Галя прошла насквозь темную станцию и оглянулась. Как янтарь в ночном безветренном море, неподвижно горел огонек приземистой будки дежурного, и светились огни так и стоящего на рельсах грузового состава, на котором она прибыла сюда.

И она приблизилась к ведущей вверх металлической временной лестнице – через другой, запасной, ремонтный выход на поверхность земли.

Вскоре она была уже наверху, и в лицо ударила ночная свежесть вместе с распыленными каплями, оросившими острый носик и щеки. Далеко и как будто низко, у горизонта, словно просевшего под разорванными облаками ночного города, бесшумно сверкнула зарница. Дождь лил, и тут вдруг она заметила припаркованный автомобиль и – фигуру рядом. Лиловый плащ мелькнул, как вихрь, и она не ошиблась, узнав… И легкий шок сменился легким дуновением страсти, запахом ее.

Он приобнял ее в первый момент крепко, но потом уже снисходительно и ласково. Ромео… Борис.

Джульетта стояла почти как тогда «на балконе», в незабываемой постановке. Они укрылись от дождя под навесом задраенной станции. И молчали несколько минут, и только вокруг шелестели миллиарды тонких струй – вселенским хором до самого горизонта. И еще там и тут в долю секунды мерцали зарницы – одиночно и – странной цепочкой, и желтая вспышка переходила в зеленовато-сиреневую, и освещенные облака расстилались над зданиями без огней вдали.

Почти не сговариваясь, они оба нырнули через ремонтный ход, обратно на закрытую станцию. И темнота внизу разре́залась налобным лучом, цементная крошка под ногами озвучила полночные часы, а поезд всё еще стоял, что-то, очевидно, выгружая. И вот он дернулся, готовясь отчалить, но они прыжком оказались на той же открытой платформе, как два киношных каскадера.

Платформа под ними качнулась и легонько сдвинулась с места. Почти бесшумно покачивались колеса, и всё быстрее, быстрее – они покидали пустую закрытую станцию, засыпанную сумраком, снятыми со стен каменными плитами и строительной пылью, и мчались по тоннелю, слившись в объятии – легком, но в то же время крепком.

Через две минуты, когда ход стал совсем ровным и только одноцветные желтоватые огни проносились над их головами, Галя вдруг спросила, как бы рассуждая вслух:

– Интересно, что было бы, если бы Ромео и Джульетта остались живы?

Борис, будто даже не удивившись вопросу, чуть улыбнулся углом рта и так же, вполголоса, поведя ореховыми глазами, сказал:

– На их свадьбе отравленное вино лилось бы рекой!

Его чуть-чуть едкий смешок, казалось, отлетел эхом от свода тоннеля.

– А по-серьезному – Шекспир не вошел бы в историю как гений, а остался бы автором мелодраматического чтива-однодневки!

Галя, почти не стушевавшись, чуть улыбнувшись пухлыми молодыми губами, призналась, тихо и мягко:

– А я считаю иначе. Я бы ответила так: здравый смысл и нормальная человечность восторжествовали бы тогда над неумной многолетней враждой!

Воцарилось молчание. Грузовой поезд с двумя необычными пассажирами среди глухой ночи замедлял ход. Показалась следующая станция, хотя и почти пустая, но – на этот раз отнюдь не закрытая на капремонт.

Утром она проснулась позже Нефёда и увидела, как он собирает рюкзак.

– Давай уедем, Азочка! – бросил он ей.

И как ни странно, как будто прочитал ее мысли.

– Хватит с нас! Летим в Москву!

Что ж, это было в его стиле – одним махом удумать путешествие на джипе по Абхазии, откуда-то достать палатку, открывать ему одному ведомые связи среди местного населения, показывать утренние сюрпризы в виде крабов и дельфина, а потом – свернуть всё долой и сразу же взять обратные билеты на самолет… Он повторял неоднократно, что денег от той лавочки у него собрано много.

– Но сейчас ты ведь продаешь ее, – заметила она.

– А, ничего, разберемся! – отмахнулся Нефёд в своей обычной манере.

