и выветрились кости, наступила пустота, сосущая скука. Полного уничтожения произойти не могло, и пока останки позволяли сохранить хотя бы память о чувстве времени. Оно причиняло страдания - хуже, чем боль, и Бенедикт в ту пору был как палач чрезвычайно добросовестен. Он мог и причинял нескончаемые боль и страх. И радовался, но как-то куце.
А потом прибыл Млатоглав. Он умер, видимо, вскоре после самого Бенедикта. Чертов инквизитор, во-первых, был унижен кровавым поносом. Во-вторых, он был уверен, что заслуживает Рая. Потому-то Бенедикт его, обиженного, пытал с особой радостью - сама разочарованная душа эта своим страданием так укрепляла Ад, что надо было бы остановиться, но не хотелось, совершенно этого не хотелось... Не зря модного инквизитора прозвали Млатоглавом: он постепенно принимал соответствующий имени облик - дело в том, что люди на Земле теряют свою животную природу и в тоске ищут ее, а ведь задолго до Адама они были еще и иными существами - но не в птицу, о которой думали университетские, давая прозвище, а в рыбу-акулу с прямоугольной плоскою мордой и глазками по бокам. И акулища дополнительно страдала в пыли Преисподней, потому что живого моря тут не должно было быть и не было! Разум оставался у Млатоглава - как поймать и растерзать, но не более, и прекрасно! Под воздействием этой пытки ускорилось и изменение самого Бенедикта. Кто знает, может быть, что-то от природы Млатоглава было и в нем самом, потенциальной жертве инквизиции, но принимал он временами облик африканского зверя носорога, существа ох какого свирепого и страшного, подслеповатого и неожиданно грациозного, как хороший конь. Сам Бенедикт этой своей природы совершенно не предвидел и обвинял в своем превращении именно рыбу Млатоглава, методично его затаптывая и пронзая рогом. Тот облик ящера с рогами и воротником был для него не слишком привычен, но возможен. Радужными полосами покрыла его, наверное, та глупая девчонка.
Но потом его снова унизил Радамант. Млатоглава он отнял:
- Извини, Бенедикт, эта душа нужна мне, он и при жизни был отличным палачом. А ты отвлекся бы на других, мало ли тут подонков?
Бенедикт поклонился и вышел, пятясь. Он прикидывал, как можно бы обойтись с самим Радамантом. У того давно гнила нога, он был сам себе отвратителен и страдал от боли постоянно, но пока выносимо. Зачем ему Млатоглав - ногу аккуратно откусить? Пристально глядя на отекшую стопу, Бенедикт пятился в поклоне и что-то понимал без слов. А за дверью встретился ему сослуживец, но почему-то в ярком и остром ужасе, что для Преисподней совсем не характерно. Имя этого человека Бенедикт позабыл. В тот период для него имело значение различие языков, а этот второй палач в белом халате и шапочке говорил на странном, но все же немецком языке. Из другого времени и иной культуры, он был врачом когда-то. Сейчас этот человек, иной немец, схватил Бенедикта за плечо, уставился полубезумным взглядом и прошептал:
- Я понял, господин, я понял, что есть Ад! Это всего лишь деление живых клеток, и все, все существа, все растения поддерживают его бытие!
- Какой "живой клетки"? Какое деление?
- Ты не знаешь, ведь клетка - в основе всего живого. Ах, если бы жизни не было в этом виде, в этой плоти...
Бенедикт вырвался; врач побежал, нелепо всплескивая руками. Он мог бы воплотиться журавлем или аистом, но трансформация почему-то не давалась ему.
***
Наверное, не прав был грешный врач - Ад создается душою и Духом. Но ему виднее все, что касается плоти, а она - вещь довольно жуткая. С момента того свидания с Радамантом Бенедикт заскучал и стал суетлив. Воспоминание о времени почти оставило его, а вместе с ним и злоба с завистью. Тогда оказался он - так сновидение заменяет один эпизод другим, внешне совершенно чуждым - в качестве столоначальника в одной канцелярии Преисподней. Столоначальник тут буквально возглавлял длинный стол, исписанный и изрезанный от скуки. Ящики в торце пока были пусты, а чиновники еще не собрались.
