Уже на четвертом курсе я твердо решил стать абдоминальным хирургом. Торакальная, сосудистая и нейрохирургия меня как-то не привлекали. Может быть, потому, что я практически не видел эти операции, да и в то время они в СССР были не так развиты, как абдоминальные. Тем не менее я старался как можно больше почерпнуть и в других разделах хирургии, в частности в травматологии. Я прекрасно понимал, что, работая в районе, мне непременно придется встретиться с травмой. Поэтому иногда я ходил на дежурство в травматологию и приобрел определенный опыт в этом разделе.
Очень хорошо помню случай, невольным свидетелем которого я стал, придя на дежурство в какой-то праздничный день. Такие дни изобилуют так называемой пьяной травмой. И вот привезли больного с множественными рваными ранами лица, в состоянии выраженного алкогольного опьянения. Дежурная женщина-травматолог уложила пострадавшего на стол и начала обработку ран, а мне поручила записывать в амбулаторную карту последовательность ее действий. Все это время операционная оглашалась отборным матом, которым виртуозно владел наш сильно нетрезвый пациент. Хирург, женщина средних лет, спокойным, я бы сказал, нежным голосом уговаривала буяна: «Миленький, ну потерпи немного, ну не ругайся ты так, скоро закончим…» Только вот пациента такая реакция врача не успокаивала, а все больше распаляла, и нецензурная брань переходила уже все границы. В это время в кабинет зашел ответственный дежурный – травматолог. Он постоял, слушая весь этот мат, молча подошел к голове пьянчуги, взял его за волосы, поднял голову и сильно ударил об стол. Сразу же наступила абсолютная тишина. Хирург обернулся ко мне и спокойно сказал: «Запиши в диагнозе еще и сотрясение головного мозга». Вот таковы мои университеты!
До сих пор не могу однозначно ответить, прав ли был тот хирург. Да, бить никого нельзя – ни больных, ни здоровых. Но порой встречаются такие персонажи, которые не понимают никакого другого языка, кроме грубой физической силы. Поэтому я все же больше склоняюсь к оправданию такого поведения хирурга, но не считаю, что его поступок – образец для подражания.
Поскольку я затронул морально-этические проблемы, расскажу еще один эпизод, касающийся отношений «врач – больной». Это произошло во время отдыха на Иссык-Куле. Я во время плавания в очередной раз вывихнул правую руку, у меня уже был так называемый привычный вывих. Со мной был мой брат Сергей, мы сразу же обратились в медпункт, имевшийся в этой курортной местности. Вокруг меня собралась толпа из врачей как работающих в санатории, так и отдыхающих, но хирурга среди них не было. По тому, как вся эта компания принялась вправлять мне вывих, я сразу понял, что они понятия не имеют, как это делается. Экзекуция продолжалась минут тридцать, пока я не сказал, что уже не могу терпеть боль. Мне понятно искреннее желание этих милых людей помочь мне, но подобная помощь приносит больше вреда, чем пользы.
Дальше было еще лучше: нам выделили старый уазик, чтобы добраться до ближайшей больницы, где есть хирург. Этот поселок находился в 60–70 километрах от места нашего отдыха. Ехать предстояло не меньше часа, рука болела невыносимо, я забился в угол и сидел молча с закрытыми глазами. Минут через пятнадцать наш водитель взял еще одного пассажира. Голосовавший на дороге мужчина лет сорока оказался очень общительным и приятным попутчиком. Вскоре выяснилось, что он ассистент кафедры травматологии нашего института. Если не считать, что боль в руке усиливалась и я остро чувствовал каждую кочку на дороге, до поселка Рыбачий мы добрались вполне благополучно. Мы зашли в первую попавшуюся (и, наверное, единственную) больничку. Наш попутчик, которого здесь хорошо знали, принялся оказывать мне помощь. Она была абсолютно профессиональна! Он ввел мне 10 кубиков новокаина в полость сустава и вправил вывих буквально за пару минут.
По воле судьбы, уже после окончания института я попал на специализацию на кафедру травматологии, и моим наставником оказался тот самый хирург. У нас с ним быстро установились хорошие отношения, и как-то я спросил его, помнит ли он тот случай, когда вправил вывих на Иссык-Куле одному молодому человеку? Оказывается, он помнил. Я сказал, что именно я был тем молодым человеком, и поинтересовался, мог ли он вправить мне вывих сразу, на том самом месте на дороге, где мы его встретили? Его положительный ответ заставил меня недоумевать – зачем же я тогда больше часа мучился, терпел боль? Услышав ответ на этот вопрос, я был шокирован. Он сказал, что если бы сразу вправил мне вывих, то мы бы не довезли его до Рыбачьего, а ему позарез нужно было туда попасть! Потом засмеялся и сказал, что ничего страшного со мной не случилось, а боль надо уметь терпеть, ибо впереди ее, к сожалению, будет еще немало. И он оказался прав. Сейчас все это я вспоминаю с улыбкой, а тогда мне было достаточно обидно.
