В столицу Боремир стремится,
А из столицы… отоспится
И понесется за границу
Искать свою там жар-девицу…
Мелькали версты под крылами,
Свивались тучи пеленами…
И расточительное солнце
Жгло через авиаоконце.
Меняя крылья на колеса,
Не чуя ног, не видя носа,
К Мерсину так он и донесся.
Выносливость лесного лося
Ему ниспослана была,
Бывали часто времена —
Он мог не спать по двое суток,
Его напор местами жуток
Был. Часто удивлял.
Он неизменно проявлял
Черты, достойные упрямца.
Теперь он в роли иностранца
Дороги Турции топтал…
В отель вошел
И прописался, ключ взял
И к номеру пошел.
Он Анну поджидал на ужин.
Он знал, когда народ досужен
Пойдет в отель с прибрежных пляжей,
Тогда и образ Анны нашей
Увидит ждущий Боремир,
Ведь он, что сущий кирасир,
Проби́лся сквозь препятствий тьмы,
Топча конем сомнений со́нмы.
И Аня среди всех пришла,
И за удобный столик тихо села
(Она сейчас в компании той ела,
Где и профессор, и его жена).
Пока прием вершился пищи,
Очками темными глазищи
Прикрыв, украдкой на нее
Смотрело прошлое ее.
Когда же люд пошел на выход
(Похоже чем-то на исход
Евреев из долины древней Нила…),
Супруг догнал супругу… холла
Едва она прошла пространство,
Его большое постоянство
Предстало вживи снова перед ней
В сиянье зальных вспыхнувших огней.
– Анюта, здравствуй!
Стой, я здесь!.. постой!
Мне нужно… говорить с тобой!
Как видишь, можешь за собой
Увлечь в скитанья дальних странствий.
– Ты, Боремир, откуда?.. Странный
И неожиданный приезд…
Или у вас какой-то съезд?
– Все шутишь!.. Я ж сейчас серьезен!
Я из Москвы. Ведь все ж курьезен
И ненормален наш разрыв!
– А может, это… как нарыв?
Копилось как-то и копилось,
Да вот внезапно прорвалось…
Семейной жизни нашей ось
Под тяжестью обид согнулась.
– Какие, Анечка, обиды?
Мы взрослые же индивиды!
У каждого свои: карьера и работа…
– Общая забота
Нас перестала занимать,
Мы врозь пытаемся решать
Свои насущные проблемы.
В тени большой глобальной темы
Свои ты строишь стратегемы,
Решаешь сложные дилеммы,
Но на своей большой войне
Забыл ты как-то обо мне…
Ты просто всадник на коне,
Порой забыв о голове,
Как будто бы по полю брани,
Несущийся по нашей жизни.
– А «голова», конечно, ты?
Твои прекрасные мечты
Разбились о граниты быта?
Ты у «разбитого корыта»?..
Так что, тут быт всему кончина?
И что?.. в быту я не мужчина?
Посуду мою за собою!
Готовлю… Что-то даже строю!
Он буром прет, идет тараном (!)
В каком-то упоенье бранном,
Пытаясь что-то доказать.
Намеревался он сказать,
Наверно, ей слова другие,
Возможно, важные, большие,
Но в той словесной «вальпургии»
Они их оба позабыли.
А может, как-то не нашли
В той ослепительной дали…
– …Я замуж за отсутствие привычек
Вредных вышла, мой голубчик!..
– …Я за три моря прилетел!
Теперь как будто я прозрел!..
И оба по тропинкам брака
Плутали, как в теснинах мрака.
И вот они ругались так-то
При соблюденье как-то
Такта, что свойственно
Интеллигентам, помножено
На гладь момента,
Когда у среза континента,
Сиречь на Средиземном море,
Углы обходятся и в ссоре.
Утихла быстро их беседа,
На мужа, словно на соседа,
Смотрела откровенно Анна.
Она была еще желанна
Для Боремира, он же ей
Был чужд натурою своей…
Супруги розно повернулись,
А повернувшись, разошлись…
На берег моря вышла Анна;
С мужчиной своего романа
Она обдумывала встречу.
Но, видно, ум не волен сердцу
У женщин отдавать приказ!
Все убеждалися не раз
В таком простом известном факте.
И дело не в каком-то такте,
Какой хочу я соблюсти,
Не в том, чтоб им преподнести
В кой раз набор сентенций льстивых,
А в тактах тех, и в ритмах тех,
В каких природа скрыта их
От глаз мужских весьма пытливых.
И будет так во всех стихах:
Enigma женщина в веках…
У кромки южного прибоя,
На грани яростного боя
Стихий, сомкнувшихся здесь всуе,
Они могли б стоять и двое,
Имея солнце над собою,
Пленяясь высью голубою,
Прикрывшись тенью даровою,
Живя понятной ясной жизнью.
Но здесь одна стояла Анна,
Одна пред ликом океана
Страстей людских…
Уму не ясных,
И вечных, и таких напрасных,
И мимолетных, и опасных.
Запрятав в подсознанье Борю,
Стихи читала Анна морю:
«Не помню я твой образ прежний,
Во сне тебя я не зову.
Я стала старше, безмятежней
И сердцем больше не живу.
Прошли студенческие годы,
Куда-то вдаль ушли мечты.
Все стало и сложней, и проще,
И сожжены давно мосты.
Меня твой образ уж не тронет,
Ведь он во мне давно увял.
И сердце сладко не заноет,
Чужим давно твой голос стал.
Иду решительной походкой,
Бегут часы, мелькают дни.
Нет, я не та уже девчонка,
И юность тоже позади!
О жизнь разбились мои грезы,
Нет, не оплакиваю их,
Но заблестят в ресницах слезы,
Лишь вспомню о глазах твоих»[3]. И пред свободной в чувствах Анной
Сиял палитрою Вселенной
Полденных стран закат чудной.
Ее русоволосой челкой
Прибрежный теплый ветер робкий
Играл… Каштановых очей
Светили густо сердолики.
Дня угасающего блики
На смуглом напряженном лике
Мерцали… В смуглом кулачке
Был сжат кольца кружочек желтый.
Металла вечного простертый
В ладони сомкнутой кусок…
Волна катилась на песок
И как бы говорила с Анной:
«Ты дай кружочек мне желанный!..»