Пришел курьер, принес три бутылки чернил - черные (с ведро), красные (с кувшин) и золотые (крошечный пузырек); ушел и вернулся с чернильницами. Пришел второй, принес связки белых и черных перьев, подарил якобы от себя перочинный ножичек. Пришел третий, сгибаясь под стопами бумаг одного формата, но различных блеска и толщины. Четвертый принес конверты, сургуч и все, что надо для запечатывания.
Четверо поклонились и стояли, чуть пригнув головы.
- Вы остаетесь в моем штате? - спросил Бенедикт.
- Нет, господин столоначальник, - ответил тот, кто принес бумагу, и пошевелил затекшими плечами. - Разрешите идти?
- Что ж, разрешаю.
- Да! - встрял носильщик перьев, который совсем не устал и переминался с ноги на ногу. - Нужно еще шесть канцелярских книг, карандаши и линейка, но Вы это сами добывайте, у нас нет.
Что-то нужно дать ради журналов? Но что? Деньги тут не в ходу?
- Знаете, я новичок - так не поможете ли вы мне, у вас все-таки опыт?
Носильщик бумаги даже не оглянулся; носильщик перьев выскочил за дверь. Человека с конвертами уже не было, а вот Чернилка понял, что опоздал уйти, и недовольно вздохнул.
- Чем могу быть полезен?
- Ваш коллега сказал о шести журналах, линейке и карандашах. Так не могли бы Вы хотя бы сказать мне, где все это есть?
Тот потер затылок:
- Я вам принесу.
- Что я буду должен? Не знаю, что здесь в ходу...
- Словечко замолвите как-нибудь.
- Благодарю, понял.
- Пока это сложно для Вас, журналы. И вы не должны бы видеть, как... Они совсем обленились...
- Так вы все-таки обязаны обеспечить этот стол журналами, да?
- Ну да. Я принесу.
И правда, принес. Шесть журналов, уже расчерченных на первой и второй странице десятком узких граф. И еще две огромные книги учета тех жертв, чьи имена начинаются на К и L. Бенедикт поблагодарил и записал имя курьера - оно начиналось на Р.
А штата нет как нет, что поделаешь! Делать нечего. Бенедикт налил себе чернил черных, выбрал лист средней ценности и перо с довольно широким концом, сел и начал писать. Писать было даже приятно, шрифт красив и экономен, что для готики характерно, латынь мерная и не вычурная. Потом он понял, что по наитию записывает некий основополагающий приказ. То были должностные обязанности адских служителей. Прав у них, само собою, не предусматривалось никаких. Целей деятельности, как ни странно, тоже. Как и следовало, много общих словес - и указаний, за что и как адский служитель должен оказаться в роли жертвы (это хотя бы понятно и конкретно!). Этот угрожающий отрывок Бенедикт отдельно переписал красными чернилами, чтобы повесить на стене. Важно было всячески поддерживать животную форму существования и уметь ею пользоваться, но тщательно избегать постыдных растительных форм - последнее является терминальной стадией адского выгорания.
Приказ второй касался жертв. При жизни Бенедикт думал так: жертв надлежит держать в черном теле и полнейшем отчаянии, чтобы они сокрушались о содеянном вечно, но раскаяться по-настоящему и спастись не могли. Нет, оказывается, совсем не так. Цели пребывания жертв в Аду ничего не значат для них самих, и это особенное мучение. Ни знания, ни надежды, ни спаси Сатана, покаяния! Покаяние следует пресекать хитро, решительно и устрашающе. О животных формах жертв ничего не говорилось - значит, в цели Преисподней трансформация душ никак не входило. Сам термин "душа" не употреблялся, очень редко упоминался Дух. Значит, Преисподняя существует только ради того, чтобы поддерживать свое собственное бытие, и в вечном своем распаде как-нибудь незаметно для себя не развалиться. А он-то думал, что Ад нужен хотя бы для тех легкомысленных странников - они ходят туда, как добропорядочные бюргеры в тюрьмы, и развлекаются созерцанием сумасшедших и преступников.
