Ага. Он без штанов. Под ослепительно-белой сорочкой курчавилась густая с проседью звериная шерсть. Все ноги облеплены этой шерстью, тела не видно. И колени гнутся в обратную сторону… Твою мать!.. И копыта вместо ступней…
Студент опустился на ковер.
— Приветствую вас, господа воры, медвежатники, шнифера, домушники, марвихеры, шопенфиллеры, резинщики, ширмачи и прочие деловики! Разожмите очко, брателлы, расслабьтесь! Сегодня у нас очень необычное мероприятие! Те из вас, кто умеет читать, уже догадались, что это — грандиозная, эпическая мега-мега-мегалотерея!!! — радостно прогорланил из экрана Лютый.
Зал взорвался аплодисментами, трубы и саксофоны выдали ликующий аккорд. Но вот Лютый поднял руки, и все смолкло. Зрители замерли на своих местах, разной степени потрепанности лица вмиг преобразились и сделались как у дошколят на новогоднем утреннике.
— Вашему вниманию предлагаются экспонаты одного из самых ценных музейных собраний мира! — Козлоногий Лютый как-то необычайно ловко крутнулся на эстраде, взмахнув фалдами фрака, и наставил на публику руки с выставленными пистолетами указательными пальцами. — Ну-ка, кто тут у нас самый догадливый?
— Лувр! — выкрикнул кто-то с места.
— Эрмитаж круче, че! — перебил его другой голос.
— Третьяковка!
— Этот, как его… Алмазный фонд!
Лютый слушал, подперев рукой подбородок и состроив на лице выражение комически-внимательное и снисходительное. Когда некий франт в белоснежном шарфике поднял унизанную перстнями ладонь и прокуренным голосом каркнул: «Метрополитен-музеум, бля буду!», он громко цыкнул зубом.
— Нет, нет и нет! Ничего подобного, господа-товарищи! Говоря «самое ценное собрание», я имел в виду не только художественную ценность. Там, куда мы отправляемся, горы золотых побрякушек, бриллиантов и всякой разнообразной драгоцухи. Просто горы, догоняете?
Он еще раз окинул взглядом зал. Подмигнул. Зрители завороженно хлопали глазами, шевелили губами, но, видимо, не догоняли.
— Добро пожаловать в Оружейную палату, олухи мои дорогие! — торжественно объявил Лютый.
За его спиной бесшумно разъехался в стороны занавес. Зал потрясенно охнул. Взорам открылся великолепный зал с колоннами, высокими сводчатыми потолками, стеклянными витринами, за которыми сверкали рыцарские доспехи, оружие, шитые золотом одежды, драгоценная посуда, украшения, ордена и многое-многое другое. Зал врастал в телевизионную студию серо-бело-черными мраморными плитами пола и зеленоватой, с бронзовыми фризами, штукатуркой стен. Стык был неровный, хаотичный, кое-где торчали задравшиеся, лопнувшие доски и дранка, мрамор местами пошел трещинами — такое впечатление, что два здания столкнулись во время глобальной катастрофы.
«Оружейная палата», — подумал Студент. Точно. Та самая, кремлевская. В натуральную, как говорится, величину. Только девять ее залов, раскинутых по двум этажам, каким-то волшебным образом сплавились в один огромный зал, дальний конец которого терялся где-то в бесконечности… Он сам никогда там не был, но прочел о Палате все, что можно было достать, впору экскурсии водить. И картинок насмотрелся столько, что, кажется, мог бы пройти по ней с зажмуренными глазами… Потому что здесь, в бронированным стеклянном саркофаге с тройной сигнализацией, как Белоснежка в ожидании принца, томилась его голубая мечта — шапка Мономаха. Царская регалия, символ власти, бесценное произведение искусства. Почти килограмм чистого золота и 43 драгоценных камня. Его давняя мечта, самый желанный трофей… Из тех, что способны сделать удачливого ростовского вора таким же знаменитым, как сам Иван Грозный!
— …Сколько «рыжья», братва!!! — выдохнул кто-то на зрительских трибунах.
— Сверкальцы!
— Драгоцуха!
— Пацаны, я сплю или это в натуре Фаберже? Только, чур, не будите меня!!!
— А чего мы здесь сидим?!
