- Прекрасно! Разумеется, я скажу, это в моих интересах.

Йозеф хотел было хлопнуть нового сотрудника по плечу, но остановился и просто подал руку, а Бенедикт пожал ее.

- Я пошел, поговорю прямо сейчас. До свидания, Йозеф.

- До свидания.

Йозеф обернулся цаплей, взлетел и уселся на крыше лаборатории, зорко поглядывая золотистым глазом. Бенедикт чувствовал этот взгляд, он словно бы подталкивал в затылок и, слава Тебе, Господи! - мешал думать. Оживающая мумия шла сама по себе.

***

В домике Радаманта света почти не было, в окне трепетал какой-то слабый отсвет - вот и все. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что Радамант не рассмотрит лица собеседника, и потому плохо, что сам Бенедикт станет видеть хуже. Он ожидал внезапного превращения в зверя, но этого не происходило - видимо, Мишель отлично приручил зверюгу. Прежняя взрывная ярость превратилась в холодную, очень полезную ненависть: Бенедикт лучше видел, лучше слышал, быстрее двигался и соображал. Может быть, и ему, как Радаманту, суждено ожить в Аду? Ну уж нет! Заканчивай разговор! Замолчи!

Бенедикт, обернувшись Простофилей, негромко постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Он знал, как плохо двигается Радамант и решил немного помочь ему. Дверь, как и в прошлый раз, привела в кухоньку, сейчас темную. Мрак был густым и бурым, словно патока. На сей раз никаких сковород не было - на столе стояла просторная клетка из бамбука и в ней сверчок, смешной и толстый, с колючими и жесткими ногами, с коленями гораздо выше спины. Это на вид сверчок комичен, но мы-то понимаем, почему он сидит в такой просторной клетке - сначала их там было несколько, а потом они сцепились и разорвали друг друга на части. Остался этот - то ли самый сильный, то ли самый хитрый, сумевший притвориться мертвым... Поблескивали только ободья больших колес - Радамант сгорбился в легком черном кресле для инвалидов. Он пропаривал над жаровней какие-то грязные бинты, и лучше здесь было не вдыхать! Наверное, потому мрак так сгустился.

Бенедикт нашел взглядом зеркало - с ним нельзя было терять контакта ни в коем случае. Потом, Быстро и низко кланяясь, подступился к Радаманту. Тот бинта не отложил и буркнул:

- Ну? Слушаю.

- Я пришел, господин мой, с просьбой.

- Я так и понял. Продолжай.

- Я хочу поступить в лабораторию Йозефа-цапли, исследовать боль.

Радамант уронил бинт - с расчетом, на стол, а не в огонь - потер ладони (они зашуршали, как крылья большой стрекозы), улыбнулся, от чего его монгольские глазки стали еще уже, а потом рассмеялся, как мальчишка:

- Я же говорил, что тебе понравится! А что Йозеф? И у нас, кстати, не говорят: "Я хочу"!

- Он полностью согласен.

- А где прошение? Порядка не знаешь, что ли?

Радамант капризно супился, а Бенедикт, встав немного сзади, его утешал:

- Простите, господин. Но Йозеф решил написать его сам, после назначения. И спасибо Вам за Иринея!

- Кого? Это не я его прислал.

Бенедикт вгляделся в зеркало. Оно было прежним, прямоугольным и в человеческий рост. Только сейчас там было совсем не утро, не рассвет. Стояла ночь на том же самом лугу в предгорье, очень темная - при том, что Луна была почти полной. Она взошла недавно, огромная, и отсвечивала золотом. Так оно блистает, сплавленное с серебром. Успели раскрыться прозрачно-белые цветы - "Так это и есть тот самый звездоцвет, так похожи на звезды!" - подумалось Бенедикту. Большие серые мотыльки слетелись к ним без звука, да и от цветов ничем не пахло. Прилетела маленькая сова и выхватила мотылька из воздуха. "Так вот он, Край Вечной Охоты". Это не может быть Раем, в Раю никто никого не ест. И не может быть тем темным веком, куда отослали, словно ребенка поиграть, Игнатия... Или может?

- Вы согласны? - напомнил Простофиля Бенедикт - очень уж Радамант увлекся грязным бинтом.

