Для начала С.Г. Горин рассказал нам историю болезни Н. А. Некрасова. Интернета в те времена не было, широкому кругу лиц эти сведения были недоступны, поэтому все рассказанное было очень интересно! Позже я внимательно изучал все, что касалось болезни НА Некрасова, и убедился, что рассказ С.Г. Горина был абсолютно верным. Он даже не ошибся в размере гонорара, полученного врачом.
Поэт почувствовал себя плохо в конце 1870 года. Правильный диагноз не могли поставить очень долго, и лишь после осмотра профессором Н.В. Склифосовским в декабре 1876 года была диагностирована опухоль прямой кишки. Каковы были шансы великого поэта? Увы, он был обречен. О первой операции по удалению опухоли доложил немецкий хирург Краске (Kraske) в 1885 году. В России радикальные операции на прямой кишке в то время еще не проводились.
Ситуацию осложняла начавшаяся кишечная непроходимость. НА Некрасова лечил блестящий российский хирург Е.И. Богдановский. Ему удалось ликвидировать непроходимость путем бужирования, но ситуация постепенно ухудшалась. Помимо сильнейших болей наступила полная кишечная непроходимость. Стал вопрос о наложении противоестественного anus'a. Сначала НА Некрасов отказывался от операции, но наступил момент, когда нестерпимые боли заставили его согласиться. Был назначен день операции (Об апреля 1877 года), проводить ее должен был профессор Е.И. Богдановский. Но еще раньше сестра поэта обратилась к знаменитому венскому хирургу Теодору Бильроту с просьбой приехать в Петербург и провести операцию. Пятого апреля было получено согласие хирурга и указана стоимость операции – 15 000 прусских марок Е.И. Богдановскому пришлось согласовывать сроки операции с датой приезда венского хирурга. Одну из комнат в квартире поэта переоборудовали под операционную, и 12 апреля 1887 года под хлороформным наркозом была произведена операция. Двадцатипятиминутную операцию пациент перенес хорошо, она продлила его жизнь еще на восемь месяцев. Но какая это была жизнь?
Я примирился с судьбой неизбежною.
Нет ни охоты, ни силы терпеть
Невыносимую муку кромешную!
Жадно желаю скорей умереть.
Это не стихи, это крик души онкологического больного в последней стадии заболевания. Крик, полный нечеловеческого страдания и боли!
Даже сейчас, при современном уровне развития медицины и большом диапазоне обезболивающих препаратов, бывают ситуации, когда и введением наркотиков не удается облегчить состояние пациента. А уж во времена НА Некрасова и говорить не о чем. Душа содрогается, когда пытаешься представить, какие страдания претерпевал умирающий поэт!
Итак, семья НА Некрасова не доверила лечение российским врачам. Так же поступил и великий Н.И. Пирогов, когда профессор Н.В. Склифосовский диагностировал у него рак верхней челюсти и предложил операцию. Николай Иванович предпочел поехать в Вену на консультацию к тому же Бильроту. Венский хирург уверил Пирогова, что это не рак, и назначил противовоспалительное лечение. Был ли этот диагноз врачебной ошибкой Бильрота или, посчитав опухоль неоперабельной, он сделал это из гуманных соображений – неизвестно. Хочется, конечно, предполагать именно второй вариант.
Раньше я упоминал, что и Н.М. Амосов уехал лечиться за границу. Вот уж поистине «нет пророка в своем отечестве»! Больно и обидно думать и говорить об этом…
За свою долгую жизнь я не раз сталкивался с ситуацией, когда больные уезжали лечиться за границу, но потом возвращались в Россию. Чтобы не выглядеть голословным, приведу несколько тому примеров.
Бизнесмен А. из Сибири отправил свою жену на лечение в США. Ранее у нее был диагностирован рак головки поджелудочной железы. Американские врачи признали опухоль неоперабельной и провели курс дистанционной лучевой терапии. Лечение обошлось бизнесмену в 170 000 долларов. Через какое-то время состояние больной ухудшилось. Муж к тому времени обанкротился, денег на заграничное лечение не стало, и они «вынуждены» были обратиться к отечественной медицине. Так эта пациентка оказалась у мет на лечении. Было проведено обследование, и я провел радикальную операцию в объеме гастропанкреатодуоденальной резекции. Операция прошла гладко, без каких-либо технических сложностей. Обанкротившийся, но благодарный супруг пациентки презентовал мне бутылку коньяка. Мой друг, профессор Л.И. Гусев, человек с отменным чувством юмора, рассказывал потом, что мы с ним единственные люди в мире, попробовавшие коньяк за 170 000 долларов.
