Что же касается бесед Балашова с Наполеоном, то о них подробнее всех рассказал сам Балашов (14. С. 14–31), а ему доверять без оговорок нельзя. «Придворный интриган и ловкий карьерист[246]… привыкший очень свободно обходиться с истиной» (32. Т. 7. С. 478), Балашов не мог не приукрасить себя и свое поведение на страницах собственных мемуаров. Так, по его рассказу, Наполеон будто бы задал ему наивный вопрос: «Какая дорога ведет к Москве?», а он ответил: «Карл XII шел через Полтаву». Далее Наполеон якобы сказал с той же наивностью: «В наше время религиозных людей нет», а Балашов отпарировал: «В Испании и России народ религиозен». Е.В. Тарле первый пришел к выводу, что Балашов «присочинил эти свои героические намеки уже позднее», на досуге (32. Т. 7. С. 256). Таково же мнение А.Г. Тартаковского. Большей же частью историки, как отечественные, так и зарубежные, от А.И. Михайловского-Данилевского до П.А. Жилина и от А. Тьера до Э. Терзена (16. С. 89; 24. T. 1. С. 230)[247], доверились Балашову полностью.
Бесспорно одно: в ответ на письмо Александра I Наполеон предложил: «Будем договариваться сейчас же, здесь, в самом Вильно… Поставим свои подписи, и я вернусь за Неман» (42. T. I. С. 190. Ср.: 14. С. 26). Согласиться на это предложение, унизительное для национального достоинства России, Царь, конечно, не мог.
Более того, Наполеон в письме к Александру I, которое он отправил 5 июля с Балашовым, снисходительно поучал Царя, ущемляя его монаршую гордость: «Если бы Вы не переменились с 1810 г., если бы Вы, пожелав внести изменения в Тильзитский договор, вступили бы в прямые, откровенные переговоры, Вам принадлежало бы одно из самых прекрасных царствований в России… Вы испортили все свое будущее» (43. Т. 24. С. 3). И менторский тон этого послания, и в особенности тот апломб, с которым Наполеон, вторгшийся на русскую землю, заранее перечеркивал «все будущее» Александра I, болезненно ранили самолюбие Царя. С той минуты, когда Царь прочел это письмо, он стал считать Наполеона своим личным врагом. «Наполеон или я, он или я, но вместе мы существовать не можем!» — вырвалось у него в разговоре с флигель-адъютантом А.Ф. Мишо[248]. В условиях войны, которая должна была решить судьбу России, личное чувство Царя оказалось полезным для страны, поскольку оно соединяло волю и власть монарха с патриотическим настроением и мощью всей нации.
Соотношение сил
К 1812 г. Наполеон имел под ружьем 1 046 567 человек (26. Т. 6. С. 2 — 42: «tableau général» французских войск на 1 ноября 1811 г.). Из них 395 345 человек дрались в Испании, почти 250 тыс. стояли гарнизонами в различных концах Европы. Тем не менее Наполеон подготовил для войны с Россией армию небывалой до тех пор численности за всю историю войн — так называемую «La Grande Armée».
Российские историки переводят это название по-разному: одни (Е.В. Тарле, А.З. Манфред, П.А. Жилин) — как «Великая армия», другие (М.Н. Покровский, С.Б. Окунь, Л.Г. Бескровный) — как «Большая». Французские источники говорят, что «La Grande Armée» Наполеона родилась еще в 1805 г.: «Так назвали, ввиду чрезвычайной в то время значимости кадрового состава, ту армию, которую Наполеон сосредоточил в Булонском лагере»[249]. Следовательно, по-русски «La Grande Armée» — именно «Великая армия», а не просто «Большая».
Систему комплектования армии Наполеон унаследовал от Великой французской революции. Это была самая передовая для того времени система всеобщей воинской повинности. Ее декретировал в 1793 г. революционный Конвент, а в 1798 г. она была несколько сужена и стала действовать в форме так называемой конскрипции (от лат. conscriptio — запись)[250]. По закону 1798 г. все французы от 20 до 25 лет записывались на военную службу. Из них Наполеон каждый год призывал нужное ему число новобранцев. Срок действительной военной службы составлял 6 лет.