– Азочка, – повернулся он к ней. Когда еще он был таким?! – ну не надо было тогда так делать! Я же просил тебя вернуться, и если бы ты вернулась, всё пошло бы нормально! Тебе не следовало кричать, плеваться, топать ногами и убегать на гору! Ты бы просто получше попросила меня: Нефёд, пожалуйста, я буду осторожна, и я все-таки хочу поплыть с тобой! Ты бы сказала так, по-человечески – и я бы, конечно, согласился, мы поплыли бы вместе, и ничего бы не случилось! Честное слово, Аза, я же не говорил этого очень серьезно, а ты так серьезно восприняла мои слова, что не будешь плавать? Не стоило так к этому относиться!

Она молчала в ответ, потупившись. Что она могла сказать? Может, он и не врал.

Она подняла глаза и уже прежним взором посмотрела на его лицо. И увидела на левой щеке две красные подзатянувшиеся глубокие царапины. Прекрасно понимая, откуда они, она инстинктивно подняла ладонь, чтобы дотронуться до них, погладить… Но он моментально отстранил ее руку.

– А вот этого не надо, Аза! – произнес он прохладно и почти жестко. – Вот этого теперь – не надо!

И разговор был закончен. Ну что ж, – подумала Аза, – и это всё же было недвусмысленно: значит, несмотря ни на что, все-таки – черта между ними пролегла в эту ночь, и он подчеркнул ее: мол, помню и не забываю, и не пробуй пытаться загладить! Типа уже не загладится… Но и это тоже было в его духе!

Проснувшийся утром седой Каменидзе умылся прохладной водой и зажег первую сигару, как тут супруга донесла до него неожиданное известие: приехал сынок Рамо – наш внучатый племянник Кириак!

Словно помолодевший Каменидзе вышел на солнышко, поглядел на освещенную нависающую скалу. Навстречу шел племянник Рамо.

– Надо же! – сказал он. – Те двое странных палатку так и оставили!

– Что? – не сразу понял Каменидзе, дымя сигарой, зажатой между пальцами опущенной руки.

– Да наш пострел Кириак разведал, с русскими ребятками внутрь уже влезли и хотят там в палатке в индейцев типа играть! – доложил Рамо. – Палатка-то теперь ничейная, бесхозная! Ее даже не сложили! Вот наши шустрики уже ей и завладели!

Старик Каменидзе понял, о чем речь. Вот и в самом деле интересная та парочка… И куда же они укатили?

Он направился к своему любимому бревнышку, откуда так хорошо открывался вид на утреннее море и встающий огромный жаркий мяч солнца.

Палаточный лагерь был прежним, но если возле «шатров» уже суетились давно проснувшиеся курортники, то одна палатка, стоящая в стороне от всех – которую помогало ставить тем двоим позавчера полпляжа – действительно опустела.

Пара на лиловом внедорожнике с тонированными стеклами уехала рано утром, бросив довольно дорогую, «продвинутую» палатку и даже не подумав ее сложить. Как бросают остатки еды амбициозные клиенты дорогих ресторанов…

Шустрый внучатый племянник Кириак первым обнаружил ее опустевшей… А может, русские ребятки. Неважно.

Кто же все-таки были эти двое? Каменидзе не помнил еще такого – чтобы туристы вот так вот оставляли свои палатки…

Когда их джип уже отъехал на шоссе и набирал скорость, сидящая на заднем сиденье, молчащая до сей поры Аза сказала:

– Нефёд, ты ведь украл ту палатку, верно?

Машина чуть вильнула. Нефёд обернулся и – тотчас отвернулся. Он не ответил. Но этого вкупе с остальным уже было достаточно.

Как же она не понимала тогда, откуда вдруг взялась у него эта палатка, ведь ни он, ни тем более она, ни разу в жизни не притрагивались до этого к палаткам и вообще не знали, с какой стороны к ним подходить, чтобы установить… Потому и вышло позавчера это представление на весь пляж. А Нефёд-то был укурен уже с утра… Он давно сидел на опиатах.

И он откровенно спёр где-то палатку, а потом бросил. И это тоже укладывалось в его манеры.

Они молчали. Что еще, интересно, он украл? Аза была почти убеждена, что далеко не одну вещь… Но разве теперь догадаешься, что именно, где и когда – на протяжении их путешествия или даже раньше?..