Я обиженно ткнул его в бок пальцем, он поцеловал меня в губы. Я прихватил его за ягодицы и вернул поцелуй. Он прижал меня к роялю и обшарил здоровой рукой так мучительно медленно и ласково, что я его за это покусал. Досталось и бычьей шее, и дельтовидной мышце и даже головке бицепса.

— Дразнишь? — выдохнул мне в ухо Василий.

— Предупреждаю, — запустил пальцы в его солнечные вихры я.

Скрутил в кулаке пряди, вынуждая откинуть голову назад и подставить мне беззащитное горло. Поцеловал кадык. Проложил дорожку губами к колючему подбородку. Куснул нижнюю губу…

— Черт бы тебя побрал, провокатор! — вскипел Василий. Подхватил меня под задницу, подсаживая на… и взвыл от боли в загипсованной руке.

— Блять! — опомнился я. — Прости, я не хотел.

— Еще как хотел, — глянул на мой пах Василий, баюкая руку.

Я от его взгляда чуть не кончил, но «чуть» не считается, так что пришлось мне идти дальше куда как аккуратнее. Какого хера джинсы такие узкие? И так яйца прищемили, а тут и вовсе невмоготу! На втором этаже я не выдержал: перестегнул ремень на следующую дырку и расстегнул ширинку, давая место выпирающему стояку. Василий на мои манипуляции ушами полыхнул, но и только. Скромняшка какой. Учтем на будущее.

— Вот фото, о которых я говорил.

Я послушно посмотрел на стену напротив окон, вдоль которых тянулся коридор. Париж. Вена. Сидней. Акапулько. Москва. Берлин. Осло. Лондон. Блять, ну я и потаскун! Весь мир объездил. Перед фото себя любимого на фоне Тибетского монастыря я притормозил.

— Моя любимая фотография, — остановился рядом со мной Василий. — Ты здесь…

— Нереально красивый? — подсказал я, любуясь ангельски прекрасным и совсем еще молодым парнем от всей души.

Лет 18, наверное. Наивный до жути. Любящий всех и вся. Ему бы пару крыльев — и в небо. Даже не верилось, что такая идеальная красота на самом деле существует. Мало того, она и есть я. То есть была мной три года назад. До того, как я потерял ногу и начал рисовать всякую непотребную херню на концертных роялях.

— Настоящий, — поправил меня Василий. — Я как посмотрел в твои глаза на этом фото, так и пропал. Твоя душа куда красивее тела, как бы ты над ней не издевался.

Мне от его ответа не по себе стало, так что я двинулся дальше. К комплиментам своей внешности я привык, а вот насчет души… Не уверен, что вспоминал о ней, когда шарахался по миру в поисках приключений. Я задумался, вспоминая фотографии. Очень профессиональные фотографии. Нереально идеального меня в стильной и явно сшитой на заказ одежде. Понятно, почему меня так от потерянной ноги плющило.

— Василь, я был моделью?

Он не ответил. А чего отвечать? Все и так понятно. Распахнул двустворчатые двери в конце коридора, замешкался на мгновение, а потом отступил в сторону и бравым голосом шагающего в бездну самоубийцы объявил:

— А вот и твоя спальня.

Я с опаской заглянул внутрь и остолбенел. Все в доме было кроваво-черным и тошнотно-болотным, но спальня… Она была абсолютно, болезненно, девственно белой. Стены, светильники, столы, стулья, кровать с балдахином, даже ковер и пол под ним!

— Блять. Я все-таки псих.

— Ты — это ты, — сказал Василий тихо-тихо, обнял меня и поцеловал в висок. Мне сразу полегчало. — Заходить будем?

— Нахер-нахер, — захлопнул двери я. — В этом доме есть нормальное место?

— Нет.

— Что, даже кухня подкачала?

— Не надо про кухню. Мы стараемся туда не заходить, особенно ночью. Есть, правда, гостевые комнаты, но они… ээээ… тематические.

— Это как?

— Садо-мазо, средневековая пыточная…

— Можешь не продолжать. Знать не хочу!

— И правильно делаешь.

— А еще я здесь ни минуты не останусь, — сказал я и выжидательно уставился на Василия.

Надеюсь, у него хватит ума позвать меня к себе в гости? Он намек уловил, но с приглашением торопиться не стал. Потоптался, вихры почесал, повздыхал тяжело, но я многозначительно молчал, так что у него просто не осталось выбора.

