— Почему-то мне кажется, что ни черта у тебя там нет, — погладил его ручищу я.

— Не зря кажется. Я же последние полгода дома появлялся, дай бог, раз в сутки, кота покормить.

— Есть хочуууу, — прикинулся умирающим я и поднял лицо вверх, напрашиваясь на поцелуй. Получил, что хотел, и продолжил: — Ты меня приручил?

— Я бы так не ска…

— Приручил. Корми теперь!

— Леша, время полночь. Магазин в нашем захолустье до десяти вечера работает. Где я тебе еду найду?

— Ты хочешь, чтобы я у тебя на руках умер?

— Не шути так! — аж передернулся Василий. — Единственное доступное место, где еды завались, — холодильник на кухне в твоем замке.

— Так чего сидим? Кого ждем? Поехали!

— Ты помнишь, что от меня до тебя полчаса езды по ухабам? Пока туда, пока там, пока обратно — уже утро.

— А без машины никак? У тебя из окна спальни мой дом, как на ладони. Совсем ведь рядом.

— Речку ты как бы не заметил?

— Заметил.

— И что? Ты умеешь ходить по воде?

— Василь, не тупи! Речка неширокая — штурмом ее возьмем на раз. Ты только представь: пять минут — и мы наедимся вкусняшек от пуза.

— Ну… — замялся Василий, но мысль о плотном ужине явно пришлась ему по душе. Он же наверняка больше меня проголодался, с таким-то телом. — На самом деле, на реке брод есть, от тополя за моим забором начинается. По нему летом, не намочив ног, пройти можно.

— Вот видишь! Все одно к одному, — обрадовался я. — Идем.

— Не все! Ночью идти опасно. Тучи на небе, ни зги не видно. Брод бродом, а течение на реке быстрое, да и омуты с водоворотами никто не отменял.

— Так, хватит придуриваться. Ты этот брод наверняка как свои пять пальцев знаешь. Вряд ли ты своего кота кормить на машине в рабочее время ездил.

— Логично. Но…

— Не спорь со мной! Я все решил. Фонарики есть?

— Есть, но ты помнишь, что я про кухню говорил? Там Ад. Может, до завтра потерпим? — предпринял последнюю попытку меня отговорить Василий. Понял, что это бесполезно, и полез в шкаф за фонариками, бурча себе под нос: — Что за человек? Шило в заднице! Голова в бинтах, мозги в кашу, из больницы три часа назад вышел — а все одно в пекло лезет.

— Есть хочу! — отрезал я.

Василий вылез из шкафа, вручил налобный фонарик и запихнул меня в свою летнюю штормовку, которая повисла на мне, как на вешалке (не до колен, конечно, но почти), жестоко оскорбляя мое чувство прекрасного.

— Василь, а поменьше у тебя ничего нет?

— Нет. Эта курт… этот плащ тебе вполне подойдет. Не хочу, чтобы комары выпили из тебя всю кровь до того, как это сделаю я.

— Кровожадненький ты мой, — умилился я и выпинал его на улицу: — Идем грабить кухню.

…

Протез — штука хорошая, но не настолько, чтобы скакать на нем по мокрым камням в темноте, так что брод я переехал на Василии верхом.

— Слушай, а на нас собак не спустят? — спросил я, едва обрел песок пляжа под ногами, задним числом вспоминая, что в домах богатых индюков вроде меня всегда есть охрана.

— У тебя видеокамеры понатыканы на каждом шагу. Все об этом знают, а потому в охране надобность отпала, как и в заборе со стороны реки. Да и не сунется в твой жуткий дом никто. Нервы дороже.

— Если ты таким образом хочешь меня запугать, то обломайся. Давай, пошевеливайся. Есть хочу!

— Да иду я, иду, — проворчал Василий, бряцая ключами от дома в кармане. — Тропинку видишь впереди? Фонарями освещенную и мраморными плитами выложенную.

— Да, — кивнул я, но едва сделал в ее сторону шаг, как тут же был отдернут назад за шиворот. — Эй!

— Ни в коем случае туда не ходи.

— Почему?

— В начале мая сумасшедшие гости в лабиринте из туи, через который тропинка проходит, Техасскую резню бензопилой устроили. Ты убирать запретил, а на дворе август. Там травой все поросло. В общем, зрелище не для слабонервных.

— И что мои сумасшедшие гости там резали?

— Тела.

— Чьи?

— Человеческие.

