— Может, ну его…

— Я кому сказал!

— Ладно. Сам напросился.

Щелк. Красно-синий свет залил помещение. Я проморгался… и сиганул на руки ржущего в голос Василия, уворачиваясь от когтей дьявола, вылезающего из адской пропасти в полу.

— Блять!!!

— Леша, ха-ха-ха, это же просто рисунок. Объемный 3D рисунок. Хорош трястись.

— Просто рисунок?! Это пиздец, а не рисунок!!! Кто его нарисовал?!

— Ты.

— Блять, ну я и псих.

— Ты — это ты, — поцеловал меня Василий, и я, в который уже раз, немедленно успокоился.

Сполз на пол, потоптался на рогато-зубастой морде — абсолютно ровная поверхность пола, а смотришь — пропасть бездонная. Жуть. Я огляделся по сторонам и опять вцепился в Василия. Обеими руками. Со всех сторон: из стен, из шкафов, из плиты и даже с потолка ко мне протягивала руки, когти и щупальца разномастная и абсолютно реальная нечисть.

— Блять. Срань Господня. Надо же было до такого додуматься! Убил бы!

— Ха-ха-ха. Вот уж не думал, что ты такой жуткий трусишка, — обнял меня Василий.

— Чтоб завтра же все здесь перекрасили! — спрятал лицо на его бычьей шее я. — Идем к холодильнику. Хватит с меня этой жути.

— Хочешь, я тебя от нее отвлеку?

Василий перестал ржать, а в голос его закрались опасно-ласковые нотки готового к прыжку хищника. Ух, как меня это завело! Да и адреналин от пережитого ужаса просто зашкаливал. Надо пользоваться, пока прет.

— Хочу.

Он приступил к делу немедленно: шагнул к столу возле плиты, усадил меня на него, уютно устроился между моих ног, обхватил рукой за шею, под затылок — так привычно! — и сказал тихо-тихо:

— Я люблю тебя, Алексей. Всем сердцем. Таким, какой ты есть.

Это сногсшибательное признание застало меня врасплох. В глазах позорно защипало, но Василий, как и обещал, отвлек меня от всего и вся так быстро, что я не только зарыдать — ахнуть не успел. Зато помычал всласть. Недовольно — когда стаскивал с него толстовку и футболку. Жадно — когда исследовал горячее, сильное тело руками и губами. Нетерпеливо — когда он расстегнул ширинку на моих джинсах, освободил стоящий колом член и склонился над ним, чтобы…

— Руки вверх! Стрелять буду!

— Блять!

— Твою ж мать, Семеныч!

…

Семеныч, бородатый мужик преклонных лет, смотреть на меня нормально не мог. Все время отводил глаза и виновато полировал пальцами приклад двустволки, с которой ворвался на кухню убивать воров, посягнувших на частную собственность работодателя.

— Я же не знал, что это вы. Шел из своей каморки, смотрю, дверь открыта и свет горит. Машины нет, у Васьки дома свет везде. Значит, вы у него. Ну, я и подумал…

— Иди, куда шел, — проворчал Василий, прижимая меня к себе крепче, чтобы скрыть мой опавший член, тухлой сарделькой висящий в расстегнутой ширинке. Про несчастные яйца я даже думать не хотел — кривился только. — А то пошлю так, что не вернешься!

— Алекс, я не хотел, правда! — не успокаивался Семеныч. — Не увольняйте. Меня жена с потрохами сожрет.

— Трупы, оставшиеся с Техасской резни, из парка уберешь к утру — не уволю, — выпалил я в сердцах.

— Давно пора было, — повеселел Семеныч и испарился.

Василий облегченно выдохнул и отодвинулся, а я запустил руку в свои штаны, оттягивая их по максимуму, и застонал от облегчения.

— Больно?

— А тебе не больно? — огрызнулся я и улегся на столешницу, чтоб стянуть узкие джинсы хотя бы до середины бедер. — Блять, ну что я за придурок? Это же не штаны, а сплошное извращение! Как я в них ходил, не понимаю. Зачем?!

— Наверное, чтобы меня с ума сводить, — склонился надо мной Василий. Поцеловал в губы, прихватил мои несчастные чугунные яйца рукой…

— Больно, — дернулся в сторону я.

— Ладно, оставим это до лучших времен, — убрал руку с паха Василий и исцеловал мое лицо невесомыми поцелуями.

— Оставим, — с тяжелым вздохом согласился я.