Расшевеливая пальцы, Бенедикт увидел, как из-за горы слишком быстро примчался желто-пегий пес. Радамант вроде бы не заметил этого - и не стоило привлекать внимания, но Бенедикт от зверюги оторваться не мог. Пес встал на дыбы и навалился на поверхность зеркала, заскреб по ней когтями. Он закрывал и открывал рот - лаял, но слышно этого не было. При жизни Урс не любил Бенедикта - все пытался отогнать его, ревновал, видимо. В прошлый раз пес шел, сгорбившись, еле лапы волочил. Ждал, пока его нагонит Игнатий. Если пес лает, пугает - значит, Игнатий где-то поблизости. Но Урс вдруг завилял хвостом. Тяжелый хвост обметал зеркало изнутри, а весь собачий зад ходил ходуном. Лаять Урс не перестал. Так это он просится, чтобы его впустили! Он его, Бенедикта, зовет? Он рад? А Радамант по-прежнему ничего не видел в зеркале. Он скатывал старый бинт.

А потом развернул кресло и сказал:

- Я еще ничего не позволил.

- Как прикажете...

- А вот если ты сможешь очистить мне рану да наложить повязку, и чтоб без боли... Тогда - может быть. Подумаю.

Тут Бенедикт начал быстро остывать внутри. Так уже было, Радамант уже играл с ним, сделав единственным ответственным за посмертную судьбу Игнатия! Ох, зря он это начал, не надо было так - не надо! Пес успокоился вдруг, сел, заулыбался во всю пасть и красиво разложил хвост. А Бенедикт посмотрел вниз. Нога ниже колена была раскрыта, она опухла и покраснела, как вареная колбаса, и по ней змеились лиловые и пурпурные сосуды. Несколько язв были пусты, суховаты, одна гноилась. Высохли два пальца и напоминали теперь березовые веточки. Не зря Йозеф тебя жалеет...

Бенедикт чуть наклонился, как если бы хотел взять и свернуть бинты. Что сказал Йозеф: шея - твое слабое место? Вот и посмотрим.

Хитрец Бенедикт ухватил Радаманта под подбородок, а другой рукой резко провернул голову, словно пробку ввинчивал. Страшно не сделалось - сначала что-то треснуло, а потом Радамант слабенько всплеснул руками, обмяк и упал глицом вперед, когда Бенедикт смог его - не тотчас - выпустить.

Дальше - неважно. Он может или остаться трупом, или продолжать прежнее уже как мертвая душа. Бенедикта это больше не касается.

***

Пес еще раз прыгнул на зеркало, поскользнулся и завалился на бок. Он вскочил, развернулся носом к горе, свернул хвост колечком и помахал им. Потом отбежал и вернулся. Залаял, как на дурачка.

Зовет!

Так. Если зеркало разбить, весь этот мир Доброй Охоты может исчезнуть. Не так значителен Простофиля Бенедикт, чтобы уничтожить Рай - но он может прервать с ним связи. Бенедикт похлопал по коленям, подозвал Урса. Стекло, как и вода, создает на поверхности натянутую пленку исчезающей толщины. Пес живет тут, он знает...

Урс прервал его размышления, высунул нос сквозь стекло и лизнул другу хозяина руку. Бенедикт спросил:

- А Игнатий?

И повел руку дальше, погладил зверюгу по голове, почесал за ухом:

- Урс, ты меня, если что, не гони, не трави...

Бенедикт боялся, что на той стороне обернется носорогом сразу же.

- Ты меня веди, ладно, Урс?

Урс еще раз лизнул пальцы и развернулся к горам - спеши, мол. Тогда Бенедикт обмакнул руку в зеркало и сделал шаг, потом второй, очень осторожно. Не было желания опуститься на руки и отрастить рог - вот не было, и все!

Урс побежал, мелькая изнанкой хвоста и пышными штанами. Врассыпную бросились мотыльки. Они, оказывается, жужжат в полете. Влажно, ароматно, пахнет свежей травой, жасмином, душистым горошком. Не в точности так же, но похоже. Пес побежал быстрее и за ним Бенедикт. Хорошо, что Урс - светлый.

Бенедикт до боли в затылке хотелось обернуться, но он знал - этого ни в коем случае нельзя, все пойдет прахом, как обычно и случается в Аду. Нужно смотреть на пса, иначе он убежит за пределы видимости. Это был склон, он немного опускался, и приходилось бежать осторожно, чтобы не упасть. Бенедикт слышал странный ритмичный шорох. Он отвык дышать, и теперь шум собственного дыхания беспокоил его. Сердце билось сильно и быстро, но без перебоев. Сначала он замерз, потом стало жарко.