Галя взяла книгу и коробочку и положила в свою сумку.

Она прошагала еще дальше по коридору. Посветила. Стены были опять ровные. Но вот – снова дверь, еще через два-три десятка шагов.

Галя почувствовала, будто слегка закружилась голова, и сладкий запах, похожий почему-то на запах духов, повеял ей в нос.

Она открыла дверь, и – там оказалось ясное дневное небо.

Она вышла из нее и – очутилась на большом зеленом пространстве.

Трава густо покрывала склоны холмов. Вдали поднимались жилые дома, тянущиеся до проспекта. Анкерные опоры. Тонко звенело…

И она мгновенно узнала места. Те самые раздолья, где они когда-то сдавали нормативы по лыжам. Только теперь – было лето.

И она, Галя, уже почти взрослая девица, стояла на теплой траве, в платье без рукавов и сандаликах, крепко пристегнутых к ногам тонким ремешком.

И она вдохнула аромат трав, перебивающий здесь вихри городской пыли, как вдруг услышала знакомые верещание и улюлюканье.

Рыжий Онуфрий, тоже весьма подросший, несся сюда. Чтобы снова бегать за ней, гонять ее, преследовать и настигать, орать и хохотать! Как надоело!..

И она снова бросилась бежать, и вот свернула было по скату холма, но – бретелька платья зацепилась за сук низкого дерева.

Инстинктивно Галя рванулась вперед, и ноги ее практически повисли. Она висела над склоном холма, и не могла оторваться… Совсем как тогда, зимой. А победно измывательски хохочущий Онуфрий приближался.

Галя рванулась и, не успев опомниться, машинально выпала из собственного платья…

Через секунду раздался громовой хохот покатившегося по земле в дичайшей смеховой истерике Онуфрия.

Платье этой рохли висело на сучке, чуть развеваемое равнодушным ветром. А она, Галя, стояла перед ним нагая!

Он хохотал так, что казалось, сейчас лопнет, задохнется от смеха. Он был как в эпилептическом припадке. А она застыла от шока, и сознание ее мутилось от ужаса и стыда, потому что он видел ее совершенно голой! Всё, что осталось на ней – это босоножки и крохотулечные полупрозрачные мини-стринги. Она инстинктивно прикрылась обеими руками.

А он, прерывая душащий хохот, заявил резко:

– Сейчас я покажу очередной фокус!

И тут в нее вошла настоящая решимость. Она не знала, что он хочет делать. Однако посмей он приблизиться к ней с совсем уже грязными целями – она бы врезала ему ногой что есть сил!

Но, кажется, он понял это. Да и все-таки, наверное, не стал еще пока абсолютно конченным подонком…

Он не приблизился. Зато на этот раз быстро проделал следующий «фокус»: молниеносно расстегнул штаны, достал так и рвущееся оттуда свое уже эгрегированное достоинство и… принялся мастурбировать у нее на глазах. Долго ждать не пришлось – уже через полминуты брызнуло далеко – как залп ракетной установки «Ураган». И через пару секунд, выходя из сладостной конвульсии, он простонал:

– Уф-ф! Ка-айф! Полегчало-о!..

Галя сучила ногами, судорожно прикрываясь платьем, которое за это время успела снять с ветки, но рыжий негодяй успел подскочить к ней вторично и рванул прикрытие, заорав и захохотав.

– Отдай! – крикнула она, заливаясь слезами.

– Ха-ха, не отдам! – выпалил он.

– Онуфрий, за что ты так со мной?! – вдруг сказала она, в апофеозе этой непристойной сцены и всего, что он творил и раньше.

От этого он словно приостановился, почти пораженный.

Она стояла, дрожа и снова пытаясь прикрыться собственным платьем, перед Онуфрием, только что подрочившим. Только сейчас сказывался шок, и всё это пробило на судорожную, дикую откровенность между ними.

– За что? – повторил он и, кажется, снова запоздало усмехнулся. – А за то, что ты слишком высоко задираешь нос!

Повисла ошарашенная пауза.