— Леша…

— А?

— Может, ты с недельку у меня поживешь? Пока в доме интерьер переделывать будем.

— Неделю? — засомневался я. — Тут три этажа упоротого дизайнерского бреда. Уверен, что это безумие можно так быстро уничтожить?

— Семеныч, который у тебя дворником-садовником работает, раньше контору держал по ремонту квартир. Братки его чуть живым не закопали, когда бизнес отбирали, вот он из города и свалил.

— Это ты сейчас к чему?

— К слову.

— А если по делу?

— Если по делу, то Семеныч — очень хороший мастер, да и связи у него остались. Бригаду на раз соберет и все тут переделает, глазом моргнуть не успеешь.

— Завтра же с ним переговорим! А теперь поехали отсюда. Не хочу иметь ничего общего с тем психом, который в этом доме жил.

— Ты не жил, — тихо-тихо сказал Василий. — Ты умирал.

Я сделал вид, что не услышал.

…

Домик Василия был настолько обычным, что мигом привел мои потрепанные увиденным в замке беспределом нервы в порядок. Длинные сени, упирающиеся в туалет, переделанный из чулана, направо из прихожей вход в сам дом. Большая кухня, она же столовая, с русской печкой, зал и спальня. Простецкая мебель, немытая посуда в мойке, гора одежды в кресле и не заправленная постель. Полосатый и наглый до невозможности кот на ней. Если бы не бардак, все было бы вполне себе ничего.

— Ты это, не гноби меня сильно, ладно? — покраснел под моим многозначительным взглядом Василий и незаметно запихнул ногой грязные носки под кровать. — Я гостей не ждал.

— Опять врешь, — покачал головой я.

Постучал пальцами в опасной близости от анальной пробки и кучи разномастных презервативов, валяющихся на комоде рядом с кроватью. Рассматривать остальное не хотелось. Ревность скалила зубы, но я не давал ей волю. Рано еще.

— Это все для кого?

— Не для тебя, — решительно сгреб барахло в верхний ящик комода пунцовый от стыда (я надеюсь, что от стыда) Василий.

— А для кого?

— Для тех, кто был до тебя.

— И много их было? — не отставал я.

— Много, — неожиданно твердо ответил Василий и посмотрел мне в лицо. — Я… Я местный блядун.

— О как.

— А чего ты хотел? Чтобы я девственником был? Мне 24! Я мужик со всеми вытекающими! Трахал всех, кто под руку подворачивался. И женщин, и мужчин.

— Отныне все будет иначе, — сказал я и припер его к комоду. — Вздумаешь мне изменять — прибью. Ты видел мой дом, и знаешь, что я на это вполне способен.

— Я не собираюсь тебе изменять, — склонился ко мне Василий. Обхватил ручищей за шею и затылок. Коснулся губами губ. — Но я не только видел твой дом. Я прожил в нем полгода бок о бок с тобой и знаю совершенно точно: ты никому не сможешь причинить вреда. Только себе. Но я тебе этого больше не позволю.

— Больше? — насторожился я.

— И меньше тоже, — поцеловал меня Василий и невесомо пополз губами по моей левой щеке.

Эх! Был бы я чисто выбрит, почувствовал бы прикосновения куда лучше! Василий накрыл теплом мочку уха, и я забыл, о чем ворчал, а он прошелся языком по впадинке под ней, спустился по шее до ключицы и подтолкнул меня к кровати. Я сел на нее, повинуясь властной руке…

— Мявк!

— Блять!

— Твою ж мать, Тимофей!

…

Вооруженный нейтралитет — штука ненадежная. Помятый Тимофей следил за мной с печки, не отводя яростных зеленых глаз ни на секунду. Я сидел на стуле возле кухонного стола и терзал в руках большое махровое полотенце, мечтая отлупить зловредного кошака так, чтобы в его полосатую голову больше ни разу в жизни не пришла даже тень мысли запустить в меня когти. Василий виновато сопел за моей спиной, замазывая царапины на пояснице йодом.

— Есть хочу, — нарушил повисшую тишину я. — Ночь на дворе, а у меня со вчерашнего вечера маковой росинки во рту не было.

— Надо посмотреть, что в холодильнике завалялось, — без особого энтузиазма предложил Василий, заканчивая экзекуцию и возвращая на место футболку. Поцеловал меня в макушку. Обнял здоровой рукой.