Революция обусловила и уровень материального снабжения французской армии, более высокий, чем у ее противников, как следствие действительно революционной расправы с отжившим феодализмом. Специальные исследования показали, что «за время правления Наполеона, главным образом за его первые годы, французская промышленность, несомненно, сделала крупный шаг вперед»[251]. Кроме того, Наполеон мобилизовал для войны с Россией экономические и финансовые ресурсы ряда вассальных государств (Италии, Неаполитанского королевства, Голландии, Саксонии, Вестфалии, Гессена, Вюртемберга, Баварии, герцогства Варшавского), а отчасти и «союзных» Австрии и Пруссии. Поэтому «Великая армия» не имела недостатка ни в вооружении, ни в боеприпасах. Решена была (несмотря на неурожай 1811 г.) — в значительной мере за счет вассальных и союзнических поставок — и задача снабжения войск продовольствием. Эту задачу Наполеон и его сподвижники всегда ставили вровень с чисто военными. Не зря маршал Даву сказал однажды своему квартирохозяину Людвигу фон Вестфалену (будущему тестю К. Маркса): «Храбрость зависит от желудка»[252].
И все же французская армия превосходила тогда русскую (как, впрочем, и любую из армий того времени) не столько в материальном, сколько в социальном отношении. То была массовая армия буржуазного типа. Она не знала ни кастовых барьеров между солдатами и офицерами, ни бессмысленной муштры, ни палочной дисциплины, зато была сильна сознанием равенства гражданских прав и возможностей. «Последний крестьянский сын совершенно так же, как и дворянин из древнейшего рода, мог достигнуть в ней высших чинов»[253]. Наполеон любил говорить, что каждый его солдат «носит в своем ранце маршальский жезл». Это не просто красивая фраза. Почти все лучшие маршалы Наполеона (Ж. Ланн, А. Массена, М. Ней, И. Мюрат, Ж.-Б. Бессьер, Ф.-Ж. Лефевр, Л.Г. Сюше, Н.-Ш. Удино, Н.-Ж. Сульт, К. Виктор, Ж.-Б. Журдан и др.) вышли из простонародья: например, Ланн был сыном конюха, Ней — бочара, Лефевр — пахаря. Службу они начинали солдатами. В царской России, конечно же, ничего подобного не было и быть не могло. Российскому дворянину трудно было даже представить себе, что солдат может свободно, без подобострастия, вести разговор с генералом. «Тон у них в армии такой, — с удивлением рассказывал о французах ветеран 1812 г. Н.Ф. Котов, — что рядовой солдат к генералу почти неуважителен, а не своего почти в глаза ругает»[254].
По боевым качествам «Великая армия» не была однородной. Выделялся в ней воинским духом, обученностью и выправкой 1-й корпус маршала Даву, который и численно (72 тыс. человек) в 1,5–2 раза превышал любой из других корпусов. Но главной ударной силой Наполеона была его императорская гвардия — Старая (с 1805 г.) и Молодая (с 1809 г.). Она комплектовалась только из ветеранов, за плечами которых было не менее 10 лет армейской службы и четырех походов, а главное, которые проявили себя как самые храбрые, стойкие, надежные воины[255]. Наполеон знал чуть ли не каждого из них в лицо, многих — по именам, шутливо называл их «ворчунами» (за их привычку открыто высказываться по любому случаю), а они его — «маленьким капралом»: это прозвище Наполеон получил от солдат своей Итальянской армии в 1796 г., после битвы при Лоди[256]. «Маленький капрал» всегда мог положиться на своих «ворчунов». Г. Гейне свидетельствовал, что они шли за Наполеоном в Россию «с такою жуткой преданностью, с такою горделивою готовностью к смерти», которая заставляла вспомнить античное приветствие гладиаторов: «Те, Caesar, morituri salutant!» («Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь!»)[257]. О трогательном проявлении этой преданности рассказывал Адам Мицкевич. Когда он спросил старого солдата наполеоновской гвардии, вернувшегося из России: «Как в ваши годы решились вы идти так далеко?» — тот ответил: «Мы не могли отпустить его одного» (25. Т. 6. С. 203).