После четвертого курса началась производственная практика. Из предложенных районных больниц мы по наитию выбрали город Джалалабад. Я до сих пор с большой признательностью отношусь к местным врачам и особенно хирургам, вспоминая тот месяц. Естественно, основное внимание мы уделяли хирургии и проводили в операционной все свободное время. Остались в памяти моменты, имевшие для меня, как для будущего врача, большое воспитательное значение.
Заведующим хирургическим отделением был мужчина лет 35–40. К моему глубокому стыду, я не помню ни его имени, ни фамилии. Но тогда он был для нас Бог! И вот однажды по «скорой» привезли мальчика лет 13–14 с сильными болями в ноге. Заведующий поручил молодому хирургу заняться мальчиком, мы выступали в роли помощников и одновременно обучающихся. В процессе осмотра пациента и сбора анамнеза выяснилось, что ребенок упал с крыши сарая, после чего и появилась боль. Хирург диагностировал перелом бедра и продемонстрировал нам ряд симптомов, характерных для этой патологии. Мы внимательно слушали и «наматывали на ус». Затем приступили к лечению – сделали заднюю гипсовую лангету, приложили ее к ноге и начали бинтовать гипсовыми бинтами. Мы уже собирались везти мальчика на рентгенологическое исследование, когда в кабинет зашел заведующий хирургией. Он внимательно посмотрел на наши действия, крепко выругался и велел снять все, что мы так тщательно наматывали. Почему? Ведь мы все так грамотно и хорошо сделали? Но заведующий молча обработал антисептиком переднюю поверхность бедра, обезболил новокаином и произвел глубокий разрез. Из раны выделилось около 500 мл густого гноя – это была глубокая флегмона бедра. Для меня до сих пор тайна за семью печатями, как он с одного взгляда поставил диагноз?! Отныне мы утвердили его в должности Бога навсегда!
Кстати, в то время не было никакой диагностической аппаратуры, кроме допотопных рентгеновских установок, и были врачи, которые лишь благодаря своему опыту и знаниям проявляли чудеса диагностики. Так, рассказывали о поразительных способностях в разрешении сложных диагностических проблем главного хирурга Киргизии И. Е. Михайленко. Однажды его пригласили на консилиум, где несколько хирургов не могли разобраться в диагнозе. В комнату зашел И.Е. Михайленко, начал снимать пиджак, чтобы надеть халат, но, бросив взгляд на пациента, вновь взялся за пиджак «Хрены вы, у больного кишечная непроходимость», – коротко бросил Михайленко, повернулся и ушел. Диагноз оказался верным, больного успешно прооперировали.
Сейчас, к сожалению, такое искусство диагностики ушло в прошлое. УЗИ, КТ, МРТ, ПЭТ делают ненужным, как думают многие врачи, общение с больными. Остается лишь сожалеть, что уже нет диагностов, способных поставить диагноз без применения машин.
Был еще один поучительный момент, связанный с хирургической этикой, вернее просто с этикой. Я уже говорил, что мы много занимались хирургией, много ассистировали на операциях, пусть не очень больших и сложных, но могущих дать необходимую практику перед началом самостоятельной работы. Так вот, ближе к концу практики заведующий разрешил нам с братом самостоятельно произвести аппендэктомию. Такая возможность вскоре представилась: в приемный покой поступил мальчик 13 лет. Мы осмотрели его, установили диагноз – острый аппендицит. Ответственный дежурный подтвердил его, и мы пошли в операционную, на ходу бросив жребий, кто из нас двоих будет хирург, а кто – ассистент. Быть хирургом выпало моему брату Сергею, хотя это было весьма условно, ведь оперировали мы вдвоем. Всю операцию рядом стоял заведующий хирургией. Операция прошла абсолютно нормально, нам не было сделано ни одного замечания. Довольные собой, мы шли из операционной по коридору, когда навстречу нам выбежал разъяренный отец мальчика. Он был буквально вне себя от гнева. «Что, натренировались на моем сыне?! Имейте в виду, если с ним что-нибудь случится, я убью вас обоих, а эту больницу разнесу к чертовой матери!!!» – орал он. И это были самые легкие слова в его гневном монологе. К счастью для всех, послеоперационный период у мальчика прошел абсолютно гладко и он, как и положено, был выписан на седьмой день.