Еще у одного моего пациента, журналиста Н., работавшего в Южной Корее, была выявлена опухоль головки поджелудочной железы с метастазами в правую долю печени. Врачи, обследовавшие его в ведущей клинике Сеула, признали опухоль неоперабельной. Врачи больницы при английском посольстве диагноз и неоперабельность опухоли подтвердили. Прогнозы были самые неблагоприятные. Тогда Н. вернулся в Москву и обратился к нам в Центр. При обследовании мы выявили нейроэндокринный рак головки поджелудочной железы с метастазами в печень. Частично мы были согласны с корейскими и английскими врачами, но абсолютно не были согласны с критерием неоперабельности. Я произвел гастропанкреатодуоденальную резекцию, а через два месяца – правостороннюю гемигепатэктомию. Через несколько месяцев Н. приехал в Сеул и пришел в ту больницу, где его признали неоперабельным. Увидев «умиравшего» пациента живым и здоровым, врач обошел его со всех сторон, усадил и детально расспросил, где и что ему делали, как лечили. Не поверив своим глазам и словам Н., врач даже провел некоторое обследование. Но результаты говорили сами за себя! Сеульские врачи написали пациенту пространное письмо с извинениями за неправильно поставленный диагноз и, как следствие, неоказанное лечение. Я не против, чтобы люди лечились за границей. В крупных клиниках хороший уровень хирургии и сервис. Я убедился в этом лично, посетив не одну европейскую и японскую клинику. Так что, если есть финансовые возможности для лечения за границей – ради Бога! Но будь на то моя воля, я бы законодательно запретил лицам, стоящим у власти, лечиться за границей! Надо пользоваться той медициной, которую создали в своей стране. Выделять на нужды медицины в стране мизер, а в случае личной необходимости уезжать лечиться за границу – аморально! Как и в других сферах, здесь не должно быть двойных стандартов.
Но я слишком отвлекся от хирургического кружка и доцента С.Г. Горина. К тому времени мы с моим братом Сергеем уже созрели для того, чтобы что-то делать своими руками. Поэтому интерес к кружку у нас постепенно пропал, мы посещали его лишь время от времени, а потом и совсем прекратили. У нас возникла идея оборудовать операционную в сарае. Мы затратили много сил, чтобы превратить заброшенное строение во вполне приличную операционную: настелили пол и обили стены, провели электричество и поставили обогреватель, и даже оборудовали «послеоперационную палату». Нашими «пациентами» стали кролики, которых мы оперировали под местной анестезией. Я до сих пор признателен своему тестю, который выступал спонсором нашего мероприятия.
Мы совершенно справедливо считали, что прежде всего в абдоминальной хирургии надо освоить методику сшивания полых органов. Этим мы и занялись, по очереди оперируя кроликов, меняясь местами в ролях «хирург-ассистент». Основные операции, которые мы проводили, это резекция желудка, тонкой кишки, гемиколэктомия и так далее. Могу похвастаться, что ни один кролик не умер ни во время операции, ни в ближайшем послеоперационном периоде. Постепенно начала появляться определенная уверенность в работе, да и весь этот опыт очень пригодился впоследствии.
Из отдельных технических приемов, доступных для тренировки в обычных условиях, – это вязание узлов. Быстрота и методическая правильность вязания узлов, во-первых, ускоряют операцию, во-вторых, эстетически операция выглядит по-иному, когда хирург быстро, красиво и правильно вяжет узлы. Так вот на лекциях, которые нам были не очень интересны, мы часами вязали узлы, соревнуясь в количестве и качестве. Допустимый минимум, по моему мнению, это 60 узлов в минуту, максимум – не ограничен. Мой личный рекорд 80 узлов в минуту. Меня сейчас очень удивляет, когда ко мне в аспирантуру, ординатуру приходят молодые врачи и говорят, что с институтских пор мечтают быть хирургами, а на операциях я вижу, что они совершенно не умеют вязать узлы. Просто затянуть узелок может барышня, штопающая чулок, а хирург обязан делать это профессионально. Вот почему, встречаясь с подобными пробелами, я даже не прошу, а приказываю моим ученикам заняться постижением техники вязания узлов. И большинству из них это удается сделать.