Все остальные войска «Великой армии», включая даже бывший когда-то образцовым 1-й корпус Даву, после Смоленска и Красного настолько поредели, а частью и разложились, что само название «Великая армия» звучало уже насмешливо. По выражению А.З. Манфреда, «Великая армия» «перестала быть не только «великой», она переставала быть армией» (22. С. 691). Последние 27 дней войны, от Смоленска до Немана, Е.В. Тарле определил как «агонию наполеоновской армии» (32. Т. 7. С. 695). Ее боевые колонны превращались в голодные и обмерзшие толпы. От голода французы еще до Смоленска начали, как мы уже знаем, есть друг друга. От холода они сжигали себя. По воспоминаниям русского очевидца, они «десятками залезали в самую середину костров и, обгоревшие, оставались в таком положении. Другие, не испустившие еще последнего дыхания, тлели буквально на угольях, не выказывая ни малейшего страдания в потухающих глазах»[1136]. «Это заставляет содрогаться человеческую природу», — написал Кутузов 10 ноября дочери о бедствиях врага (20. Ч. 2. С. 243).

Вместе с голодом и холодом и как следствие их косили «Великую армию» болезни, «военный тиф или военная чума»[1137]. Почти вся армия превратилась в огромную «ходячую инфекцию»[1138]. Все с большим трудом отбивалась она от казаков и партизан. Но самым грозным ее врагом оставались регулярные русские войска. В то время как партизаны и казаки, голод и холод гнали французов по Смоленской дороге, Кутузов с главными силами преследовал их параллельным маршем, а его авангарды почти ежедневно настигали и атаковали отставшие части противника, уничтожали или брали их в плен.

Такое преследование стоило русской армии огромных усилий и потерь не столько в боях, сколько от болезней, холода и материальной нужды. Кутузов и его штаб делали практически все возможное для того, чтобы их солдаты шли в поход здоровыми, сытыми и одетыми, но не все зависело от главнокомандующего при всей чрезвычайности его полномочий. Местные власти срывали или задерживали выполнение обязательств по военным поставкам. Полушубки, например, в которых армия нуждалась с Вязьмы, были получены большей частью только в Смоленске, Копыси и даже в Вильно[1139]. Ряд частей, включая лейб-гвардии Семеновский полк, вынуждены были обходиться без полушубков и валенок[1140]. По вине армейских провиантмейстеров солдатам приходилось и голодать. «Гвардия уже 12 дней, вся армия целый месяц не получает хлеба», — записывал в дневнике 28 ноября А.В. Чичерин[1141]. Даже Е.Ф. Канкрин в официальном отчете признавал, что хлеба для армии в зимние месяцы 1812 г. «получалось крайне мало» (20. Ч. 2. С. 703). Воровство и разгильдяйство военных и штатских чиновников опустошали армейскую казну. Показателен такой факт: провиантский комиссионер Давыдов потерял (если не украл) в Вильно 370 800 руб. фуражных денег, которые он должен был доставить в армию из Петербурга[1142].

Сохранилось много свидетельств о том, как бедствовали русские солдаты в конце войны. «Наши так же были почернелы и укутаны в тряпки… Почти у каждого что-нибудь было тронуто морозом», — вспоминал И.Т. Радожицкий (29. С. 282–283). Случалось, и замерзали русские воины, даже из числа «гвардейских молодцов»[1143], а больным и отставшим не было числа. Правда, в отличие от французов, они, как правило, возвращались в строй: 7 декабря Кутузов сообщал Царю, что «догоняют армию… до 16 тыс. выздоровевших», а 19-го — что «таковых прибудет в скорости не менее 20 тыс.» (20. Ч. 2. С. 455, 551).