– Да-да, посмотри на себя со стороны! – столь неожиданно, переводя дыхание, заговорил он. – Вечно в стороне от всех, идешь точно плывешь, нос кверху подняв, и усмехаясь еще вот так постоянно! – истерично проорал он и при том попытался, как умел, артистично изобразить всё сказанное.

Она смотрела вниз, по ее остренькому носу, теперь опущенному долу, сбегали слезы и капали на голую грудь… Она мгновенно поняла: он не врал. Его действительно бесило то, какой она была, какой виделась ему со стороны.

– Ты что, королева, что ли, чтобы так ходить да так на всех смотреть?! – прикрикнул он. – Королева хренова, блин!! Гордая слишком ты, вот! Ясно?!

Ну что, что она могла ответить ему? Она почти не думала до этого, какая она со стороны. Она жила, не анализируя, и как могла представить, что ей предъявят претензии, причем в такой-то форме, за то, что она просто есть такая, какая есть?!

Она, голая «королева», плакала, делая робкие и смешные попытки одеться, но тряслись руки, стыд, шок и обида заливали глаза…

– Плакса-вакса-гуталин! – выкрикнул он ей почти в лицо, презрительно глядя на нее, которую сам довел до всего этого.

Она боялась его… Боялась, что если она ударит его, он приведет на разборку с ней еще и своих дружков – этого Фильку или кого еще… («Ах, ты восстала?!!») На что он был еще способен?!

И она просто бросилась бежать. Парализующий адреналин перешел наконец в последний выброс решительности, и почти не осознавая ничего, она бежала по траве, с собственным платьем в руках, и думала лишь о том, что, возможно, ее видит кто-то и из окон жилых домов вокруг…

А он бежал за ней и кричал:

– Беги, беги, х.ева королевишна, галимая Галька! Р-р-р-раа-а-а!! Была гордая – теперь голая!

Но он отставал. Странная свобода свистела вокруг. «Галька галимая была гонимая»… «Была гордая – теперь голая»…

И вдруг всё исчезло.

Галя открыла глаза. Не было яркого солнца. Было темное подземелье. Она осмотрела себя – да, метрошная спецовка инженера-обходчика. А справа виднелась та самая ниша, где теплился диковинный свет, озаряющий лежащую там книжку и большую коробку спичек, каких-то тоже, видимо, необычных (охотничьих?).

Но нет, свет, тот, ни на что в природе не похожий, уже куда-то исчез, а она просто направляла туда луч налобного фонаря.

Видимо, она задремала здесь, под ночной землей.

Галя встала на ноги. И двинулась по коридору обратно, не забыв прихватить сумку с книгой и спичками. Это были ее находки, и она по праву забрала их с собой.

Вскоре она дошла до того выхода, который случайно открыл не значащийся в реестрах механизм.

Галя покинула тоннель. А мимо станции как раз ехал грузовой поезд, на минимальной скорости, безлюдный и с открытой платформой вместо одного из вагонов.

Недолго думая, Галя вскочила на платформу. Она сидела на ее периферии, и редкие огни проносились над ней – желтые, белые, красные и зеленые, как новогодние леденцы, зажегшиеся в зимнюю ночь в рождественской пещере.

Следующая станция уже два месяца была на капремонте, днем поезда проходили мимо.

Но Галя, местный сотрудник, соскочила с платформы, потому что спецпоезд там остановился.

Тишина с недвижными огнями висела между мраморным полом и потолком. Между колоннами налилась чернильная темнота. Туфли ступали по тонкому слою цементной пыли, надутому работающими днем машинами.

Здесь сейчас должен был находиться только одинокий дежурный в кабинке на дальнем конце. Но никто не окликал Галю. Дежурный, видимо, дремал, начитавшись на ночь книг. Больше на ремонтируемой станции в такие часы делать было нечего – здесь царили только стрёмная абсолютная тишь да полное уединение.

Галя двинулась под своды плотной темноты и включила налобный фонарь. Густоватый воздух не шевелился. По сторонам в лиловом сумраке таились снятые со стен барельефы, металлические каркасы и лестницы. Пахло креозотом и мелом.