Увидел внушительный бугор на его джинсах и проклял себя последними словами. Эгоист! Только о себе и думаю. Сел, притянул любимого к себе:

— Мне уже не поможешь, а вот тебе…

— Не надо, — решительно убрал мою руку со своей ширинки Василий.

— Почему не надо? Тебе же до финала не так уж далеко осталось.

— Я не хочу вот так.

— Как «вот так»?

— Без тебя, — поцеловал меня Василий. — Первый раз так точно.

— Первый раз?! — растерялся я. — Мы что, за полгода совместного проживания ни разу не переспали?

— Угу.

— А почему?

Василий засопел, полыхнул ушами и отвел глаза. Блять. Опять! Я вцепился в его челюсть тисками.

— Почему?!

— Потому что ты дурак! — вырвал голову Василий и сбежал к холодильнику, замаскированному под адский котел.

Хороший ответ. Беспроигрышный. Я действительно дурак. И псих к тому же. За что он меня полюбил, интересно? Я сполз со стола и пошел к холодильнику, придерживая висящие на ляжках джинсы рукой. Решительно отодвинул Василия в сторону и забыл про свои чугунные яйца, захлебнувшись слюной при виде копченостей, соленостей и прочих охуенно вкусных вкусностей. Аж глаза разбежались! Все хочу! Сразу! Икры красной. Балык. Семгу копченую. Чеснок маринованный. Сок томатный. Грушу. Чукку. Холодец. Так, а что там, в самом низу? Тортик!!!

— О-господи-ты-боже-ты-мой-не-могу-больше!

— Блять! — подпрыгнул от жестокого укуса за задницу я.

— Стой, где стоишь, — уперся лбом в мой копчик Василий.

Прихватил за бедро рукой, фиксируя. Укусил за задницу снова. Не больно. Ласково даже. Видимо, за все хорошее. И содрогнулся.

— Ууууух!

— Извращенец, — простонал я, хватаясь за член, и позорно спустил… на балык и охуительно прекрасный тортик!!! — Блять, ну что за?!

…

— Я в таком виде и шага на улицу не сделаю! Помоюсь, тогда и пойдем.

— Леша, ты вымазал в сперме холодильник, а не себя.

— Не важно! Я грязный! И покусанный. И джинсы эти, пидорские, чтоб их! И балык пропал! И тортик!!!

— Ладно, ладно, я понял. Иди ко мне, зайка. Давай снимем с тебя эти дурацкие джинсы. Осторожно, чтобы протез не отцепился. Вот так.

— Футболка больницей воняет!

— Хорошо. Ее тоже долой. Так лучше?

— Все равно воняет.

— Это повязка у тебя на голове воняет.

— Сними ее.

— Может…

— Я кому сказал!

— Хорошо, хорошо. Давай я тебя обратно на столешницу посажу и аккуратненько все уберу, лады?

— Что ты со мной, как с ребенком!

— Ты не ребенок. Ты мой любимый зайка, которого я только что больно покусал за попку. Можно мне за тобой поухаживать? Вину искупить и все такое?

— Уговорил. Неси меня в душ. Тебе, кстати, тоже бы не помешало помыться.

— Вот вместе и помоемся.

Я смирно дождался окончания неприятной процедуры снятия вонючих бинтов с головы, привычно залез к Василию на закорки и поехал на нем в ванную, в которую он меня запустил только после того, как бросил на пол большой белый халат.

— Что ты от меня скрыл? — устало полюбопытствовал я, присаживаясь на специальную скамеечку, установленную посередине душа.

Отцепил протез, привычно пощелкал сенсорными кнопками на панели душа и подставил лицо теплому дождю, смывающему с меня жуткий запах больницы, крови и дерьма.

— Акулу, — опустился передо мной на колени Василий, упаковавший загипсованную руку в мусорный мешок, из которого смешно торчали пальцы. — Хватит с тебя современного искусства на сегодня.

— Спасибо, — сказал я, разглядывая его так, будто никогда до этого не видел. Обнаженного. Мокрого. Могучего. Доброго. — Любимый.

Василий полыхнул ушами, отвел глаза и принялся надраивать идиотскую розовую мочалку мылом. Блять. Опять! Я вцепился в его подбородок и повторил, глядя прямо ему в глаза:

— Л Ю Б И М Ы Й. Не смей больше в этом сомневаться!

— Не буду, — выронил мочалку он.

Сел на холодный пол, стащил меня к себе на колени и гладил по голове все то время, что я рыдал, уткнувшись лбом в его шею.

— Поплачь, зайка. Поплачь. Давно пора было. Теперь тебе точно полегчает.