Разумеется, все эти бедствия не шли ни в какое сравнение с тем, что приходилось тогда терпеть французам. Русские солдаты были все-таки неизмеримо лучше обеспечены по всем материальным статьям, более привычны к русскому климату а главное, воодушевлены готовностью защитить родную землю и близостью победы над непобедимым дотоле врагом. Кутузов не смог в должной мере обеспечить своих солдат материально, но их высокий моральный дух он поддерживал по-суворовски. «Настанет зима, вьюга и морозы, — обращался он к ним в приказе от 10 ноября. — Вам ли бояться их, дети Севера?.. Пусть всякий помнит Суворова: он научал сносить и голод и холод, когда дело шло о победе и о славе русского народа» (Там же. С. 239).

Умел Кутузов настроить и голодных, недовольных солдат на самоотверженное довершение победы. Вот рассказ очевидца об одной из встреч Кутузова с войсками: «Подъехав к Измайловскому полку, он спросил: «Есть ли хлеб?» — «Нет, ваша светлость». — «А вино?» — «Нет, ваша светлость». — «А говядина?» — «Тоже нет». Приняв грозный вид, кн. Кутузов сказал: «Я велю повесить провиантских чиновников. Завтра навезут вам хлеба, вина, мяса, и вы будете отдыхать». — «Покорнейше благодарим!» — «Да, вот что, братцы: пока вы станете отдыхать, злодей-то, не дожидаясь вас, уйдет!» В один голос возопили гвардейцы: «Нам ничего не надобно! Без сухарей и вина пойдем его догонять!»» (24. Т. 4. С. 281–282).

Тем временем «злодей» подходил к рубежу, где было уготовано «конечное ему истребление». То была Березина.

Итак, Наполеон подходил к Березине. Именно здесь еще по тому плану, который был прислан от Александра I к М.И. Кутузову в Красную Пахру 20 сентября, предполагалось «совершенное истребление» наполеоновской армии (20. Ч. 1. С. 194, 465). После того как расчеты Кутузова окружить и уничтожить противника перед Смоленском и за ним не оправдались, фельдмаршал надеялся осуществить это на Березине. 25–26 ноября он с удовлетворением известил П.В. Чичагова, П.Х. Витгенштейна и самого Царя, что Наполеон отступает к Борисову, где заранее, еще в середине ноября, было назначено «общее соединение» всех русских армий (20. Ч. 2. С. 292, 380–381, 384). В рапортах Царю и в предписаниях Чичагову и Витгенштейну Кутузов предрекал «еще до переправы через Березину или, по крайней мере, при переправе» «неминуемое истребление всей французской армии» (Там же. С. 306, 385, 392, 429, 555).

Действительно, по авторитетному мнению К. Клаузевица, «никогда не встречалось столь благоприятного случая, как этот, чтобы заставить капитулировать целую армию в открытом поле» (18. С. 127). Во-первых, русских войск на Березине было вдвое больше, чем у Наполеона. Кутузов имел от 45 тыс. (6. Ч. 2. С. 292) до 50 тыс. человек (2. С. 562), Чичагов — 33 тыс. (3. Т. 3. С. 243, 470–471), Витгенштейн — около 40 тыс. (Там же. С. 297), всего — примерно 120 тыс. бойцов. Наполеон, присоединивший к себе корпуса Н.-Ш. Удино[1144] и К. Виктора, располагал, по данным Ж. Шамбре, 30,7 тыс. (39. Т. 3. С. 52), а по сведениям А. Фэна, 40,7 тыс. боеспособных людей (42. Т. 2. С. 397) и 35–40 тыс. безоружных, отставших и больных (2. С. 568), которые уже давно не помогали армии, а только мешали ей.

Позиционно русские имели перед французами еще большее преимущество, чем даже количественно. Чичагов 21 ноября занял Борисов, выбив из города польскую дивизию Я.Г. Домбровского, и «господствовал совершенно правым берегом реки Березины» (М.И. Кутузов — Александру I 1 декабря 1812 г.: 20. Ч. 2. С. 429). Витгенштейн 25-го прибыл в с. Бараны, не далее одного перехода от Борисова. Таким образом, путь вперед (на запад) Наполеону был отрезан, а сзади его преследовали авангард русской Главной армии под командованием М.А. Милорадовича и казаки М.И. Платова, за которыми шел и сам Кутузов. Наполеон оказывался в западне.