Аэропортов городищи!
Людей – несчитаные тыщи!
И все спешат… бегут попасть…
Посадочному терминалу в пасть
Отверзтую… порой не зная…
Что это слово, означая…
«Конечный», торит путь к началам!
Реченье древнее такое есть, что знания суть путь прямой к печалям!
Вот трап подали к самолету,
Свою небесную работу
Затеял споро экипаж.
Всех тех, кто совершить вояж
Готовится, зовут уж на борт!
Пилоты и стюарды рапорт
Уж о готовности полета…
Отдали командиру борта!
Взревели шумные турбины
По обе стороны кабины,
И самолет поспешным бегом
Разгон набрал единым мигом.
Так разгоняется атлет
(Пред тем как запустить в полет
Копье своей могучей дланью)
Для импульса, предавшись состязанью.
Тот самолет, воздушный странник,
Встал на крыло, земли изгнанник,
Небес испытанный трудяга,
Трехмерной пустоши бродяга…
Внизу полей мельчали клетки
И зримо истончались ветки
Бегущих по равнине рек…
То быстрых был движений век.
Набравши должные высоты,
Аэроплан большой работы,
Казалось, уж не совершал,
Он как бы тихо мерно шел
Над белой облачной страною,
Блестя стеклянною главою
На солнце, крылья распластав,
Закрылки в линию убрав…
Носить напитки скоро стали,
Из холодильников достали
Воздушной кухни разносолы
В сопровожденье всякой колы.
На белом пластике подносов
Лежали горки разных тостов,
Мед, масло, кетчуп, с рыбой рис.
Вот данной трапезы абрис…
Под шум размеренный моторов,
Что тянут самолет, как норов
Упрямца тянет к цели дальней,
В небесной вышине кристальной
Опять в плену мечты хрустальной,
Реальной или нереальной,
Анюта спит, ей снится сон,
Сон смутен, но герой в нем – он.
Он – неизвестный, но надежный,
Какой в наш век излишне сложный
Почти встречаться перестал,
Давно взойдя на пьедестал
Недостижимых в жизни высей.
Иные же, с проходкой лисьей,
Что крутят петельки следов
Вокруг девиц, замужних, вдов,
Ее совсем не занимали.
Они, как тени, отступали
Пред ясным разума лучом,
Ментальным «световым мечом»,
Что женщина, обжегшись часом,
Над всеми воздымает разом,
Кто мнится ненадежным ей
Иль сам из области «теней».
Вернулась к бодрости Анюта,
Еще за время института
Она училась отдыхать
Немного, чтоб не потерять
Часы отпущенных нам лет.
Ведь жизнь − оторванный билет
В один конец и без возврата,
Не предусмотрена доплата…
И путешественница наша
Вдруг вспомнила, какая «каша»
Ей смутно снилась только что,
Ей кто-то снился… Только кто?..
Не прошлый это был попутчик,
Другой дорогой шедший спутник,
Путем каким-то карамбольным,
Необъяснимым и окольным.
Морсковой вспомнились слова,
От них болела голова
Когда-то… А теперь уж поздно!
Они расстались точно!.. Розно
Теперь по жизни им шагать…
Небесной выси благодать
Как будто сбросила оков
Ее же собственных стихов:
«Мир большой, но, увы, не для нас.
Мы с тобою − по жизни бродяги.
Через даль я несу синеву твоих глаз,
Образ твой вспоминаю в дороге.
Расставанье не лечит обиды,
Расставанье не смоет всех грез.
Две планеты на разных орбитах!
Им начертано вечно быть врозь.
Через годы несу в своем сердце
Всю тоску, что давно в нем храню.
Отпустить бы… Но заперты дверцы,
Эту боль я от всех утаю.
Наша жизнь − краткий миг для Вселенной.
Одиночество вновь донимает.
По дороге бреду этой бренной,
Темнота лишь меня обнимает.
Но огни городские все ближе…
Вновь средь шумного мира людей…
Не слепа, но почти что не вижу,
Словно порчу навел чародей.
Через даль я несу синеву твоих глаз,
Обрекая себя на скитанья.
Мир велик, но, увы, места нет в нем для нас,
Ты уходишь опять… До свидания!»[1] Да, Анна в мир строчила строчки.
И эти липкие листочки
Все норовили хоровод
Устроить, как под новый год
Снежинки кружат в мерзлом небе
Или осеннее отребье
Вальс крутит желтый во дворе,
Стирая память о жаре.
В заоблачных высотах вирши
Свои определяют ниши,
Они звенят намного тише…
Как будто здесь, на самой крыше
Подзвездного большого мира,
В холодной синеве сапфира,
В гудящей пустоте эфира
Поет совсем иная лира.