Тип в белом шарфике первым выскочил в проход между рядами и почти тут же упал — кто-то подставил ногу. А в следующую секунду все зрители вскочили разом, как футбольные фанаты во время гола. Сшибая стулья, горланя, матерясь, топча друг друга, они устремились в Оружейную палату… Но там, где начинался мрамор и золотое великолепие, точно по линии открывшегося занавеса, находилась какая-то невидимая и весьма прочная стена. Один, второй, третий зритель налетели на нее с глухим отчетливым стуком, рухнули как подкошенные. Но движение не прекращалось: задние напирали и давили, передние били лбами в прозрачный бубен и падали. И все ревели диким ревом.
Лютый отошел в сторону, взял прямо из воздуха дымящуюся толстенную сигару, пустил в потолок колечко и равнодушно наблюдал это безобразие. В какой-то момент он прочистил горло, по-военному гаркнул:
— А ну, отставить!!! Охрана! Где охрана?!
И в сей миг стало тихо. Толпа вздрогнула и застыла в причудливых позах. По ту сторону невидимой преграды, откуда-то снизу, такое впечатление, что прямо из-под мраморных плит, вдруг выдернулась голова в милицейской фуражке. А-а, понятно… там лестница в подвал, а под лестницей — пульт охраны, крашенная серой масляной краской панель с кнопками и лампочками.
— Капитан вневедомственной охраны Короедов заступил на пост согласно распорядка! — отрапортовала голова.
Лютый выплюнул сигару под ноги.
— А вот и главный герой нашего вечера — пропойца несусветный, мусор стопроцентный! Прошу любить и жаловать! А ну, вылезай, морда твоя тюленья!
Капитан Короедов нисколько не обиделся на такое обращение. Кряхтя и зачем-то бормоча извинения, он показался наружу весь — помятый, несимпатичный, заросший ночной щетиной. Фуражка оказалась единственным предметом форменной одежды на нем, а место положенного обмундирования занимали майка и пижамные штаны в шотландскую клетку. Короедов оглядел странную публику, столпившуюся перед Оружейкой, посмотрел на часы, почесал в затылке, проговорил неуверенно:
— Так, это… Безобразие ведь, а? Не положено как бы…
— Пра-а-альна, Короедов! Не положено! А в карты играть с блатными служителю закона положено? А карточный долг не отдавать положено?
Разношерстная публика возмущенно загудела.
Лютый, даже не запнувшись, прошел сквозь барьер, подошел к охраннику, щелчком сбил с него фуражку, растрепал жиденькие волосы на темени, обнял за шею и поволок на эстраду.
— Зацените, господа-товарищи! Перед вами капитан Короедов — спонсор нашего сегодняшнего мероприятия! Если б он не проиграл Митяю Хваленому десять «косых», не было бы у нас никакой лотереи и дрыхли бы вы все этой ночью без задних ног!
Он свистнул залихватски, по-разбойничьи — и тут же всех зрителей, и стоячих, и лежачих, невидимым ветром зашвырнуло обратно на трибуны, каждого на свое место. Кто-то — с перепугу, наверное, — захлопал в ладоши. Короедов покраснел, неловко раскланялся.
— В общем, это, уважаемые телезрители и гости нашей студии… — начал он, вытирая вспотевший лоб. — Продулся я вчистую, выходит. Водку жрал на даче в Сосенках, догонялся местным самогоном. Его там так и зовут: «мутный». А еще — «лунная дорожка», «луноход», «туман»…
— Ты нам рекламу не впаривай! Дело говори! — прокаркал белый шарф.
— Так в том-то и дело, что после «мутного» я впал в расстройство, уехал в Мамыри, а там сел играть с Хваленым на деньги. На этом, уважаемые зрители, спокойная жизнь моя закончилась, поскольку Митя Хваленый долгов не прощает, а запугать человека до смертной икоты ему раз плюнуть…
— Не жалься, мусор! — строго прикрикнули в зале.
— …И я решил: а пошло оно все в жопу!!! — заорал вдруг Короедов, будто его ущипнули. — Каждый день приходишь на работу, смотришь, как дурак, на все это золото, на это богатство! Миллионы, миллионы, миллионы! А мне нужно всего десять тысяч!!! Копейки!!! Да гребись оно все веслом!!! Достало!!!
Лютый, стоявший рядом с оратором, заботливо поднес ему стакан белесого самогону с огурцом. Короедов выпил, шумно утерся.
— Короче, брателлы, была не была, решился я на ограбление!!! В особо крупном размере! Совершенное организованной группой! Статья девяносто три прим Уголовного кодекса, вплоть до расстрела! А мне плевать!