— Василь, блять, не смешно!

— Прости, — искренне покаялся он, поняв, что с нагнетанием обстановки переборщил. — Я трупы для вашего развлечения у киношников заказывал. Они их как настоящие сделали! Жуть. Окровавленные ошметки…

— Понял, не продолжай. Хотя нет. Скажи, я тоже человеческие тела бензопилой потрошил?

— Можно я не буду отвечать?

— Да или нет?

— Отстань! — передернул плечами Василий и двинулся по тропинке вдоль берега к правому крылу дома. — Ты же не хотел ничего вспоминать.

— Я и не хочу. Но на вопрос, будь добр, ответь.

— Нет, не потрошил.

— Почему?

— Потому, что я запер тебя в чулане и выпустил, когда все закончилось.

 — Я тебя за это не убил?

— Нет, как видишь.

Нежность в голосе Василия заставили мое сердце пропустить удар…

Я сижу в маленькой пыльной комнатушке в окружении швабр, ведер и прочего подсобного хлама, сжимая в руках догорающую свечу, и мечтаю о том, что сделаю с тем, кто меня здесь запер. Как ни странно, крови, оторванных конечностей и сломанных костей в мыслях нет, а есть постель, наручники и страпон.

Идей о том, как именно я буду все это использовать, много, но дверь открывается, обрывая крайне неприличные фантазии на середине, и сильная рука аккуратно вытаскивает меня в полутемный коридор. Василий внимательно смотрит мне в лицо, а потом облегченно выдыхает и начинает виновато смахивать с моей одежды пыль.

— Гости закончили потрошить трупы и уехали бухать в Чусовой.

— Вот дерьмо, а я так никого и не порезал, — говорю я, но облегчение в голосе выдает меня с головой.

Я не хотел никого резать! Я хотел, чтобы буйные ублюдки убрались из моего дома к чертовой матери и оставили меня один на один с любимым. Хотя… О чем я мечтаю? Глупец. Он никогда не полюбит меня по-настоящему, а его жалость мне не нужна ни под каким соусом.

— За это ты заслужил бонус.

— Какой?

— Сладкий, — неожиданно обхватывает меня рукой за шею, под затылком, Василий и целует в губы. Впервые.

— Леша, ты чего застыл? С тобой все в порядке?

— Да.

— Точно? — не поверил Василий и посветил мне фонариком прямо в лицо.

— Блять, придурок! Убери фонарик! Нормально все. Сказал же!

— Прости, прости, просто у тебя лицо такое… аж мурашки по спине. Бррр.

— Боишься, что я тебя порешу и в омут с камнем на шее сброшу?

Он обнял меня крепко-крепко и прошептал в висок:

— Зайка, я боюсь не тебя. Я боюсь ЗА тебя.

— Тогда ты сделаешь все, чтобы мы не умерли с голоду и добрались до холодильника как можно быстрее, — сменил тему я. К черту прошлое и явно психованного меня! — Есть хочу!

— Ты не зайка, ты осел, — заворчал Василий, закинул меня на закорки и двинулся к дому рысью.

— А ты лошадка!

Я облепил его собой как можно плотнее вовсе не для того, чтобы на нем удержаться. Он был надежным, как якорь. За кого мне еще держаться, если не за него? Тонуть в море безумия снова мне не хотелось категорически.

— Я не лошадка, а жеребец!

— Полегче нельзя, жеребец? — едва не прищемил язык я. — Рысь у тебя больно тряская.

— Гляньте на него, а? Его везут, а он недоволен, — заворчал Василий, переходя на шаг. — Поросенок неблагодарный!

— Я зайка. Милый и пушистый.

— Угу. Когда спишь зубами к стенке. Все остальное время ты тиран и сатрап.

— Я тебя за шкирку, как кутенка, не таскал, так что кто тут тиран — большой вопрос, а за самодура ответишь. Чуть позже. Дай только до дома добраться.

— Напугал ежа задним карманом брюк, — рассмеялся Василий и поставил меня на ноги перед обитой массивным железом дверью. — Из кухни живыми выйдем, тогда и поговорим.

— Что может быть хуже холла и спальни? — отмахнулся я.

Василий хмыкнул, звякнул гигантским навесным замком, снял засов и толкнул дверь в темноту дома:

— Добро пожаловать в Ад, смертный.

— Свет включи, Харон недоделанный, — поежился от порыва холодного ветра я и шагнул внутрь. — Не видно же ни хрена.